мог и свою собственную жену, и тестя Магомета, а речи, несомненно, придуманы задним числом уже в России.
Но если мы откажем в правдоподобии всему этому эпизоду, то окажется что не было прежде всего насильственного обрезания. Об обращении в ислам в показаниях на допросе вовсе не было речи. В книге этот факт уже не замалчивается, но зато появляется утверждение, что произошло оно в результате насилия. Срок в год и восемь месяцев, очевидно, и появился для того, чтобы объяснить наиболее благоприятным образом как факт обрезания, так и занятия автора между освобождением из Пуэрто-Рико и дорогой из Константинополя на Киев. Для янычарства и жены-турчанки при такой версии места не оставалось. Кажется поэтому вполне вероятным, что порабощения и насильственного обращения в ислам не было. Обрезание могло произойти и всвязи с поступлением на службу с к турецкому султану в качестве янычара.
Первая версия событий (в приведённом документе) была предназначена для начальства, и ее целью являлось — спасти путешественника от неприятностей. Вторая версия — о рабстве у турка и насильственном обрезании — рассчитана на то, чтобы вызвать жалость к россиянину и помочь ему освободиться от казенных работ на соляных варницах. Наконец, третья, в книге, где соединяется правда с вымыслом, преследовала одну из главных целей — сделать изложение приключений более занимательными. Здесь уже можно было и не скрывать плутовства со сбором милостыни в Константинополе или деталей яычарской службы и семейной жизни в доме тестя-турка.
Начальная хронология событий не вызывает сомнений. Она подтверждается тем, что среди благодетелей Василия Баранщикова в конце книги упомянут тот самый М. С. Бороздин, на корабле которого он служил матросом. Менее четко изложение событий, происходивших в Центральной Америке. Автор на допросе говорит, что был на о-ве Пуэрто-Рико чуть более года, в книге речь идет о полутора годах, но указанные здесь же сроки позволяют сделать вычисления приводящие, к датам с августа 1781 по октябрь 1783 г., то есть более двух лет. Никак не могли пленника сразу по прибытии на остров заклеймить в ”в присутственном месте... клеймом, означающим 1783 год”, идо это происходило в 1781 г. Вообще одновременное нанесение множества клейм выглядит не очень правдоподобно. Неясно также, зачем понадобилось наносить клеймо с датой 1783 г., если в этом году пленник находился у того же самого хозяина, что и в прошлом году. Возможно, были какие-то обстоятельства, вспоминать которые не в интересах автора. Память В. Баранщикова вообще отличается редкой избирательностью: он вспоминает, как звали ”нарядного плута”, встреченного в Копенгагене и двух датских моряков, но не в состоянии назвать имени того испанского ”фельдмаршала”, в доме которого жил два года. Сколько дней корабль стоял в гавани Триеста, он говорит, но не знает точно, в каком году посетил Иерусалим (”года три назад”, а судя по книге, три года назад он был ещё в Пуэрто-Рико).
Не вызывает особых сомнений хронология последних этапов путешествия. Автор достаточно хорошо знает Константинополь и жизнь янычаров, ему нет резона выдумывать свои матримониальные приключения и сложности. Очевидно, он действительно месяцев десять жил в Стамбуле. Несомненно, посетил он Иерусалим и Венецию. Несколько странно, что у проезжего моряка не только требуют документы, но и сами городские власти выдают ему паспорт. Кажется более правдоподобной версия, изложенная на допросе, что В. Баранщиков сам попросил удостоверение личности у итальянского капитана, на корабле которого плыл в Иерусалим. Совершенно невозможным кажется указанный в книге маршрут из Смирны в Царьград через Пелопоннес без захода в какой-либо порт. Странно выглядит и то, что Христофор из Венеции привез в Смирну такой товар, как египетские сабли и кинжалы. Здесь тоже разумнее предполагать, что (как и сказано было на допросе) Христофор плыл в Константинополь вовсе не из Венеции, а из Яффы.
Похоже, что в период пребывания в Венеции нижегородский мещанин еще не предпринимал никаких попыток найти путь на Родину. Лишь особенности турецкой жизни, притеснения со стороны жены и тестя, янычарская служба в то время, когда уже ясна была близость новой крупной войны с Россией, а также жестокость турецких нравов окончательно склонили его к трудному и опасному возвращению. Сочувствие высокопоставленных лиц помогло ему вернуться к семье и избежать принудительных работ для выплаты долгов и недоимок. Несомненно, с целью поправить свои финансовые дела опубликовал он и книжку о ”Нещастных приключениях…”
”Приложение” к книге, несомненно, В. Баранщикову не принадлежит. Оно написано в ином стиле и повествует о тех предметах, которые были просто неизвестны неудачливому купцу и рядовому янычару. Сопоставление первых страниц его с ”Цареградскими письмами” П. А. Левашова обнаруживает такую близость текстов, которая не может быть случайной. ”Письма” значительно полнее и, очевидно, лежат в основе ”Приложения”. В то же время речь не может идти о заимствовании из печатного текста, так как Цареградские письма изданы несколько позже. Кроме того, в издании ”Писем” есть ряд очевидных погрешностей (например, напечатано Тохтана вместо Топхана, ”прекрасные” вместо престарелые По этой причине остается предполагать, что неизвестный составитель ”Приложения” к книге В. Баранщикова имел возможность пользоваться рукописью изданных позднее ”Цареградских писем”. В описании ”странных обычаев” турок он, очевидно, прибегал и к иным материалам — скорее литературным, нежели устным.
А.А. Вигасин
1780 года в генваре месяце взял Василий Баранщиков от городового магистрата на год пашпорт и поехал в Ростов с кожевенным своим товаром на ярмарку, бывающую там великого поста на второй неделе, или в так называемое первое соборное воскресение, где продолжается более двух недель. Там продал он свой товар за 175 рублей и получил деньги, в коих состояло все его имение; но сии деньги у него украдены, и он, печалясь о покраже, продал в Ростове двух своих лошадей за 40 рублей и нанял в Санкт-Петербурге попутного извозчика за 15 руб. в намерении поправить свое состояние, вступя к кому-нибудь в услужение. Туда приехал марта в последних числах 1780 года; в скором времени нашел для себя службу и нанялся у его превосходительства Михайла Савича Бороздина и г. коллежского советника Василия Петровича. Головцына с компаниею ехать на собственном их корабле с мачтовым лесом к французским берегам города Бурдо и Гавр де Грас[100] матросом с зарплатою кроме пищи на каждый месяц по десяти рублей.
Приготовляясь к отплытию, на корабле все нанятые матросы работали такелаж; то есть: вили веревки, вязали блоки, шили паруса и прочее более двух месяцев. Построенный в Санкт-Петербурге на Охте неоснащенный корабль должны были нанятые матросы по уговору с хозяевами
