— У-у-у. Мол, ты-то что смотрел? Надо было стрелять. Тоже мне, охотник.
— Да я разве ожидал, что этот разбойник появится.
Раскладываем костер и варим чай.
— Со мной тоже один раз совсем чудно было, — рассказывает Авдо. — Иду по бору. Глухарь кормится. Давай его скрадывать. Совсем близко подошла. Глухарь возле колодины вереск клюет. Поднимаю ружье. Смотрю, на колодине соболь показался. Я совсем растерялась. Соболь прыгнул глухарю на спину. Глухарь, борони бог, перепугался, крыльями захлопал. Потом поднялся, улетел через распадок и соболя увез. Собаки по следу соболя прибежали, совсем понять не могут, куда зверек девался. Шибко смешно на них смотреть было.
На другой день пошла за распадок, куда уехал на глухаре соболь. Собаки залаяли. Прихожу. В колодине соболь. Задавил глухаря, наелся и спать лег.
Мы пьем чай. Валит мелкий снежок. По веткам деревьев прыгают кедровки, каркают. Собаки сидят у костра с надеждой, что им что-нибудь перепадет от обеда.
Авдо в хорошем настроении. Она на промысле, а дело всегда порождает в человеке силу и энергию.
Из-под колодины, на которой мы сидели, к корню дерева мыши сделали дорожку. На снегу отпечатки их лапок. Впечатление такое, будто кто-то прокатился на колесе с узорами. Авдо посмотрела на мышиную дорожку, заулыбалась.
— Что это ты? — спросил я.
— Как-то на охоту пошла. Давно это было. Перед войной. Три дня ходила. Даже ворону в глаза не видела. Потом вышла на тропу. Это летняя дорога была от деревни к полустанку. Тогда почту на конях возили. Смотрю, на тропе след. Будто пополз кто-то. По краям следа ямки. Долго смотрела. Кто так ходить мог? Всех зверей следы знаю, всех птиц следы знаю — такого не видела. Шибко любопытно мне стало. Как так, в лесу живу, такого следа не знаю. Зверь какой-то новый пришел? Пошла следить. Ночь пришла. Ночевала в лесу, утром дальше пошла. В одном месте след человека появился. За ручьем опять ползучий след пошел. Опять много думала. Однако, человек на чем-то едет? Весь день шла. Пришла на полустанок. У зимовья Матвей Синицын сидит, начальник почты. Рядом машина стоит: два колеса и больше ничего нет. Смотрю, следы от машины.
— Леший, — ругаюсь я. — Как ты на двух колесах ездишь?
— Смотри, — говорит Матвей.
Сел на машину, и она побежала по дороге. И совсем быстро, как олень. Мне охота стала на таком коне проехать.
— Садись, — говорит Матвей.
Села. Машина покатилась под гору к реке. Я кричу: «Тпруу!» Остановить хочу. Машина еще сильней бежит.
— Матвей! — кричу я. — Останови коня!
Он схватился за живот и хохочет на весь лес. А тут уже речка. С размаху влетела я в воду.
Авдо смеется.
В этот день мы вернулись ни с чем. А утром я проводил Авдо до Комариного хребта: она уходила в село. Авдо пожала мне руку и проговорила:
— Снег еще немного навалит, выходи из тайги. Мать ждет, я ждать буду. Маленько отдохнуть надо, погулять. А то я шибко старая стала. Когда теперь увидимся.
Авдо тепло, по-матерински посмотрела на меня.
— Пусть добрые духи пошлют тебе много черных соболей.
Авдо пошла по тропе. И долго ее было видно среди деревьев. Я смотрел ей вслед и не знал, что больше мы с Авдо никогда не встретимся.
Глава 18
Наша временная стоянка посредине бора. Напротив друг друга стены в полтора метра высотой. Посредине костер. Стены сделаны для того, чтобы не продувал ветер.
В вершину Ключевой мы пошли на два дня. На столько и продуктов взяли. Двадцать километров. Много ли на себе унесешь? А прожили уже четвертый день. Соболей здесь много. Андрей спромышлял двух, Михаил одного. Верно, я остался без трофеев, но что унывать, бывает. Тайга в другом месте мне отплатит за труды. В этом я убедился.
Из продуктов у нас осталось три ломтя хлеба, кусок сахару и масла с ложку. Я сегодня подстрелил только кедровок. Вот и все.
— Завтра идем к зимовью, — решает Андрей.
Назавтра меня поднял холод. Подбрасываю в костер дрова. Вешаю на таган котелок с чаем. Голова тяжелая, ломит суставы.
На холодном небе угасают звезды. В вершинах деревьев несмело, точно спросонья, шуршит ветерок. Низко, задевая деревья, пролетает стая глухарей. Вскочили собаки, заметались по лесу.
Михаил садится, набивает табаком трубку и, прислушиваясь к шуму леса, говорит:
— Опять снег будет.
— Надоел, — говорит Андрей и встает. — Хорошего бы морозу с недельку, тогда бы погоняли соболей.
Пьем чай и увязываем на поняги небогатые пожитки: котелки, кружки, патроны, пушнину.
— Я пойду в вершину Маристой речки, — говорит Андрей. — По ней спущусь к зимовью.
— А я в Медвежью падь пойду, — говорит Михаил. — Места там глухие, может, что-то и спромышляю.
Я выхожу на тропу. Кружится голова, все тело точно побито. В полдень с великим трудом добираюсь до зимовья. Даю собакам поесть, пью таблетки и падаю в постель.
Проснулся к вечеру. Михаил сидит на нарах с трубкой в зубах.
— Что-то ты рано пришел? — спросил я.
— Собаки сохатого угнали.
— Андрея еще нет?
— Я его след пересек километрах в десяти отсюда. На Комариный хребет свернул.
Состояние у меня скверное. Морозит. Но надо подниматься: пилить дрова, варить собакам еду, одному Михаилу не управиться, ему еще нужно ужин варить, пушнину обрабатывать.
Разжигаю костер и растапливаю в ведрах снег. Михаил носит из бора кряжи на дрова. А над лесом уже опускаются сумерки. Где же Андрей? Пора бы ему уже быть.
— Придет, — успокаивает меня Михаил. — Не первый год здесь охотится.
Пилим дрова. А ночь уже тут как тут. Стреляю три раза подряд. Андрей отозвался выстрелом из-за Глубокого распадка.
— Чаща там, — говорит Михаил. — Ночью можно без глаз остаться.
— У меня через нее тропа протоптана. Выйдет по ней.
Через некоторое время снова стреляю. Андрей отзывается ближе. Стучу по сухому дереву, чтобы Андрею легче было сориентироваться на звук.
— Э-эге-гэ, — доносится голос Андрея.
— Теперь придет, — говорит Михаил. — На твой след, видать, попал. Давай ужин варить.
Разогреваем чай. Варим суп.
Через некоторое время выхожу из зимовья. Ночь. Темень. Стреляю. В ответ только тревожно гудит тайга. Еще стреляю.
— Что там? — спрашивает Михаил.
— Не отвечает.
— Куда же унесла его нелегкая?
До глубокой ночи стучим по дереву и стреляем. Совсем рядом человек отзывался и вдруг как в воду канул.
— Не мог на медведя наткнуться? — гадаю я.
— Нет, собаки бы залаяли. Места там обманчивые. Свернул куда-нибудь в другую сторону. Ночует в хребте, а завтра придет.
