— Где, где? В каком месте? — вскочил Григорий, но, вспомнив, что это только «олонхо» — легенда, смущенно махнул рукой и снова опустился на медвежью шкуру.
— «…Посреди дремучей тайги в дырявой юрте жил бедняк Уйбаан. У него была жена Нюргуяна и сын Лэгэнтей. Не часто поднимался в небо над юртой Уйбаана дымок очага — варить-то особенно было нечего.
Однажды на охоте Уйбаан поймал ронжу — таежную птицу.
— Не убивай меня, — заговорила ронжа человеческим голосом, — я покажу тебе место, где лежит волшебный сверкающий камень. Этот камень принесет тебе счастье.
Полетела ронжа на север, и Уйбаан отправился за ней. Он шел девять дней и девять ночей. На десятый день ронжа вывела Уйбаана на широкий алас — лесную поляну. Здесь, у корней высокой лиственницы, лежал волшебный сверкающий камень.
В юрту Уйбаана пришла радость. Стол ломился от обильной пищи, жена охотника Нюргуяна стала щеголять в чулках из лисьих шкур, а сын Лэгэнтей — в бобровой шапке.
Но недолго длилось это счастье. О чудесном камне узнал злой и жадный царь Байбал. Он послал к Уйбаану девять всадников, но охотник не отдал свою находку царским слугам.
Тогда Байбал, жадность которого не знала границ, сам поехал к Уйбаану. В обмен на чудесный камень он обещал бедняку каждый месяц присылать обоз с одеждой и пищей. И глупый Уйбаан отдал Байбалу свой чудо-камень.
Царь, конечно, не сдержал своего слова. Снова стало холодно и голодно в юрте Уйбаана.
Не на шутку рассердился охотник на коварного Байба-ла. Он решил призвать царя к ответу. Попрощавшись с Нюргуяной и Лэгэнтеем, Уйбаан отправился в дальнюю дорогу.
Девять дней шел он по топким болотам, плыл по разливам таежных рек. Наконец перед ним встал дворец Байбала. Смело вошел Уйбаан в царские покои.
Увидев его, Байбал затрясся от злости. Он приказал слугам схватить Уйбаана и бросить в ледяное море.
Слуги завели бедняка на скалистую вершину и столкнули в пасть водоворота. Но Уйбаан не утонул.
— Губы, — крикнул он, — пейте море!
И моря не стало.
Снова пришел Уйбаан в царский дворец. Чуть не задохнулся Байбал от злобы. Заковал он охотника в железные цепи и сам повел на берег моря.
Царь не привык ходить пешком, он быстро устал.
— Раскуй мои цепи, Байбал, — предложил Уйбаан. — Я поднимусь на холм и посмотрю, далеко ли море. Если далеко, мы будем ночевать здесь.
Ленивый царь освободил Уйбаана. Взбежав на холм, охотник крикнул:
— Губы, пролейте море!..
Сорок дней море носило царя по волнам. Взмолился Байбал:
— Спаси меня, Уйбаан! Я отдам тебе твой камень.
И снова, теперь уже навсегда, принес радость в юрту Уйбаана найденный в тайге чудесный камень…»
Старик кончил петь и закрыл глаза. Несколько минут в избе длилось молчание. Потом хозяин закурил трубку и начал говорить. Гостя интересует камень, которым можно резать стекло? Такой камень есть у «рыбачки». Но она живет за Улахан-Ханом. Три раза должен лечь лунный след за кормой лодки, прежде чем на правом берегу Вилюя покажется дом «рыбачки».
…Файнштейн возвращался в лагерь уже ночью. Неясные предчувствия томили его. Ведь в основу легенды могла быть положена действительная история.
А потом эта загадочная «рыбачка». Что, если у нее на самом деле есть алмаз? Словом, Улахан-Хан должен быть пройден!
На следующий день, утром, Файнштейн собрал геологов.
— Через Улахан-Хан идем вплавь. Есть добровольцы?
Несколько секунд длилось молчание.
— Есть!
Заместитель начальника партии Алексей Коненкин решительно поднялся со своего места.
— Кто пойдет еще?
— Я пойду, — сказал девятнадцатилетний техник, комсомолец Юрий Хабардин.
— И я, — присоединился к ним рабочий Сергей Бесперстов.
Сразу же начали готовиться к штурму Улахан-Хана. Баркасы связали все вместе толстыми канатами. Файнштейн, Коненкин, Хабардин и Бесперстов привязались к скамейкам баркасов и взяли весла.
Узнав о том, что люди, приплывшие на парусных баркасах, хотят вплавь пройти через Улахан-Хан, местные жители стали собираться на высоких берегах каменного ущелья. Среди них был шаман — высокий седой старик в шубе. В руке он держал бубен. Увидев, что геологи не намерены изменить своего решения, шаман заметался, завертелся на месте, завыл, загикал, заухал исступленным, нечеловеческим голосом. Полы его тяжелой шубы, как крылья большой птицы, разлетались в стороны. Якуты испуганно попадали на землю, застонали, закрыли лица руками. А шаман волховал, бесновался, бил в бубен, кричал что-то гортанным голосом.
— Руби канат, а то и вправду застращает, черт гривастый! — весело крикнул с баркаса Алексей Коненкин.
Неожиданно шум на берегу прекратился. Подняв голову, Григорий увидел, что к шаману, опираясь на палку, медленно приближается старый Илья. Заметив его, шаман замолчал, но все еще продолжал по инерции топтаться на месте и трясти бубен.
Подойдя к шаману, Илья замахнулся палкой, и грозный еще минуту назад колдун испуганно вскрикнул, уронил бубен, скинул шубу и бросился бежать. Старый Илья повернулся к баркасам и приветливо помахал рукой.
Эта неожиданная «помощь» словно придала геологам новые силы. Григорий дал знак рубить канаты. Баркасы вышли из бухточки и, сразу же попав в стремительное течение, неудержимо понеслись вперед.
Ущелье делалось все темнее и уже. Всклокоченная вода билась в каменных тисках. Отдаленный рокот Улахан-Хана превратился в яростный рев.
Казалось, все вокруг — мрачная тайга, свинцовое небо — ревет вместе с порогом. Ад, настоящий ад, каким только может представить его самое богатое воображение, раскрывался впереди. Недаром якуты считали Улахан-Хан воротами подземного царства.
От неумолчного шума и гуденья ломило в висках, кружилась голова, замирало сердце. Передний баркас на секунду застыл над пропастью и тут же скрылся в седой кипени. Громыхающим огнем засверкали брызги, шипя и взвизгивая, закувыркалась, запрыгала тайга, небо перевернулось, упало в волны, и все бешено завертелось, заклубилось.
— Навались!
— А-а-а!..
— Греби влево!..
И сразу стало тихо, спокойно. Только бесновавшийся сзади Улахан-Хан напоминал о пережитых минутах.
…Три раза вставало над баркасами солнце, и три раза ложился за кормой серебристый лунный след. На четвертый день плавания все увидели на правом берегу реки одинокий покосившийся домик.
Вместе с рабочим Сергеем Бесперстовым Григорий поднялся по откосу. Жалобно скрипнула дверь. Тихо, пусто, пахнет нежилым. На стене висит ветхая сеть, в углу валяются ржавые консервные банки.
Из чулана Бесперстов принес рваное женское платье и несколько длинных полос стекла. Значит, старый Илья был прав — у таинственной «рыбачки», которая жила в этом доме, а теперь пропала неизвестно куда, был алмаз. Она резала им стекло.
И неспроста поется в «олонхо» о сверкающем чудо-камне. Безусловно, жители этих мест находили отдельные кристаллы алмаза. Значит, где-то совсем рядом лежат богатые россыпи драгоценного минерала.
С рабочим Бесперстовым на легкой резиновой лодке Файнштейн двинулся дальше, вниз по Вилюю. Он решил исследовать берега реки и выделить наиболее перспективные участки для детального обследования. Остальная часть отряда должна была оставаться на месте и ждать подхода каравана оленей, который вез рентгеновское оборудование и приборы. С приходом каравана отряд должен был тронуться по следам Файнштейна и производить опробование выделенных им участков.
Григорий шел по берегу налегке. В руке — длинный геологический молоток, за плечами — пустой рюкзак для образцов пород. Работа геолога-поисковика нелегка: каждое встречающееся по дороге обнажение коренных пород нужно подробно описать и отбить молотком образец. Кроме того, почти непрерывно приходится брать пробы рыхлых пород, промывать в миске пески и речную гальку. Потом по этим пробам будет составлена карта, по которой можно будет оценить возможную алмазоносность исследованного района.
К вечеру, сгибаясь под тяжестью рюкзака, Григорий выходил на заранее назначенное место встречи. Бесперстов уже ждал его. Быстро варили ужин, пили чай и залезали в спальные мешки.
Глядя на темное звездное небо, Файнштейн вспомнил старого якута, его внука Васю, певучее «олонхо». Сверкающий камень-счастье, найденный охотником Уйбааном в тайге, не выходил у Григория из головы.
В конце лета, наметив несколько десятков участков для детального обследования, Файнштейн вышел к селу Сунтар. Здесь его ждала радиограмма из села Крестяха, находившегося в ста километрах от Сунтара выше по Вилюю, куда вышла к тому времени остальная часть отряда. Текст условной радиограммы был короток: «Пропал олень. Срочно выезжайте».
