– Хотел сказать вам… – вдруг замямлил Нежин. – Хотел сказать еще некоторое время тому назад, но все ждал подходящего момента или не мог решиться, понимаете…
– Хотели сказать что? – юноша взволнованно посмотрел на скрюченного Нежина. Тот, ссутулившись, что-то рассматривал между колен.
– Просто мне показалось несколько минут назад, до того как мы остановились… – продолжал бормотать себе под нос Нежин.
– Простите, не понимаю, – брови юноши сошлись на переносице. – Если вас так расстроила та встреча, то советую забыть ее поскорее. Вы сейчас словно сам не свой.
– …что настал тот самый подходящий момент, – Нежин наконец перестал разглядывать пустоту между колен, повернулся к Нечаеву и в упор посмотрел на него.
Покрасневшие карие глаза влажно блестели. Казалось, еще мгновение, и наружу прорвутся потоки слез. В глазах читалась не просьба, нет: страдание и мольба. Широкий подбородок дрожал.
– Я хотел сказать вам, что, – запинаясь, продолжил Нежин, – сказать вам, что безмерно благодарен за все, что вы делаете. Потому что все это отдается вот здесь, – он прикоснулся к своей груди, где сердце колотилось, как сумасшедшее, – и я счастлив оттого, что могу сейчас сидеть рядом с вами, говорить с вами, смотреть на вас…
– Послушайте, вы переутомились за вечер. Думаю, будет лучше если…
– Ваш талант прекрасен, вы прекрасны, – не дал ему закончить Нежин, – так молоды, что… – он сам не заметил, как его рука оказалась на колене юноши. Ткань брюк, к удивлению Нежина, оказалась шероховатой, даже немного грубой. Но тем не менее отлично пропускала тепло молодого тела. Влажная от волнения ладонь ощущала его. Кончики пальцев затрепетали, исследуя волнующую плоть. Нежин почувствовал, как внизу живота все напряглось. В животе запорхали бабочки. Мотор в груди продолжал работать на бешеных оборотах.
Ошарашенный Нечаев с удивлением уставился на свою коленку, которую массировала чужая пятерня.
– Да вы с ума сошли! – воскликнул он, переведя дыхание. Отскочил, сильно ударившись спиной о дверную ручку. Широко раскрытые зеленые глаза изумленно таращились на оплывшую фигуру напротив. – Я вынужден просить вас покинуть мой автомобиль!
– Нет-нет! Что вы такое говорите!? Это лишнее, уверяю! – вновь замямлил Нежин. В уголках его глаз проступили слезы.
– Убирайтесь! Слышите? Вон!
– Прошу вас, вы неправильно меня поняли, – налившиеся слезинки не выдержали своей тяжести и сорвались с уголков глаз. Они ручейками побежали по щекам, оставляя за собой влажный след-колею, – вы все истолковали совершенно не так. Это я виноват…
– Несомненно!
– Дайте мне шанс! Я хочу объясниться! Произошло какое-то недоразумение, глупое недоразумение… – как мантру, повторял Нежин, будто старался загипнотизировать юношу. Слезы непрерывным потоком текли из его глаз. Мгновение спустя Нежин уже рыдал. Протягивал к Нечаеву дергающиеся руки.
Вжавшись спиной в дверь, юноша не сводил испуганных глаз с раскрасневшегося, заплаканного лица Нежина. Тот продолжал мычать что-то нечленораздельное, всхлипывать и крутить головой. Нечаев шарил рукой у себя за спиной в поисках ручки. Наконец пальцы нашли ее. Холодный металл принял знакомые формы. Дверца распахнулась, и Нечаев буквально вывалился из «Элидженса».
Он приземлился в серую дорожную слякоть, довольно сильно ударившись об асфальт спиной. Не замечая боли, Нечаев моментально вскочил на ноги. Он ожидал, что сумасшедший кинется за ним, но этого не случилось. Нежин сидел, как и прежде, только согнулся пополам, обхватив руками колени, и судя по дергающейся широкой спине, рыдал, уткнувшись лицом в темно-зеленый томик с позолоченным оттиском.
Проезжающие мимо автомобили сигналили и моргали фарами. Нечаев огляделся и обнаружил, что стоит практически в самом центре проезжей части. Ослепив его фарами, мимо промчался полупустой автобус.
Нечаев поднялся на тротуар и остановился в нескольких метрах от автомобиля таким образом, чтобы просматривался салон. Подойти к дверце он не решился. Вряд ли можно было назвать это трусостью. Скорее, сработал инстинкт самосохранения. Безумец внутри продолжал всхлипывать.
С черного неба валил хлопьями мокрый снег. Когда он попадал за шиворот случайному прохожему, тот ежился, крутил плечами и прибавлял шагу.
Нечаев поднял ворот пальто и засунул руки в карманы. Кашлянул, и изо рта вырвалось облачко пара. Всего лишь мгновение – и оно рассеялось.
Он перетаптывался с ноги на ногу и думал, как лучше поступить. Может быть, поймать такси и уехать? За сохранность машины он не волновался, брелок с ключами бренчал в кармане, надетый на указательный палец. Казалось маловероятным, что кому-то в голову придет угонять эту рухлядь. Разве что чудак, сидевший в салоне, мог совсем слететь с катушек и разнести машину изнутри. Хотя в последнем Нечаев сомневался.
Решил подождать еще немного, скорее из овладевшего им любопытства, нежели из практических целей. Страх ушел, и теперь его место занимала жалость.
Прошло не так уж много времени, и дверца со стороны пассажира со скрипом распахнулась, тяжелая грузная фигура вылезла на тротуар.
Нежин с тупым видом оглянулся по сторонам. Его пальто было расстегнуто, край измятой рубашки выбился и нелепо свисал над штаниной. В руках Нежин сжимал темно-зеленый томик. Сжимал так сильно, будто боялся, что кто-нибудь вырвет книгу у него из рук. Глаза были влажными от слез, но теперь слезы не катились градом по щекам.
«Ну что, уже не так плохо», – отметил про себя Нечаев. И хотя Нежин не выглядел как человек, представляющий собой угрозу, Нечаев не решился сделать шаг навстречу. Не осмелился и Нежин. Боясь еще больше напугать юношу, он лишь обернулся в его сторону, поднял мокрые от слез глаза и проронил:
– Если когда-нибудь сможете – простите меня! Я так виноват!
И после этого побежал. Но не к своей парадной, а прочь, вниз по улице. Полы его распахнутого пальто трепетали в воздухе еще какое-то время, пока Нежин не свернул в сторону и не скрылся в небольшом темном проулке.
Прежде чем вернуться в автомобиль, юноша некоторое время стоял на месте. Подумал, что слишком резко вел себя с тем бедолагой. Не стоило так кричать на него и выпрыгивать из машины. Если подумать, то в чем Нежин виноват? В том, что не сумел совладать со своими чувствами? Но ведь этого не сумел и он сам. И разве это можно классифицировать как преступление? Нет, конечно.
По телу юноши пробежал озноб, ступни потеряли чувствительность от холода. Он посмотрел под ноги и заметил, что стоит в луже. Легкие кожаные мокасины промокли насквозь.
Когда же он оказался в теплом салоне автомобиля, озадачился еще одной неприятной мыслью: получается, что по большей части во всем происшедшем виноват он сам. Ведь именно его художественные потуги спровоцировали сей отклик. Так, может быть, все дело в них?
Нечаев давно перестал испытывать эйфорию от аплодисментов. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что это скорее жест вежливости, нежели признания. Но то, что он прочел в заплаканных карих глазах Нежина, не вызывало сомнений. И это было так же печально, как и восхитительно.
Нечаев потер ладони и завел машину. Двигатель немного покряхтел, после чего ожил. Хрупкая, почти женская кисть дернула грубый рычаг коробки передач, и старенький «Элидженс» не торопясь покатил прочь. Под колесами все так же шелестел мокрый асфальт, выхлопная труба, как и прежде, танцевала из стороны в сторону и коптила воздух.
13Трехэтажное панельное здание одного из городских общежитий, куда переехал Нежин спустя несколько дней после кошмарных событий того вечера, едва ли вмещало более двух десятков небольших комнатушек.
Он занял на втором этаже крохотную комнатку, глядевшую единственным подслеповатым окошком в сторону голого пустого сквера. В теплое время года сквер, должно быть, не выглядел так удручающе, но порывистый осенний ветер сорвал со скорбящих берез последние жухлые листья, и теперь их мокрые скользкие стволы лениво раскачивались из стороны в сторону, потеряв силы для сопротивления.
Из мебели в комнате имелись поскрипывающая односпальная кровать, два стула и старый письменный стол, который правильнее было бы назвать школьной партой. Душевая и туалет находились в конце длинного, плохо освещенного коридора. На его стенах топорщились пожелтевшие от времени бумажные обои, деревянные половицы скрипели так же часто, как и кровать в четырех стенах его комнаты, которая, впрочем, по мнению Нежина, была вполне чистой и пригодной для проживания. Там имелось самое необходимое, а главное – теперь он был один. Не нужно ни перед кем оправдываться, объясняться, заставлять себя улыбаться, когда не хочется. Не было ни хмурых лиц, ни громких слов, ни посторонних слез.
С Томой они так и не разговаривали. Сказать по правде, его это вполне устраивало, потому что разрешало сразу несколько неприятных проблем. Впрочем, он все равно не знал, о чем можно с ней говорить. С этой заплаканной бабой… От воспоминаний, как она молча перебирала в раковине кружки, а потом разрыдалась, его воротило. Все слова сказаны, и добавить к ним ему нечего. Может быть, что-то хотела сказать она, но ему это было неинтересно.
