― Эх ты, интеллигент, студент, высшее образование, ― ты же нос воротил от семейного бизнеса! А теперь хочешь убить капитана полиции и Турка лишь за то, что Макклоски дал тебе по морде. Ты оскорбился, а ведь это не личный выпад ― деловая мера, и только. Обиделся, видите ли! Готов убить двоих всего лишь за то, что ему дали в зубы. Стало быть, на поверку ― труха это твое невмешательство? Надо же, сколько лет валял дурака!
Клеменца и Тессио, ничего не поняв, ― решив, что Санни высмеивает младшего брата за то, что замахнулся рубить сук не по плечу, ― тоже заулыбались, широко и чуть снисходительно. И только осторожный Хейген сохранял бесстрастное выражение лица.
Майкл обвел их всех взглядом, потом в упор посмотрел на Санни, который все не мог превозмочь смешливость.
― Это ты-то их уберешь? ― продолжал он. ― За такое, мой милый, не награждают медалями ― сажают на электрический стул. В этом занятии, старичок, нет героики, в людей стреляют не с километрового расстояния. Стреляют, когда тебе видны белки их глаз, как в школе нас учили, ― не помнишь? Надо стоять прямо рядом и снести в упор полголовы, так что тебе весь твой университетский костюмчик заляпают чужие мозги. Ну как, старик, не расхотелось еще проделать это потому только, что какой-то осел из полиции угостил тебя зуботычиной? ― Он снова фыркнул напоследок.
Майкл встал.
― Кончай смеяться, ― сказал он.
Перемена, происшедшая с ним, была столь разительна, что улыбку у Клеменцы и Тессио словно ветром сдуло. Майкл был невысок ростом и худощав, но сейчас от него веяло зловещей силой. В него точно вселился в эти мгновения дух дона Корлеоне. Карие глаза его посветлели, краска схлынула с лица. Казалось, он бы не задумался кинуться на брата, хотя тот и старше, и сильней. Окажись у него сейчас в руках оружие, жизнь Санни наверняка висела бы на волоске. Санни поперхнулся. Чужим, холодным голосом Майкл сказал:
― Ты что, гад, не веришь, что меня на это хватит?
Санни уже совладал с приступом веселья.
― Конечно, верю, ― сказал он. ― Я не над словами твоими смеялся. Просто смешно получается в жизни. Я всегда говорил, что ты у нас самый крутой в семье ― даже, может быть, покруче дона. Недаром с ним один ты умел поставить на своем. Помню я, каким ты был в детстве. Какой имел норов. Чего уж ― со мной лез драться, не глядя, насколько я старше. И брату Фредди, хочешь не хочешь, а раз в неделю обязательно приходилось тебя колошматить. Это в глазах Солоццо ты слабак ― ну как же, Макклоски тебе заехал по зубам, а ты не дал сдачи, ты всегда держался в стороне от семейных распрей. Вот он и вычислил, что, если встретится с тобой накоротке, ему волноваться не о чем. То же самое и Макклоски тебя держит за макаронника с заячьей душой. ― Санни сделал паузу и негромко прибавил: ― Но оказалось, черт бы тебя побрал, что ты, в конце концов, Корлеоне! И знал об этом только я. Уже три дня, с тех пор, как стреляли в отца, сижу и жду, когда ты сбросишь с себя эту личину ― герой войны, университетская элита и прочая муть. Жду, когда же станешь моей правой рукой и мы будем вместе давить эту сволоту, которая старается погубить и отца, и все наше семейство. А всего-то понадобилось дать тебе разок зуботычину. Что ты скажешь... ― Санни состроил уморительную рожу и хватил кулаком по колену: ― Нет, правда, ну что ты скажешь?
Напряжение в комнате разрядилось. Майкл покачал головой.
― Санни, другого выхода нет ― вот почему я решился. Надо же исключить возможность нового покушения. А получается, что Солоццо подпустит к себе только меня. Рассуждаем дальше. Уделать капитана полиции, кроме меня, согласись, тоже некому. Наверно, ты бы мог, Санни, но у тебя жена и дети, и тебе, покуда не поправится отец, вести дела семьи. Остаемся мы с Фредди. Фредди в шоке, он вышел из игры. Значит, я. Простая логика. Зуботычина тут вовсе ни при чем.
Санни подошел и обнял его.
― Плевать я хотел на твои выкладки, главное ― теперь ты с нами. И скажу тебе еще одно ― ты прав, кругом прав. Как считаешь, Том?
Хейген пожал плечами:
― Мыслит здраво. Поскольку не верю я, что Солоццо искренне хочет договориться с нами о деле. Я думаю, он опять предпримет попытку убрать дона. Во всяком случае, судя по его прежним действиям, следует сделать именно такое заключение. И значит, мы должны постараться убрать Солоццо. Даже если для этого надо будет убрать и капитана полиции. Только учтите ― на того, кто сделает это, обрушатся громы небесные. Никого разве нет, кроме Майка?
Санни сказал негромко:
― Есть я, например.
Хейген нетерпеливо мотнул головой:
― Солоццо тебя и на пушечный выстрел не подпустит, будь у него в телохранителях хоть десять капитанов полиции. Кроме того, на тебе лежат обязанности главы семейства. Тобою нельзя рисковать. ― Он помолчал и оглянулся на Клеменцу и Тессио: ― Нет среди ваших боевиков подходящего для такого задания ― человека с опытом, с головой? На всю жизнь потом обеспечим.
Клеменца заговорил первым:
― Такого, чтобы Солоццо не знал, ― нет, а всякого другого он раскусит в первую же минуту. То же будет, если пойду я или Тессио.
Хейген сказал:
― А из новобранцев кого-нибудь, из самых отчаянных, но чтобы не успел еще приобрести известность?
Оба caporegimes отрицательно покачали головой. Тессио, смягчив усмешкой обидный смысл своей реплики, прибавил:
― Это бы все равно что бейсболиста из второй лиги послать на первенство страны.
Санни властно подытожил:
― Кроме Майка, некому. По тысяче причин. И главная ― что его принимают за слюнтяя. А потом, ему такое по силам, я ручаюсь, ― что важно, потому как другого случая достать эту турецкую тварь у нас не будет. Задача, таким образом, ― обеспечить ему максимальную поддержку. Том, Клеменца, Тессио, узнайте, куда Солоццо повезет его для переговоров, ― неважно, во что это обойдется. Когда мы это установим, можно будет обмозговать, каким образом доставить ему оружие. Причем, Клеменца, пистолет из своего арсенала ты ему выберешь самый безопасный, незапятнанный. С тупиковой родословной. Предпочтительно ― короткоствольный, большой убойной силы. О точности попадания можно в данном случае не беспокоиться. Цель будет фактически в двух шагах. Майк, как кончишь стрелять, сразу бросай оружие на пол. Не попадайся с оружием в руках. Клеменца, ствол и собачку обклеишь этой своей фиговиной, чтобы не оставалось следов. Запомни, Майк, мы все можем уладить ― договориться со свидетелями и так далее, ― но если тебя возьмут с оружием в руках, то мы бессильны... Тебе организуют транспорт, укрытие ― исчезнешь потом, как бы устроишь себе каникулы, покамест не улягутся страсти. Надолго исчезнешь, Майк, но не прощайся со своей девушкой, даже по телефону. Когда все будет позади и тебя благополучно переправят за границу, я передам ей, что ты жив-здоров. Это ― приказ. ― Санни улыбнулся брату. ― А теперь держись при Клеменце, погляди, какую пушку он тебе подберет, дай привыкнуть руке. Невредно бы и пристреляться малость к новому оружию. Все прочее мы возьмем на себя. От и до. Идет, старичок?
Снова Майкл Корлеоне испытал уже знакомое восхитительное ощущение, словно под ледяным, обжигающим душем. Он сказал брату:
― Зря ты учишь меня, что рассказывать моей девушке, а что ― нет. Как это ты себе представляешь ― я, значит, звоню ей и говорю «до свиданья»? Шел бы ты...
Санни поспешно проговорил:
― Не сердись, просто ты человек пока новый, поэтому распоряжаюсь я. Не бери в голову.
Майкл фыркнул:
― Что значит «новый», черт возьми? Не хуже твоего небось слушал, что говорит отец. А то откуда, думаешь, я такого ума нахватался?
Оба рассмеялись.
Хейген налил всем выпить. Он оставался несколько сумрачен. Политик побуждал к войне, законника влекло под сень закона.
― Ладно, ― сказал он, ― по крайней мере, теперь мы твердо знаем, что нам делать.
ГЛАВА 11
Капитан Марк Макклоски сидел в служебном кабинете полицейского отделения, вертя в руках три конверта, набитых билетами с записями ставок. Морщил лоб, мысленно чертыхаясь, что не может разгадать шифрованные записи. А надо бы ― позарез. Билеты с записями ставок были конфискованы вчера вечером опергруппой во время облавы у одного из букмекеров семейства Корлеоне. Теперь букмекеру предстояло их выкупать обратно, иначе любой игрок мог заявить, что ему выпал выигрыш, а букмекер разориться дочиста.
Капитану Макклоски оттого позарез надо было бы разгадать записи в билетах, что он боялся продешевить, назначая букмекеру плату за выкуп. Ежели сумма ставок составляла, допустим, полсотни тысяч, билеты можно было бы отдать тысяч за пять. Но при большом количестве высоких ставок она могла составлять и все сто или даже двести тысяч, и тогда запросить следовало гораздо больше. Макклоски теребил в руках конверты. Решено ― он помытарит букмекера на допросе, и тот сам первый предложит ему деньги. Исходя из его слов, возможно, легче будет определить настоящую цену.
