– Это что?
– Как что? – не понял тот.
– Снимите. Что там написано?
Ненашев, улыбаясь, снял с острия полоски левой и правой рукой, посмотрел в них и сразу же изменился в лице.
– Ну?
– Это, Сергей Васильевич, брак. Бракованный документ. – Он потряс копией. – Бухгалтерия часто ошибается, приходится переписывать. – Он снова потряс, но уже табулькой.
– Брак, говорите. Я с браком хорошо знаком. Много с ним боролся. А еще больше с бракоделами. – Жало рапиры уперлось в горло Ненашеву. Тот выкатил глаза, запрокинул голову и от страха потерял дар речи.
– «Вы отступаете… Вот как! / Белее полотна вы стали? / Мой друг! Какой же вы чудак: / Ужель вы так боитесь стали?» – Сергей декламировал с наслаждением: – Я покажу «тот знак, что был мне дан: / Мой рыцарский султан». – Кончиком рапиры Попсуев царапнул Ненашева по белой шее, бережно положил клинок у ног директора и от себя добавил: – Молчите? Ваша карта бита. Я вижу страх. Теперь мы квиты. – И Попсуев с поклоном покинул кабинет директора Современного театра. Навсегда. «Qualis artifex pereof!»[21]
В туршопе
Какое-то время Попсуев жил на даче, ловил рыбу, собирал грибы, и когда перестал без конца повторять одни и те же слова: «Весь мир театр», решил ехать в город и искать работу. В понедельник он спешно шагал на первую электричку. На мосту невольно задержался, поравнявшись с бесхозными штанами и туфлями. «Где же хозяин?» В легком голубовато-белесом тумане, как на японской картинке, вырисовывалась треугольная лодчонка с одиноким рыбаком в треугольной шляпе («Его, что ли, одежка?»), а в других местах было пусто или просто ничего не видно. День только-только разогревался, и в воздухе порхали бабочки света. Ни комаров, ни оводов, ни мошки. Сергей перегнулся через перила и посмотрел под мост. На подмостках спал, свернувшись в калачик, мужик в рубашке и еще советских, черных трусах до колен. От него шел пар, легкий, как сон. «Русь! Ты сама как сон!» – Попсуев поежился и ускорил шаг.
* * *
Сергей плюхнулся на сиденье возле окна и закрыл глаза. И хотя свободных мест было завались, напротив уселась парочка, тоже вроде как из «Машиностроителя». Покемарить не удалось, так как дамочка попалась слишком уж говорливая. Не умолкая ни на минуту, она напористо говорила обо всём на свете, даже о том, что должен чувствовать сеньор помидор, точнее, обязан, раз он помидор. «Женщина в любой разговор привносит модальность, к которой относится легко, как к парфюмерии. Бедный муж».
– Нет, в самом деле, представила: я – помидор! Вот такой вот. – Сеньора встала, не без грации изобразив куст помидора.
Спутник кивнул, соглашаясь, что да, помидор, действительно такой. «Сколько энергии в ней, – думал Попсуев. – Откуда, ведь два выходных билась за урожай? А впереди рабочая неделя».
– Я тут, палка тут, не дотянуться. А расти-то надо. Кряк! Перегнулась, вниз башкой! – Дачница, вдруг и впрямь перегнувшись, уронила верхнюю часть туловища до пола. – А ведь я ему сколько говорила: воткни палку возле самого куста! Воткни палку! Показала как! Нет! Втыкает в тридцати сантиметрах! Я ему: ря-адом, ря-адом! Нет! В полуметре воткнул, какая тут хребтина выдержит? – Речь шла, как понял Попсуев, о муже сеньоры, полной бестолочи, и о ветке помидора. Рассказчица еще пару раз привскочила, демонстрируя нюансы взаимоотношений треугольника «она – муж – помидор». Сергею стало неприятно от этих подробностей. Дачница напоминала жирную прожорливую ловко ломающую туловище гусеницу.
Притерпевшись к растительной болтовне, Попсуев задремал было, как вдруг тема дала резкий зигзаг и перекинулась, совсем как изломанный помидорный стебель, на круизы по Европе и Африке.
– Представляешь, в Египте, в этой дыре, так можно отдохнуть, и всего ни за что! А шмотья там, а золота – горы! Просто бурты золота. Тут дыни, а тут золото. Дешевле нашего раз в пять!
– В пять? – подал, наконец, голос и ее спутник.
– Ну, в четыре. Да и вся эта ботва, арбузы с финиками и прочей фигней, просто тьфу, копейки!
– Была что ль?
– Да, в туршопе. Два раза.
Попсуев приоткрыл глаз и еще раз оглядел соседку: типичная «челночница» с развитыми руками и природной способностью счета в уме в свою пользу.
– Духи арабские, небось, тонкая штучка? – спросил спутник. – «Шанель» посрамят?
– Какой «Шанель»? У бедуинов фишка – запах верблюжьей мочи.
– Как пирамиды тебе?
– А никак! Груда булыжников. Будто ГЭС строили. Камни да камни. Столько навалили – страсть! Делать было нечего. Знаешь, сколько в пирамиде камней? Не поверишь, нет, ты послушай, шесть мил-ли-о-нов тонн! Тут шесть кирпичей не поднять, а там шесть миллионов тонн! Представь, вместо общества была бы пирамида! Все вдруг сошли бы с ума и сто лет таскали валуны!
– А чего, не таскали?
– Таскали, а пирамиды где? Не, махина. Чтоб обойти, полчаса надо.
Спутник вздохнул.
«Пирамиды, помидоры, близкие слова, – думал Попсуев. – Зачем нам пирамиды, когда важнее помидоры?»
– Говорят, фараоны как-то заговаривали их? – произнес спутник.
– Не фараоны, жрецы.
– Одна холера. А еще болтают, кто побывал в них, тот того…
– Чего того? Кобелирует?
– Ну, того, с приветом становится. А то и коньки отбрасывает.
– Брехня! Я – с приветом?
– Нет, ну, ты, какой привет?
– Вот! Брехня. Может, их кого и берет, а нашего брата ничем не возьмешь. Даже дустом! – рассмеялась она.
– Да, у нас и крепостное право не прижилось, а у них там одно рабство.
– У нас не Пугачев, так Пугачева, – ни с того ни с сего ляпнула попутчица. – Запугали, на хрен, всех.
Попсуев даже выпрямился от удовольствия.
– Что, никакой мистики? – обратился он к ней.
– Какой мистики? – переспросила челночница, приглядываясь к новому собеседнику. На это ей хватило ровно две секунды.
– О загробном царстве и вообще…
– Почему никакой? Была. Клавка Сазонова… Клавку Сазонову знаешь? – обратилась она к попутчику. Тот кивнул. – Клавка Сазонова подцепила там какого-то чучмека, копия наш Пушкин, может, грузин или туркмен, их там полно, как на рынке, и поехали они кататься на коляске по городу, ой, забыла, Фригида, что ль?.. Не то. Нет, по Фургаду. Не помню. И вот он катал ее, катал, сволочь, по каким-то рынкам, лавкам, закоулкам, подарки всякие дарил, ручку гладил, в глазки заглядывал, и всё вдоль Нила, всё вдоль Нила! Да, Фургада! Вспомнила. Там от него никуда не деться, куда ни ступи – всюду Нил, будто и нет ничего больше. По барам водил, а потом Катька вдруг очнулась – сидит возле бурта с дынями, прямо на земле, в руке паспорт, в другой – ломоть дыни, и ни сумки, ни подарков арабских, ничего! Представляете? Ни копья! Хорошо, народ у нас жалостливый, не даст помереть с голоду. Вот это мистика, а вы говорите!
Попсуев согласно кивнул головой.
– Бывает. Доверять иностранцам… – поддержал он беседу.
– Да какой там иностранец-засранец! Я его потом встретила в городе, так сделал вид, что не признал меня.
«А ты, наверное, и есть та Клавка-Катька», – подумал Сергей и спросил:
– Пишут, там параллельный мир? Нет?
– Почему, был. Был такой. С Сироткиным пошла как-то… Сироткин – технологом работал в десятом, тоже челночит, – пояснила она спутнику. – Делать-то больше нечего. Времени пропасть. Оно там от жары, что ли, просто разбухает, время их. Вот как ноги от ходьбы. Пухнет, пухнет, и час годом кажется. И тоже зашли куда-то, там какие-то масла в пузыречках, много-много, и дешево, зараза, как йод. Нет, есть и дорогие, но на них денег не хватит. А потом опомнилась уже в гостинице. Удивительная страна!
«Пить надо меньше», – подумал Попсуев.
– Может, тепловой удар?
– Да нет, что-то другое. Скорее всего, этот, вот его, параллельный мир. – Она кивнула в сторону Попсуева, как представителя параллельного мира. – Помню, что танцевали, закусывали… А что потом – ничего не помню. Пелена.
«А чего это я никогда в Египет не ездил? – подумал Попсуев. – Чего там, кроме пирамид? Красное море, сфинкс, финики? Надо бы смотаться».
– А как местные? – спросил Сергей.
– Да как везде. Иждивенцы или шоферы. Зубы кизяком чистят.
– И как в эту туршопу попасть? – спросил Попсуев.
– Да запросто! В турагентстве у ЦУМа. Дешевле, чем в Турцию.
* * *
Прочитав несколько книг о пирамидах, Сергей загорелся желанием побывать на них. Ему вдруг показалось, что они приоткроют ему тайну его жизни. «Постигну их тайну», – с легкой, очень легкой иронией подумал он.
Пошел в турагентство и по путевке, на которую ушли все театральные деньги, полетел в Египет. По легкомыслию Попсуева угораздило прилететь в страну пирамид и фараонов в июле. Жара стояла изматывающая. От кондиционера знобило и саднило горло. Отключив его, оказывался в печи. Минуты обращались в часы, часы в сутки, а сутки вообще не кончались. От уличного зноя спасало лишь море, мягкое и прозрачное. Но не просидишь же в нем весь этот проклятый туршоп! «Встретить бы мне эту помидорную даму! Перегнул бы ее пару раз».
