Валерий Гусев
Розыгрыш с летальным исходом
– Как мы дрались! Как мы дрались!.. А когда кончили драться, мы обнялись!..
Р. Мерль. Остров
ВВОДНАЯ
– Ты не обижайся, Серж, но я тебе все-таки скажу, по старой дружбе… Может, ты был неплохим ученым – не мне судить, но хорошим бизнесменом ты никогда не станешь…
– Хороший бизнесмен – это звучит… парадоксально. Даже с намеком.
– Хороший бизнесмен – это тот, кто всегда в творческом поиске…
– Где что плохо лежит…
– Вот именно! А ты таким никогда не станешь. Потому что не можешь усвоить одной простой, но очень главной истины.
– Это какую же, Витя?
– Называй меня Виктором. Я люблю, когда мне об этом напоминают. – Став депутатом Госдумы, он усвоил поучительный тон. Он имел на него право. Он говорил теперь так, будто не только взял бога за бороду, но и черта за рога. – И не двигай бровями, не пугай – твой скепсис на пустом месте.
– А твоя истина? Где она?
– Сейчас объясню. Скажи как бывший ученый: что главное в науке?
– Ты не поймешь.
– Я постараюсь. А ты постарайся не обижаться. И меня не обижай. Так что же?
– Кропотливый труд и элементы творчества.
– Вот именно! – Виктор поставил торчком указательный палец, перехваченный вросшим кольцом, как сосиска бечевкой. – Набираешь материал, накапливаешь факты, анализируешь и – бац! – делаешь открытие, так? То же и в бизнесе. Вечный поиск – внимательный и глубокий анализ – идея! Нужно неугомонной крысой шнырять по всем закоулкам – в поисках своего лакомого куска. Вынюхивать не тронутый еще никем надежный, обильный источник питания.
– Я полагаю, ты вовсе не ради этой лекции меня пригласил? Что-то разнюхал?
Виктор кивнул и довольно, сыто улыбнулся. Как кот, который еще не поймал мышку, но уже почувствовал ее будущий вкус.
– Помнишь, как мы пролетели прошлым летом с этой идиотской кокой в Тихом океане? Хорошо еще, что отделались малой кровью.
– Малой? Ты так считаешь? Конфисковали «Дефо». Погибли люди…
– Ну какие это люди? – поморщился Виктор.
– А судно?
– Да, лайнер жалко. Он нас неплохо кормил. Но у нас еще «Олигарх» остался…
– И что?
– А вот что, Серж. На эту идею меня один клиент натолкнул. Невольно, конечно. Когда мы на «Дефо» бардак свой потеряли, я организовал в лесной глуши… ну, как бы сказать… такой народный праздник. Правда, не для народа. А для его избранников.
– Что за праздник?
– Ну, такое интерактивное шоу. «Ночь на Ивана Купала». Представляешь? Раскованное до предела языческое такое гулянье. Серебристое лунное небо. Яркие костры, хороводы. Купание нагишом в ночной реке. Забавы всякие. Беготня по кустам за голыми девками с венками на распущенных волосах. Секс в охотку. С эротическими ведьмами. Седобородые колдуны с плошками, полными всякими приворотными зельями, виагрой всякой… В общем – улет! Крутое зажигалово. Такие люди у нас оттягивались!.. Я уже подумывал на Украйне милой, на Лысой горе, подобное организовать – мистический секс со всякой нечистью, с атрибутикой соответственной… С хохлами уже договорился. Но тут вот один клиент, мой коллега дьяк думский, сказал мне наутро: «Здорово! И я бы, конечно, еще побегал за голыми девушками в венках, потаскал бы их за косы, но не в средней полосе, по колючим кустам». И выставил счет за порезанную осколком бутылки ногу.
– И где здесь идея? Очистить наши кусты и водоемы от битых бутылок?
– Слушай дальше… Но сначала ответь: в твоем ансамбле девицы без комплексов есть? Давалки без проблем?
– Без числа. Но не за деньги.
– Еще лучше. Слушай… Нет, ты вот что – тан-цовальщиц своих пощупай. Понял, на какой предмет? И сам подумай…
– Я подумаю… Но ведь, Виктор, чтобы развернуться, нужны большие деньги.
– Для начала кое-что есть. И кое-что у нас в Европе припрятано, в трех точках. Но это, как бы сказать, неприкосновенный запас. Только на крайний случай. Нам ведь главное – начать. А там – только успевай мешки подставлять и в сторону оттаскивать.
– Какие мешки?
– Для зеленого золота, Серж…
ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ
Наступила ночь – настало утро. И снова ночь, и снова утро.
Времена меняются. Меняются и люди. И те и другие, к сожалению, не в лучшую сторону.
Человек, конечно, тварь. Но далеко не божия.
Да, все в мире держится на правде и добре. Это так. Только пользуются этим ложь и зло.
Ложь повсюду. Грязно и напористо, бесстрашно и чудовищно лгут о прошлом. Нагло, в глаза, лгут о настоящем. Подло и лениво лгут о будущем.
И лгут, главным образом, те, кто совсем недавно говорил правду.
Лгут, не заботясь о правдоподобии.
Лгут в Кремле, с думских трибун. Лгут шуты с эстрады и актеры со сцены и с экрана. Яростно и грязно лгут на своих страницах писатели и журналисты. Лгут все, кому за это платят. И кто-то платит всем, кто лжет.
Лгут в делах, в дружбе, в любви.
Родители лгут детям. Дети – родителям. Взаимно лгут супруги и любовники.
Не стало зазорным взять чужое, не стыдно обмануть партнера, предать друга, обидеть слабого, ударить ребенка или старика.
Ложь в частностях становится криминалом. Ложь массовая – уже идеология.
И бороться этим невозможно. Неравные силы у Лжи и Правды.
И сколько еще сможет продержаться страна на обмане, на лжи?
– Сколь угодно долго.
Это сказала Яна – видимо, последнюю фразу я произнес вслух.
Я отошел от дел, не вписался в нынешнее взаимопонимание правоохранительных органов и криминала, выпал в осадок.
Яна, моя шальная супруга, тоже потерпела очередное поражение на полях сражений российского бизнеса. Виртуозно обматерила подставивших ее партнеров, надавала злорадных пощечин конкурентам и продала все, что у нее оставалось, чтобы с ними рассчитаться, вплоть до настольного календаря в ее жалком офисе: «А на хрена он мне нужен (календарь), ведь я все равно живу вне времени». И вне пространства, я бы добавил. Если я все эти годы был злобным цепным псом, то Янка – беззаботной птахой. На какой ветке чирикает, с той и нагадить может.
Мы трезво оценили ситуацию (в ресторане, который я когда-то бескорыстно крышевал), оставили «на пока» наших врагов без наказания, а друзей без надежды на возмещение убытков и укрылись от тех и других в славной деревушке из шести дворов, по имени Пеньки, где у меня под сенью старых берез прятался не менее старый дом. Все наше имущество по приезде состояло из моего старенького, нигде не зарегистрированного пистолета, Янкиной косметички и просроченного мобильника с безнадежно севшим аккумулятором.
Но зажили мы славно. Все прошлые годы мы не раз расставались. Иногда с сожалением, а чаще со взаимным облегчением. Но вновь встречались почему-то с радостью.
Прежняя любовь обрела новый, более глубокий и заслуженный, более нежный смысл. В ней не стало меньше сердца, но появилось больше ума.
Под неукротимым Янкиным напором помолодел и наш старый дом. В нем стало спокойнее и теплее, каждый угол разве что не кошачьим мурлыканьем отзывался на обаяние красивой и по-своему любящей женщины. Перестала коптить керосиновая лампа – она теперь горела ровным стойким огоньком, освещая старые, много повидавшие до нас стены. Быстрее застучали ходики в простенке. Веселее заскворчал за печкой сверчок. И сама печь гудела ровно, щедро бросала по стенам пятна яркого света через дырки вокруг дверцы. Даже мышки, что нагло топали под полом и по потолку, присмирели.
Дом приосанился, хотелось ему перед молодой хозяйкой и самому моложе глядеться. И теперь, в ночи, он поскрипывал старыми суставами тихонько, застенчиво, будто стыдился этого скрипа, будто скрипел не от старческой немощи, а по доброте своей пытался сказать на ночь старую сказку, промурлыкать забытую песенку детства. Чтобы нам спокойнее и крепче спалось.
Но иногда мы почему-то разом просыпались за полночь, вставали. Янка набрасывала на плечи старый тулуп, зажигала лампу и приносила из холодной кухни бутылку водки. И мы сидели порой до утра, глядя друг на друга. Курили, вздыхали, улыбались и почти не разговаривали, но многое умели сказать друг другу без слов. Было что вспомнить, заново пережить, безмолвно поделиться.
В такие ночи я с особой остротой начинал чувствовать, как нам не хватало друг друга все эти годы. Даже когда мы были вместе.
К утру Янка, смачно и заразительно зевая, убирала со стола; приложив ладошку, дула в ламповое стекло, гасила робкий, но уверенный огонек. В комнате не становилось еще светло, но окна уже голубели близким рассветом. И мы ложились спать, укрываясь поверх одеяла еще и тулупом.
Спать днем – это неведомое доселе счастье. Особенно для тех, кто до этого ни одной ночи не спал без тревог.
Иногда я просыпался – то ли от щебета синиц за окном, то ли от счастья. Янка горячо дышала во сне мне в шею, и ее дыхание долго не давало мне снова уснуть.
Так медленно проходила зима. Мы жили простыми повседневными заботами, которые не обременяли, а радовали нас: дрова, готовка, вечерние посиделки у печки или ночные за столом, где уютно теплился ровным язычком огонек лампы, играя в распахнутых Янкиных глазах.
