Судья. Стало быть, забота о мистере Бейлстире была вашим основным занятием?
Киплинг. Да нет, я за это время кое-что написал…
Адвокат обвиняемого. Вернемся к вашей с ним встрече на дороге. Вы считаете, что он был в бешенстве?
Киплинг. Да, посинел от бешенства.
Судья. Посинел, говорите? Не покраснел? Не побелел?
Киплинг. Да, именно посинел.
Судья (стучит молотком, чтобы унять смех в зале). Если вы сочли, что мистер Бейлстир обезумел от ярости, почему было не вызвать врача и не настоять на осмотре вашего шурина?
Киплинг. В этом случае я бы и сам потерял рассудок.
Судья. Вы, со своей стороны, способствовали тому, чтобы ссора разгорелась. Почему вы не попытались уладить конфликт?
Киплинг. Моей жизни угрожали впервые. Я понятия не имел, как следует в таких случаях действовать.
Судья. И вы даже не допускаете мысли, что сами были неправы?
Киплинг (повышает голос). Никому не удастся заставить меня взять свои слова назад! Даже под угрозой смерти!
В результате судья пригрозил Битти, что если тот и впредь будет нарушать общественный порядок, с него будут взысканы 400 долларов, и шурин Киплинга, пусть формально он дело и проиграл, покинул зал ратуши героем, а посрамленная знаменитость вынуждена была спустя три с половиной месяца, 29 августа 1896 года, расстаться с Брэттлборо и Соединенными Штатами. Расстаться под «улюлюкающие» заголовки американских газет: «ПОСЛЕ ДНЯ СВИДЕТЕЛЬСКИХ ПОКАЗАНИЙ ПИСАТЕЛЬ ПРИЗНАЕТСЯ, ЧТО ЕМУ ОСТОЧЕРТЕЛА ВСЯ ЭТА ИСТОРИЯ» («Нью-Йорк геральд»), «КИПЛИНГ СОБИРАЕТСЯ ПОКИНУТЬ АМЕРИКУ, ЧТОБЫ ОБЕЗОПАСИТЬ СЕБЯ» («Нью-Йорк таймс»).
Он-то думал, что его подвигнет на отъезд политический разлад между его страной и США, нарастающие антибританские настроения, а подвигнул, вопреки ожиданиям, разлад семейный. «Я рассчитываю вернуться, — обронил Киплинг репортерам, поднимаясь 2 сентября на палубу отплывающего в Англию парохода. — Когда буду к этому готов. Когда это произойдет — понятия не имею». Готов к возвращению в Вермонт он так и не будет.
Не готов к возвращению шурина в Вермонт и Битти. «Пока я жив, этому не бывать, — заявил он своему приятелю, американскому журналисту Вэну Де Уотеру, свидетелю семейного скандала. — Клянусь Богом, я не дам ему сюда вернуться. Если бы это произошло, мне пришлось бы уехать самому. Да он и не вернется! Струхнул. Дача показаний ему тяжело далась. Знай он, что ему придется снова идти в суд, он бы до смерти перепугался». Монолог этот, правда, произнесен был спустя сорок лет после размолвки, незадолго до смерти Киплинга.
«Есть лишь два места в мире, где я хотел бы жить, — с грустью сказал писатель пришедшей в „Наулаху“ перед его отъездом Мэри Кэбот. — Это Бомбей и Брэттлборо. И не могу жить ни там, ни здесь». Однако ностальгические чувства к Брэттлборо преследовали писателя недолго. «„Наулаха“, — приходит к выводу в автобиографии писатель, — какой бы прекрасной она ни была, представляет собой только жилище, но не дом наших мечтаний». «Домом наших мечтаний», безусловно, были и Грейндж, и родительское бунгало в Лахоре. Могла бы стать им и «Наулаха». Могла — но не стала.
На вокзале в Брэттлборо 29 августа 1896 года Киплинга, Кэрри и двух дочерей, Джозефин и Элси, провожал только один человек — друг и соавтор писателя доктор Конланд. Да и тот, если верить наиболее авторитетному биографу Киплинга Чарльзу Каррингтону, ушел, не дождавшись отправления поезда и даже не попрощавшись.
Глава восьмая МАЛЬЧИК-ВОЛК И ПАЙ-МАЛЬЧИК
Тем не менее до размолвки с Бейлстирами Киплингу, как мы убедились, жилось в Америке совсем неплохо. И писалось тоже. Иначе не было бы «Книги джунглей» — киплинговского бестселлера номер один. Не напиши Киплинг ничего, кроме двух «Книг джунглей» — и он бы прославился ничуть не меньше. Спросите любого: «Герой Киплинга?» Никто не ответит вам: «Дик Хелдар» или «Гарвей Чейн». Очень мало кто, разве что очень уж начитанные, скажет: «Ким»; все как один ответят: «Маугли». И добавят: «А еще Акела, Шерхан, Балу, Багира, Каа…»
Может, «Маугли» и был задуман в Англии или еще раньше в Индии, но материализовался он в Америке.
Первый рассказ о мальчике-волке «Братья Маугли» из первой «Книги джунглей», навеянной романом Хаггарда «Лилия Нада» и написанной по просьбе американской детской писательницы, редактора одного из первых журналов для детей, автора «Серебряных коньков» Мэри Элизабет Мейп-Додж, был создан на «райской» ферме Блисса в ноябре 1892 года. Спустя год автор прочитал его своим первым, еще совсем юным слушателям — дочери Джозефин и племяннице Марджори. Любитель детей, писатель развлекал дочь и племянницу историями о животных — китах, носорогах, черепахах, кошке (гулявшей, как мы знаем, сама по себе), любопытном слоненке. Со временем вся эта веселая, эксцентричная компания перекочует в другую детскую книжку Киплинга «Сказки просто так» (или «Просто сказки» — «Just So Stories»); ее писатель завершит только в 1902 году в Южной Африке и выпустит в свет со своими собственными иллюстрациями…
Последний рассказ «Весна идет» из второй «Книги джунглей» появился лишь спустя два с половиной года, в марте 1895-го. Первая «Книга джунглей» состояла из семи рассказов и семи стихотворений, вторая — из восьми рассказов и восьми стихотворений. Печатались обе книги в Англии и США почти одновременно, хотя и с существенными разночтениями, в том числе и в названиях имен животных. Все 15 рассказов из обеих книг прошли через периодическую печать, публиковались в американских и английских журналах «Сент-Николас», «Нэшнл ревью», «Пэлл-Мэлл мэгэзин», в газетах «Тудей», «Пэлл-Мэлл баджет», «Пэлл-Мэлл газетт», в ныо-йоркской «Уорлд». Обе «Книги джунглей» сюжетной цельностью не отличаются, да и не задумывались таковыми: помимо рассказов о мальчике-волке, в него вошли и рассказы без участия Маугли: «Рикки-Тикки-Тави», «Чудо Пуран Бхагата», «Белый котик» — в последнем рассказе речь вообще идет не об индийских джунглях, а о Русском Севере.
Историю о мальчике-волке «сказкой просто так» не назовешь. Да и сказка эта не совсем обычная, скорее, нечто среднее между сказкой, басней и притчей, ведь за животными угадываются люди, а за их действиями — иносказание. И детской книжкой не назовешь тоже. «Рассказы про Маугли предстояло читать детям, прежде чем станет ясно, что они предназначены для взрослых», — очень точно написал в автобиографии Киплинг.
Диапазон представлений о «Маугли» простирается от истории, навеянной легендами, и не только индийскими, о детях, вскормленных животными, до притчи о естественном человеке, живущем в гармонии с Природой и являющемся царем всего сущего, высшим продуктом эволюции, — не потому ли звери не выдерживают взгляда Маугли, боятся «Красного цветка»?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
