Привозят люди из командировки валюту, большинство привозят официально, а некоторые, отдельно взятые, незаконно привозят. И «отдельно взятые» валюту прячут, берегут на черный день, который если и наступит, то совершенно неизвестно, что с этой валютой делать. Живут и другие, их тоже совсем мало, но пока есть, они собираются ехать туда, полюбоваться Колизеем или взглянуть на Эйфелеву башню, в магазины забежать. Но с валютой, которую имеет интурист, лучше бежать мимо магазина, от табачного киоска к автомату с кока-колой. Нужна валюта. А где ее взять?
В приложении к «Вечерке» можно дать объявление: «Куплю породистого пуделя. Паспорта родителей обязательны». А то, что вы желаете купить тысячу долларов, «Вечерка» не напечатает.
Толик Бабенко занимался тем, что брал валюту, у кого она есть, и передавал, кому она необходима. Ну да, называется: «незаконные валютные операции», — и номер у статьи имеется. А какие, спрашивается, операции? Из одного дома в другой перевез — вот и вся операция. Любят слова громкие говорить.
А Елена Качалина здесь вообще никаким краем. Она дама благородная, никуда не ездила, валюту никогда не видела, знает, что у Иванова есть, а Петров ищет, сказала Толику, который оказал любезность. Люди довольны, естественно, Елене благодарны, а ей, кроме благодарности, ничего не надо, деньги в дом муж приносит и на трюмо кладет.
Постепенно Толик и помимо Елены оброс ценными знакомствами, узнал, кому надо и у кого есть, техническим языком выражаясь, замкнулся напрямую. Однажды он вез «дипломат» с Солянки на проспект Мира, а позже выяснилось, что содержимое «дипломата» оказалось насквозь фальшивым. И Толик задолжал сумму, которую не то что выговорить, представить невозможно. Сначала исчез сон, за ним — аппетит, цвет лица стал неестественно желтым. Толик задумался. А кто его, Толика Бабенко, знает? Никто… Ничего не знаю… Никому не должен… Никуда больше не пойду. Толик поднял неприлично длинные ресницы, взглянул на мир просветленно. Начал есть и спать, румянец занял свое законное место.
Он уже совсем успокоился, даже жениться собрался, родного сына решил усыновить, начало новой жизни отметить шикарно. И вот, по дороге из Дворца бракосочетания, где подал заявление, заехал к Елене, хотел обсудить с ней место празднества.
Она встретила, как обычно, угостила кофе и спросила:
— Ты, Толик, как думаешь жить дальше?
— У меня квартира, у них квартира, думаю обменять на трехкомнатную…
— Ты знаешь, я в чужие дела не вмешиваюсь, мне своих достаточно, — перебила Елена, глаза у нее из золотых стали черными. — Я тебя рекомендовала и в стороне остаться не могу. Ты где это дерьмо взял?
Стул колыхнулся под Толиком, чашка выскочила из мгновенно одеревеневших пальцев.
Елена села напротив Толика, опустила голову, задумалась. И он впервые увидел, что совсем не так уж она молода и хороша собой, что чувствуются в Елене надрыв и усталость. И вдруг Толику показалось, что эта квартира, которой он так восхищался, — живое и враждебное существо.
Бутылки в иностранных «мундирах», неестественно сверкающие сковороды и кастрюли, раскорячившийся массивный стол, стулья со слишком высокими, как в суде, спинками, слишком острый нож — все вокруг насторожилось и ждет момента, готовое ожить и напасть. А там, в холле, подглядывают зеркала, размножая тебя, холодно насмехаются: врешь, брат, никуда ты не спрячешься. В гостиной кресла-ловушки, только сядь — не выпустят, круглый стол, который словно обнимает, диван-загогулина, здесь тоже ждут — садись, будем судить. Бар открыл хищный рот, выставил хрустальные зубы бокалов и разноцветные клыки бутылок — наливай и пей, но перед смертью не надышишься. В спальне кровати, низкие и теплые, как ванны, только здесь не спать — умирать спокойно, и торшеры покачивают круглыми головами, будто огромные ядовитые одуванчики. Кабинет, обитый кожей, принимает тебя, мягко чмокнувшая за спиной дверь отгораживает от мира, становится тихо, как в склепе, и хочется сесть в строгое кресло, вынуть из рыцарского шлема-зажигалки гусиное перо и написать свою последнюю волю.
— Елена, а ты счастлива? — спросил Толик.
Она подняла голову, черные глаза ее посветлели, налились золотом и тоской. Толику почудилось, что увидел он хозяйку обиженную и несчастную. Видение появилось и исчезло, на ее глаза упали прозрачные заслонки, дрогнули тонкие ноздри, насмешливая улыбка скользнула по ярким губам:
— Человек, которого окружают дураки, не может быть счастлив.
Толик не умел так быстро переключаться, плыл по инерции откровения:
— Когда ты человека обижаешь, тебе приятно?
— Я тебя обидела? Что, кроме добра и денег, ты получал в моем доме? Не распускай слюни, скажи конкретно.
— Не знаю. — Толик тяжело вздохнул, развел руками. — А результат?
— Ты начал действовать за моей спиной. Когда мне рассказывали, не верила. Я догадывалась, что ты не Спиноза, но и у твоей глупости должен же существовать предел. Я не хочу тебя обидеть, мне разговор неприятен, но что делать?
— Каждый мог так попасться, меня обманули.
— Не каждый. Никогда я тебя не посылала за валютой, если не знала ее происхождения. Что ты брал, дурачок? Стоило тебе спросить: мол, откуда у вас?
— Не твое собачье дело, ответили бы мне! — взорвался Толик.
— Тебе? — Елена оглядела Толика, кивнула: — Могли. Что ты думаешь делать?
— Купец меня не знает и без вас, мадам, не найдет. Я жениться собираюсь, у меня сын скоро в школу пойдет.
— Тебя и искать не будут, им достаточно Елены Качалиной. — Елена вынула из холодильника бутылку, плеснула в стакан, выпила, дыхнула в ладонь. Она и вечером в компании выпивала лишь рюмку, сейчас глотнула полстакана, без закуски. На Толика поступок мадам подействовал сильнее слов, только сейчас он до конца сообразил, что положение у него отчаянное.
— Не называйте меня, скажите: случайный человек.
— Кому ты нужен? Сколько ты стоишь? Ты пришел по моей рекомендации. Толик, я у тебя рубль когда-нибудь взяла?
— Как можно? — Неожиданно для себя Толик перекрестился.
— Кто в это поверит? Репутация у человека либо чистая, либо грязная, а в крапинку не бывает. Деньги придется достать и вернуть.
Толик встал, попятился к дверям. Елена указала ему на стул:
— Дай мне все, что ты знаешь о продавце. Он, конечно, окажется подзаборником, деньги успел по карточным столам и ипподромам расшвырять, но попробую найти к нему ключ и хотя бы часть вернуть.
— Хорошо, мадам, сей минут нарисуем. — Толик достал ручку, начал торопливо писать.
Елена взяла записку, взглянула, пожала плечами:
— Алмазы бразильские он тебе не предлагал? Почему бы не купить, хотя бы полпуда? — и ушла в кабинет.
Затренькал телефон на столе. Толик понял, что Елена кому-то звонит. Он отключил стоявший перед ним аппарат, розетка болталась, один из шурупов выскочил. Толик хотел исправить, похлопал по карманам — отвертки не было. «Как же я без инструмента, — ошалело подумал он. — Как же все? Почему? Зачем я сюда пришел? Я же мастер, человек с золотыми руками. Все она! — Толик с ненавистью посмотрел на закрытую дверь кабинета. — Если бы не она, чинил бы аппаратуру, растил бы сына, жил бы как человек».
День сегодняшний
«Спокойно, Гуров, спокойно, все еще можно исправить, ты совершал и бо?льшие глупости, — успокаивал себя Лева. — Почему ты подсознательно исключил Бабенко из числа подозреваемых? Он не умен? Так ведь и девушка не блещет, однако ты шел за ней до конца. А почему все глупости с инсценировкой не мог совершить Бабенко?»
— На чем мы остановились? — спросил Лева с видом преподавателя, продолжающего прерванный урок. — Зачем же вы вернулись? Придумали?
— Я не собирался возвращаться, в мыслях не держал. — Толик перекрестился. — Когда я отсюда дай бог ноги, то покружил по городу, заглянул в шашлычную — кусок в горло не лезет. Поехал к Игорю в контору…
— К Качалину? — Лева согласно кивнул. «Придумали, ну, послушаем».
— К нему. Сам не знаю, зачем поехал. Так Ниночка, секретарша тамошняя, — не обращая на иронию никакого внимания, пояснил Толик, — мне говорит: Игорю позвонили из дома, и он как ошпаренный сорвался. Ну, я-то знал, что ему сообщили. Думаю: здесь теперь полный состав, на меня и внимания никто не обратит, узнаю, как все стряслось, и — на выход.
— Не очень вы благородно в этой истории выглядите, Анатолий. — Лева задумался, пригубил из стакана уже теплую воду. — Все, что вы рассказали, напишите.
Он принес из кабинета бумагу и ручку, положил перед Толиком:
— А кто открыл вам дверь?
— Кто открыл? — тупо переспросил Толик.
— Да, кто?
— Никто не открывал… Кто же мог открыть? Мадам была уже…
— Понимаю, у вас есть ключ. — Лева протянул руку: — Давайте!
