Перекинутые через пропасти мосты, сумрачный гранит скал, шум потоков в ущельях, ослепительные снежные шапки на соснах — все это было ново и прекрасно. Но когда в желудке пусто, а ночь застает пешехода в совершенно безлюдной местности, когда эхо вторит заунывному вою и в темноте зеленеют огоньки волчьих глаз, — тогда меньше всего думается о красоте пути.
— Как воют, проклятые! Должно быть, тоже не ужинали, — мрачно шутил спутник Владимирова. — Не поторопиться ли нам?
Ночевали пешеходы под крыльцом станционного здания. Станция называлась «Горький ручей», а две соседние — «Красная пустыня» и «Черные края». Здесь русский вскочил, на площадку замедлившего ход курьерского поезда; спутник не решился последовать его примеру. Ссадили смельчака посреди дороги. Ночевал он в яме, прислушиваясь к волчьему концерту и сжимая складной нож.
На маленькой станции Владимирова наняли сгребать снег, а несколько ночей он провел на полу жалкого барака. Мимо в обе стороны тащились люди с котомками.
Вдоль дороги были расположены посты солдат для охраны от индейцев. Солдаты сопровождали большие группы странников. Однако пешеходы смело шли даже в одиночку. Страх перед длительной безработицей и голодом был куда сильнее страха перед индейцами, который всячески старались раздувать грязные политиканы, добивавшиеся выселения всех «краснокожих» с земли их дедов и прадедов.
Хребет Уосач, последний из крупных отрогов Скалистых гор, оборвался отвесной стеной к Большому бассейну — почти безводной пустынной равнине с редкими цепями невысоких холмов и обилием соленых озер. Она тянулась на сотни километров до хребта Сьерра-Невада, за которым лежит Калифорния.
Владимиров пришел к берегам Большого Соленого озера — огромного водоема, длиной в десятки миль, наполненного скорее рассолом, чем водой. Его называют иногда «потерянной рукой океана»; здесь фермеры после бури лопатами сгребают слой соли, оставленный волнами на камнях.
Не только в озерах и ручьях нельзя было утолить жажду, — даже в некоторых колодцах вода была соленой, подернутой каким-то зеленоватым налетом. Безотрадная местность с холмами красноватых песков, в которую попал русский, называлась Пустыней Соленого озера.
…Снова вагонные площадки, фонари кондукторов:
— Хелло! Куда едете, дружище?.. Деньги есть?.. Нет?.. Слезай к чортовой бабушке!
Снова пески, пятна соли, змеи, шипящие в камнях, редкие жилища индейцев, колючие кустарники, кости павших животных. Ночи, когда не попадает зуб на зуб, палящее полуденное солнце. Снежные хребты Сьерры-Невады и наконец долина «Золотого штата» — солнечной Калифорнии.
Пешеход едва поверил себе, когда увидел бухту, обрамленную холмами. Вечерело, и на холмах зажглось множество огней. Это был Сан-Франциско.
Владимиров подсчитал: до Тихого океана он шел 66 дней 1 час 30 минут.
Сан-Франциско, расположенный на холмистом полуострове между заливом и океаном, делился, как и Чикаго, на кварталы богачей и немыслимые трущобы. Особенно тесно и грязно было в китайской части города.
Китайцев завезли сюда как самых дешевых рабочих. Когда работы сократились и появилось множество безработных, началась разнузданная травля «желтокожих дьяволов».
Русский присутствовал на одном сборище, организованном расистами. Ораторы вопили о «желтой опасности». Какой-то старикашка, брызжа слюной, кричал:
— Я знаю, что нам делать! Изгоним их назад в Китай — или пусть их утопят в океане!
Потом поднялся на трибуну деятель демократической партии генерал Вини:
— Если эти «свинячьи хвосты» не уйдут от нас добровольно, то мы выгоним их силой!
После таких поджигательских речей толпа хулиганов отправилась громить китайские кварталы…
В Сан-Франциско волгарь прожил довольно долго. Он учил здесь детей в нескольких русских семействах. Впервые за долгие месяцы у него была настоящая работа.
Между прочим, от своих новых знакомых он узнал подробности одного грязного дела. Местные капиталисты, дав крупные взятки продажным чиновникам во Владивостоке и Петропавловске, отправили целую флотилию для хищнической добычи морских котиков в русских водах. «Парусные суда «наших заатлантических друзей» били зверей и плавали там, как у себя дома!» — с возмущением писал Владимиров на родину.
Скопив немного денег, учитель отправился смотреть калифорнийские достопримечательности.
Горная тропа привела русского к домику с вывеской «Окаменелый лес. Ч. Иванс, владелец». Тут же висела надпись: «За осмотр — 50 центов».
Почтеннейший Ч. Иванс выкопал из купленной им земли окаменевшие тысячи лет назад деревья. Тут были тонкие и толстые стволы, покрытые корой, какие-то каменные обрубки, пни. У одного ствола торчали окаменевшие корни.
Следующую прогулку Владимиров совершил в знаменитую Мамонтовую рощу, где растут гигантские секвойи. Эти хвойные деревья живут до четырех тысяч лет! Задолго до нашей эры те деревья, которые увидел потрясенный экскурсант, уже тянулись к солнцу. Они подняли теперь свои красноватые стволы выше двадцатипятиэтажного дома, и рядом с ними обычные деревья казались хилым кустарником. Миллионы лет назад секвойи росли и в Европе, но теперь на земном шаре их осталось совсем мало.
Волгарь читал дощечки на стволах и пнях. Пней было больше, чем стволов. Вот пень «Первобытного большого дерева». Вот лежит на земле «Отец леса». Его ствол достигает чуть не ста двадцати метров. Рядом — «Мать леса», вполне бодрая старушка, готовая простоять еще веков десять-пятнадцать. Но почему-то с нее ободрали кору. «Старый холостяк» стоит с высохшей вершиной, а рядом с ним печальный пень «Старой девы». Недалеко «Сиамские близнецы» — два великана, почти сросшиеся у корня.
Соседняя, Южная роща еще величественнее. Здесь в дупле одного из деревьев недурно устроился на постоянное житье охотник. Он уверял, что в его «комнате» могло бы разместиться более двадцати лошадей.
Волгарь, насмотревшись за день чудес и порядком устав, прилег было у ствола понравившейся ему секвойи. Но тут что-то вдруг засвистело в воздухе и грузно шлепнулось на землю. Наш турист вскочил. Оказывается, с секвойи упала шишка, но какая — с самовар!
Только что учитель устроился на открытой поляне, подальше от шишек, как страшный треск, а затем чудовищный удар, от которого содрогнулась земля, снова заставил его вскочить на ноги.
Он поспешил туда, откуда донесся треск, и встретил лесорубов. Да, срублено еще одно мамонтовое дерево, сказали они. Чертовски трудная работа! Видел русский путешественник пень «Первобытного большого дерева»? Его сверлили и подрубали три недели, прежде чем оно грохнулось.
— Да зачем же было валить? — простонал Владимиров.
— О, большой бизнес! Босс содрал с дерева кору и построил из нее танцевальный зал в Нью-Йорке — кажется, «Крошка и Мамонт» или что-то в этом роде. Этот малый положил в карман пятьдесят тысяч долларов чистоганом — вот как! Коры немного не хватило, и босс ободрал также «Мать леса»…
В Иосемитскую долину, красивейший уголок Калифорнии, учитель пошел вместе с русским, несколько лет назад приехавшим в Америку. Тот долго скитался по стране, голодал, бедствовал.
— Видите гору? — говорил он. — Я ломал там камни. А за тем холмом — домик фермера: там прессовал я сено. Заклинаю: никогда не беритесь за эту работу — пыль, грязь, а платят гроши…
Эти воспоминания несколько мешали наслаждаться красотой Иосемитской долины. А красива она была просто сказочно. Будто кто-то вдавил в неостывшую землю горную цепь, потом вынул ее — и получилась причудливая вмятина головокружительной глубины. В бездну с голубоватых отвесных скал летели жемчужные водопады. А над всем этим — ослепительное синее небо Калифорнии.
…И вот наш путешественник снова пересекает Американский континент — на этот раз уже по железной дороге: в Сан-Франциско земляки помогли ему собрать деньги на билет.
Мелькают знакомые места. На маленьких станциях попрежнему встречаются поезда с эмигрантами: одни едут с востока на запад, другие — с запада на восток. Нужда и горе на колесах…
Все ближе берега Атлантического океана. Но как можно покинуть Америку, не увидев Ниагары? И Владимиров делает остановку.
Воды четырех больших озер — Верхнего, Эри, Гурона и Мичигана — имеют один выход в озеро Онтарио: реку Ниагару. На этой-то реке с высоты почти пятидесяти метров вода и низвергается знаменитым водопадом, достигающим в ширину 1300 метров.
Скалистый Козий остров разделяет его на две части — американскую и канадскую. На этом острове индейцы, называвшие Ниагарский водопад «Могучим громовержцем», хоронили некогда своих вождей. Белые пришельцы, меньше всего считавшиеся со святынями индейцев, стали пасти там коз.
Вода, бурля и пенясь в порогах перед водопадом, густозеленой подковой бросалась затем в пропасть. И днем, при солнце, и ночью, при свете луны, мост радуги в облаках водяной пыли соединял берега.
