Практически евреи не имели права на государственную службу. По положению 1870 года, число гласных и членов городских управ не могло превышать одной трети — из нехристиан; городской голова должен был избираться только из христиан. По положению 1890 года, евреи не допускались до участия в земских избирательных собраниях и съездах.
По уставу 26 августа 1827 года евреев брали в рекруты с 12-летнего возраста. В кантонистских школах их готовили к военной службе. В действительности нередко хватали даже 8-и 9-летних детей. В кантонистских школах обращали от трети до половины детей в христианство. В 40-х годах Святейший синод издал новое наставление священникам военных заведений с целью ускорить "подготовку" еврейских детей к крещению. Крестили целые отделения — поголовно, силком. Во многих случаях кантонисты предпочитали покончить с собой, но не менять веры. Известен рассказ одного из кантонистов о том, что во всей его роте в 1845 году остались лишь два еврея -остальные, отказавшись креститься, наложили на себя руки: трое перерезали себе горло, двое повесились, некоторые утопились в реке.
В конце 1840 года Николай I учредил комитет "для коренного преобразования" евреев в России". Были учреждены еврейские училища "в духе, противном нынешнему талмудическому учению; уничтожены кагалы; запрещено ношение особой еврейской одежды; евреи разделены на полезных13, т.е. купцов, ремесленников и земледельцев, и прочих..." Эти меры просуществовали до 1855 года, т.е. до смерти Николая I. Евреи сопротивлялись, но закончившие такие училища были первыми, в совершенстве усвоившими русский язык и впитавшими русскую культуру.
По требованию самого Николая I в 1844 г. был введен налог за ношение длиннополого сюртука, в 1848 г. — за ношение ермолки, а в 1850 г. еврейская одежда запрещается полностью.
Летом 1856 года правительство отменило положение о кантонистах, по отношению к воинской службе евреи уравнивались с остальными подданными.
В эпоху реформ Александра II рассматривался вопрос об отмене черты оседлости. За отмену высказывались многие высшие чиновники, в том числе министр внутренних дел. Однако комитет по еврейским делам отклонил это предложение, и Царь согласился с мнением комитета.
Черта оседлости существовала в России до 1917 года. Декларация Временного правительства от 20 марта 1917 года отменила все антиеврейские законы, в том числе и черту оседлости. Евреи получили наконец те же права, что и другие жители страны14.
13 Вот когда в качестве официального появляется в России термин "полезный еврей", впоследствии получивший саркастический смысл.
14Составлено по различным источникам, в частности по "Большой энциклопедии" под ред.Южакова, т.9, ст. "Евреи", 1902 г.
64
В апреле 1988 года продолжали развиваться события в Карабахе.
В апрельском номере "Октября" заканчивалась публикация романа Василия Гроссмана "Жизнь и судьба", изъятого органами госбезопасности у автора в 1961 году и впоследствии изданного за рубежом. Помимо грандиозного эпического полотна, изображавшего события периода Отечественной войны, читатели впервые смогли составить представление о едва ли не самой запретной теме — о еврейском вопросе в нашей стране. В том же апреле "Дружба народов" напечатала записки Якова Рапопорта — одного из участников "дела врачей" 1953 года. Мне казалось, тщательно оберегаемому невежеству, слепоте, неинформированности в "еврейской проблеме" пришел конец. И там, в журнале, одумаются...
Ничуть не бывало. Вышел апрельский номер — и в нем "Вольный проезд".
Единственное, что меня радовало, это — что номер вышел без меня...
65
Между прочим, несколько месяцев спустя в Алма-Ату приехал из США профессор Карлинский, специалист по творчеству Марины Цветаевой. При встрече с Жовтисом он рассказал, что им и его коллегами публикация "Вольного проезда" у нас в журнале воспринята была крайне отрицательно, и присовокупил к этому следующую историю.
Когда в 1924 году Марина Цветаева предложила "Современным запискам" свой очерк, редакция эмигрантского журнала (между прочим, в Париже его издавали эсеры) пришла в смущение. Марине Ивановне было сказано, что редакция бы и рада, но... Поскольку такая публикация может дать повод для упреков в антисемитизме... Тут пришел черед смутиться Марине Ивановне, которая отнюдь не рассчитывала на подобный эффект. Она сослалась... Она сослалась на многое, в том числе — на свое стихотворение "Евреям", написанное в 1916 году. В результате было решено: предварить очерк стихотворением (см. выше: "Кто не топтал тебя..."). Что и было сделано.
Из сказанного следует: во-первых, эмигрантский журнал смутило то, что отнюдь не смутило журнал алма-атинский. Во-вторых, приславшая очерк в Алма-Ату проф. Козлова не могла не знать о публикации названного стихотворения вместе с очерком, но предпочла о стихах умолчать. В-третьих, впоследствии оказалось, что редакция осведомлена о стихотворении "Евреям", но... предоставить ему свои страницы не желает (это при всей своей любви к Цветаевой!..). Недавно оно было напечатано в кишиневской еврейской газете "Наш голос".
66
Лето 1988 года выдалось для нас с женой необычным. Сделавшись "вольным человеком", я мог располагать своим временем. И вот мы без особых хлопот купили путевки в Чехословакию и в начале июля прогуливались по Карлову мосту. Это был первый в нашей жизни зарубежный вояж. Широченная Влтава, похожая на полноводную Оку, блестела, золотилась под ярким, но не горячим, каким-то комфортным пражским солнцем. Вереница святых и королей по обе стороны моста казалась высеченной не из камня, а из глыб сгущенного, спрессованного Времени. Готика взлетающих к небу соборов взламывала спокойные, плавные линии берегов, создавая ощущение задержанного миг и готового вот-вот вырваться из груди дыхания. Не роскошные (по нашим понятиям) витрины магазинов поражали нас, не обилие столь притягательных маленьких кафе, не великолепная, хотя и странно пустоватая для летней Праги Вацлавская площадь, не безмерная мощь собора святого Витта, и даже не Золотая улица, где в домишке, похожем на средних размеров чуланчик, проживал когда-то кумир нашей молодости Франц Кафка, а — то, что мы ходим здесь, видим собственными глазами все, что можно увидеть, щупаем все, что можно пощупать... Вот что было сногсшибательно!
Из четырех дней, отведенных на Прагу, день мы решили посвятить достопримечательности, о которой слышали давно, а именно — Государственному еврейскому музею.
Мы без труда нашли его — и не в каком-то укромном уголке, на задворках города, а — в центральной его части. Утро было свежее, небо - высокое, голубое, ровные, плотно пригнанные плиты мостовой глянцевито поблескивали, будто смазанные маслом... В начале девятого мы уже подходили к музею. И обнаружили здесь немало людей из нашей экскурсионной группы. Из них только двое, кроме нас, были евреями, остальные - русские, казахи. Всей группой отправились мы побродить по кварталу, отведенному под музей и состоящему из шести синагог, а когда вернулись к открытию кассы, уже вся улочка кишела туристами: шорты, матерчатые цветастые шапочки с узкими гусиными козырьками, спортивного вида старики и старухи, долговязые парни, девицы в мятых "бананах" и майках с выпирающими бугорками сосков. Судя по речи, в основном — немцы. Мы и потом, в поездках по Чехословакии, видели немало немецких туристов, но здесь — впервые в таком количестве... И я, честно говоря, хотя и старался возможно больше сберечь в памяти — старинное, стиснутое на маленькой площадке кладбище с надгробьями, похожими на листы каменной книги, обращенную вниз корешком: Староновую синагогу, ее косую черепичную крышу, будто рдеющую угольным жаром; белую, нарядную, как яблоня, Майзелеву синагогу; ажурную резьбу и утонченный орнамент Испанской синагоги, от которой веет мавританской Альгамброй; ритуальные подсвечники; украшенные изречениями из Талмуда керамические сосуды; бархатные, шитые золотом покрывала для Торы, — хоть я и рассматривал все это, и дивился на каждом шагу тому, что вижу, поскольку история, культура, быт еврейского народа — моего народа — мне ведомы примерно так же, как и остальным спутникам по экскурсии, но в душе у меня все время червячком извивался вопрос: а немцы?.. Да, те самые туристы, которые вместе с нами разгуливают по этим залам, — что они чувствуют, о чем думают... К примеру, когда входят в эти вот помещения, залы — и видят на стенах не копии, а подлинные рисунки детей, которые в Терезина, превращенном в гетто, жили, дожидаясь, пока их погрузят в вагоны и отвезут в Освенцим. 15 тысяч детей прошли через уютный зеленый городок Терезин, прежде чем превратиться в дым и пепел. 4500 рисунков (цветные карандаши, акварель) — вот все, что оставили они. Рисовать их учила Фридл Диккер-Брандейсова. Два года жила она с ними, два года спасала от безнадежности, отчаяния... Пока и сама не стала дымом и пеплом. В соседнем зале — выставка картин, написанных Фридл: она была профессиональным художником, училась в Баухаузе, картины ее — пейзажи, портреты — хранятся в Праге, Брно, Вене. Когда за нею закрылись дверь газовой камеры, ей было сорок шесть лет.
