Я беспокоился, не получится ли какой неувязки со связью, долго ехать без сопровождения не следовало. Вдруг Конни резко свернет в сторону на боковую дорогу? Машины, идущие впереди, ничего не могли бы сделать. Должен вам признаться, что предстоящий тет-а-тет с Сигеллой меня не радует совершенно, потому что я не сомневаюсь, объяснение начнется немедленно. А когда наступит этот момент, я хочу, чтобы все мои друзья были у меня под рукой, иначе я не имею ни малейшего желания соваться туда.
Приблизительно за 15 километров до Хиг Бикомб мы подъехали к дороге, которая пересекала основное шоссе и проходила по холму. Конни внимательно осмотрелась и, никого не заметив, свернула на эту дорогу, а затем, дальше, на извилистую аллею, в конце которой находился скрытый деревьями дом.
В окрестности никого не было видно. Похоже, что мои опасения оправдались. Полицейская машина была слишком далеко впереди. Делать нечего и сожалеть о том, что не исправишь, не было смысла.
Слева от дома я заметил огромное плоское пространство, которое отлично могло стать площадкой для взлета. Видимо, я не ошибся, так как со всех сторон были устроены навесы, где могли быть расположены устройства для освещения взлетной полосы во время ночных полетов…
Без сомнения, Сигелла отлично организовал дело, и если бы я был гангстером, то действовал бы с ним вместе, ума у него достаточно.
Конни въехала на машине в гараж, который находился позади дома. Там стояли еще три машины. Мы пешком обошли дом и подошли к главному входу, дверь которого кто-то предусмотрительно открыл.
Мы вошли. В вестибюле перед нами с веселым, довольным лицом стоял Сигелла. В одной руке он держал стакан, в другой бутылку, и как только мы показались в дверях, налил хорошую порцию для меня.
— Скажи, пожалуйста, Лемми, — сказал он, — ты не злопамятен, а? Скажем, мы оба хотели надуть друг друга и теперь мы квиты.
— Это меня устраивает — ответил я, проглотив бурбон, — что было, то прошло, и мы начинаем с нуля. Но меня страшно удручает то, что я оставил у фликов сорок тысяч долларов, которые они, конечно, прикарманят, если их не затребует казначейство.
Он рассмеялся.
— Ты напрасно думаешь о таких вещах. Через восемь дней мы отхватим по миллиону каждый, тогда уже, безусловно, можно начать большое дело.
Он прошел вперед, а мы с Конни следуем за ним до помещения, похожего на салон. Я держу свой портфельчик с бумагами подмышкой, но пока он у меня ничего не спрашивает. Тогда я просто кинул его на одно из кресел.
Конни села, приготовила себе питье. Сигелла подошел к окну и стал смотреть на луну. Я заметил, что большинство окон защищено специальными ставнями, запирающимися изнутри.
Я закурил сигарету.
— Как поживает Миранда?
— Очень хорошо, — ответил он. — Заметь себе, я не стану уверять, будто она в восторге от данного положения вещей, и крошка нам доставила немало хлопот, но теперь все в порядке. Два или три дня еще немного умерят ее, и это пойдет ей на пользу.
Я рассмеялся.
— Я думаю, она не плакала и не согласилась разжалобить старого ван Зелдена? Заставить написать ее письмо — тщетная мечта?
— Ты прав, Лемми, — ответил он, беря сигарету из большого ящика. — Она нас совершенно измучила. Но это не имеет значения, наоборот, я люблю таких. Во всяком случае, когда мы перевезем ее в другую страну, я чувствую, что мы будем говорить с ней на одном языке.
Он направился ко мне, обдавая меня дымом своей сигареты.
— А что бы ты сказал, Лемми, насчет того, чтобы обменяться с ней парой слов? — проговорил он. — Проводи его наверх, Констанция, пусть Миранда приведет себя в порядок.
— О'кей, — ответила Конни, — но меня тошнит при виде этой милашки, и от того что ты выносишь ее капризы, вместо того, чтобы угостить ее хорошей оплеухой, когда она слишком широко разевает свой рот. Я отлично знаю, что хотела бы с ней сделать. Я сделала бы с ней то же самое, что я сделала с Лотти Фрич там, на Кнайтс Бридж.
— У тебя еще будет для этого время, — ответил он.
Конни встала, я последовал за ней.
Мы поднялись на два этажа выше и оказались в коридоре. У окна, прислонившись к стене, стоял какой — то тип. Он курил сигарету. Конни взяла у него ключ, открыла дверь, и мы вошли.
Комната была красива и хорошо меблирована. Миранда смотрела в окно, которое было забрано решеткой. Руки ее были связаны за спиной веревкой из конопли.
Она выглядела неплохо, только немного побледнела, и так посмотрела на меня, как будто я был лужей пролитого пива.
— Ну вот и она, Лемми, — сказала Констанция, — вот она наша наследница. Ей хотелось познакомиться с гангстерами, и она их узнала… Вот так!
Она протянула мне ключ.
— Запри дверь, когда уйдешь, Лемми, хорошо? Я пойду и приведу себя в порядок, а если тебе захочется немного пошутить с ней, можешь не стесняться. Она ничего не может сделать, ей остается только быть разумной, вот и все.
Она бросила на меня один из тех взглядов, которые так много говорят, и ушла.
Я подождал, пока звуки ее шагов замерли вдали, достал портсигар и предложил Миранде сигарету.
Она кивком согласилась. Я сунул ей сигарету в рот и дал прикурить.
— Что ж, Лемми, я этого и искала, и у меня нет оснований для жалоб, но вы меня предали. Я не знаю почему, но никогда не могла себе представить, что вы можете быть замешаны в подобные истории…
Я посмотрел на нее и понял, что она, вероятно, уже выплакала все свои сомнения.
— Все ваши дружеские отношения и любезности были просто ширмой, как я теперь понимаю, — продолжала она. — Вы заставляли меня верить вам для того, чтобы в конечном счете привести сюда, и теперь, я предполагаю, вы заставите заплатить за мою голову?
— Почему бы и нет? — ответил я. — Вы ведь знали, что я гангстер, не так ли? А потому, чего же вы ждали другого?
— Не знаю. Я, без сомнения, поступила, как дура, и, вероятно, закономерно, что когда ведешь себя, как дура, то это по-дурацки и заканчивается.
— Совершенно точно, Миранда. Но почему вы хотите, чтобы было по — другому? Люди, которые играют с огнем, кончают тем, что обжигаются и, что гораздо хуже, заставляют гореть и других!
— Это значит?..
— Это ничего не значит. — Я вытащил нож и перерезал веревки, которыми были связаны ее руки.
— Теперь попробуйте сохранить ваше хладнокровие и помолчите. Сейчас не время забрасывать меня вопросами. Делайте то, что вам говорят, и быть может, появится настоящий шанс на спасение, потому что, судя по тому обороту, который принимают тут дела, при малейшей оплошности мы оба получим право на носилки в местный морг. Только не воображайте, что отсюда будет легко выбраться. Даже если ваш старик десять раз заплатит назначенный за вас выкуп, он все равно больше не увидит свое сокровище Миранду по той причине, что Сигелла решит покончить с вами, как только получит выкуп, а с вами закончат развлекаться все члены шайки, которым вы понравились. Это, между прочим, не очень приятно, потому что все эти люди хорошим манерам учились не в Оксфорде.
Она растерянно смотрела на меня, и должен сказать, что видел ее в таком состоянии в первый раз.
— Что вы хотите сказать, Лемми Кошен?
Я, между тем, покончил с веревкой, и она начала растирать свои распухшие руки.
— Я не могу понять, Лемми…
— В этом нет необходимости. Все, что от вас требуется, это молчать и слушать, прежде чем я потеряю терпение и стану трясти вас за уши. Я вынужден был явиться сюда только для того, чтобы узнать, где вы находитесь. И если бы не это, я бы ни за какие деньги и близко бы не подошел к этому сорвиголове. Теперь слушайте внимательно:
— Мне нравится жизнь, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы продолжать жить. Но один неверный шаг — и мы с вами будем готовы для скромного гроба.
Потом я рассказал ей, что я из федеральной полиции, и в настоящий момент английские флики уже окружили дом и ждут от меня сигнала. Они знают, что малейшая оплошность приведет нас к гибели.
И тут она начала плакать. Именно этот фокус и выкидывают девчонки, когда момент для этого совсем неподходящий.
Она успокоилась быстро и так смотрела на меня, как будто я был падающей башней в Пизе, а потом кинулась ко мне, чтобы устроить большую сцену вдвоем.
— Только не это, сестренка, — сказал я. — Ваш репертуар можете немедленно сдать в магазин театральных реквизитов, потому что это меня смешит. Если я нахожусь здесь, то только потому, что в этом состоит моя работа, и мне за это платят. А я страшно зол, что мне приходится заниматься такой полоумной, как вы.
Тогда она замолчала и стала вытирать глаза носовым платком, который почти так же велик, как и почтовая открытка. Я ломал себе голову над тем, что же сейчас делать, потому что совершенно не знал, с чего мне начинать.
Следовало бы узнать, удалось ли Херрику и его людям обнаружить этот дом? Он расположен так, что даже с близкого расстояния почти не виден, а охрану Сигелла наверняка расставил, да и ночь светла, как назло. Трудно будет приблизиться незамеченным…
