это редко даёт плоды.
Сунда говорила буднично и спокойно, возможно с толикой грусти, но всё же соглашаясь с подобным решением земляков. И тут Манис спросила сама себя: «А что бы ты сделала на их месте?» — и не нашлась, что ответить.
Сунда провела Манис до самого дома, но возле двери придержала, ухватившись за её локоть тонкой ладошкой.
— Тебе не нужно бояться нас или осуждать, постарайся принять очередное правило как должное. Просто помни, для чего мы так поступаем. Каждый в этом городе имеет своё мнение на счёт усыпления. Кто-то считает это жестоким, кто-то просто скорбит, а кто-то целиком и полностью поддерживает сложившуюся традицию, но все они приняли её, понимая насколько это важно для нашего выживания и здоровья будущих поколений.
Манис не стала отвечать, она лишь закрепила велосипед под навесом дома и, коротко кивнув, отодвинула полог. Вскоре шаги Сунды стихли.
Если даже для этой нежной и доброй девушки процедура кажется вынужденной и приемлемой, то кто такая она, Манис? Человек, который за всю свою жизнь переживал лишь однажды, когда отец не дал пойти на завод и получить технические знания, разве может рассуждать о подобном социальном решении.
Манис умылась водой из чаши, которая стояла возле двери, отодвинула протянутую через всю комнату ткань, отделяющую жилую часть Вирты от её собственной, а затем вышла на небольшой задний двор, где возле самой стены к крыше тянулась каменная лестница. Там, наверху, пара соломенных матрацев, покрытых плотной тканью, пряталась под тёмным тентом, чуть раньше натянутым Виртой. Вечерами, думая, что Манис давно уснула, парень выбирался на крышу и лежал на свежем воздухе, поглядывая на звёздное небо.
Манис села на один из матрацев и, подтянув ноги под себя, устремила взгляд куда-то далеко. Не найдя обзорного края, в который можно упереться, Манис подняла голову к небу, надеясь, что спокойное голубое полотно отвлечёт её от грустных мыслей.
Вирта возвращался домой ближе к вечеру. Для него это было любимое время. Солнце уже не пекло голову и плечи, ветер становился прохладнее, город загорался тусклыми огнями лампад, а в воздухе царил аромат травяного чая, который заваривали хозяйки вечерних харчевен. Любой рабочий после смены мог зайти в такое заведение, чтобы насладиться вкусным напитком, причём, как узнал позже Вирта, тоже совершенно бесплатно.
Завязав дружбу с работягами из своей растениеводческой бригады, Вирта начал всё реже и реже возвращаться домой по дню. Приятные разговоры на совершенно разные темы помогали расслабиться и почувствовать себя действительно живым и счастливым. Такого он не испытывал в Разнане. Там, в городе чужого мнения и пускания пыли в глаза, такому, как он, стоило всегда быть начеку. А люди Тулсахи общались с ним не из-за внешности, статуса или денег, они видели перед собой коллегу, хорошего собеседника или даже друга.
Но самое главное, за что Вирта ценил Тулсаху, — определённость. Просыпаясь, он не думал, как следует лучше одеться, чтобы о тебе не пошёл гнилой слушок, не переживал он, что работы ему не достанется, а по счетам нечем будет платить. Здесь он забыл прежние тревоги, гадая, как жил без опьяняющей свободы раньше.
Вирта шёл по людной улице в компании молодого парнишки Сатье, который трудился на полях вот уже второй год, но при этом был младше Вирты лет на пять. Сатье, бойко рассказывал о семье, о девушке, с которой у него недавно завязался роман, о работе, об увлечениях. Парень уважал рыбную ловлю и в хорошую погоду частенько выбирался с отцом в специальное место, гарантирующее хороший улов. Вирта слушал внимательно: жизнь местных жителей казалась ему необычной, а оттого более привлекательной и интересной.
Красочно описав последнюю в этом месяце их с отцом рыбалку, Сатье перешёл на новую тему, заставившую Вирту в какой-то момент насторожиться. Парнишка вспомнил о старшей сестре и пожаловался, что ему не хватает её. Он с грустью рассказал о том дне, когда сестра решила покинуть остров, чтобы отправиться на континент.
— Мать отговаривала её. Ну, правда, глупое решение! Чего ей здесь не хватало? А потом было уже поздно, — сказав это, Сатье ловко стянул со ступни сандалий и резким движением вытряхнул из него набившийся песок.
— А почему ты говоришь, что было уже поздно? Насколько помню, вашим разрешают вернуться, если они передумывают, — решил уточнить Вирта.
— Разрешают, но не всем. Моя сестра была настолько глупа, что забеременела от мага на континенте. Ты ж знаешь, магия здесь под запретом.
— А отчего такая категоричность на этот счёт. Разве магия не упростила бы многие… бытовые моменты?
Сатье взглянул на Вирту, словно был готов рассмеяться от сказанной глупости.
— На кой чёрт она здесь нужна? Ты же из Разнана, разве нет? И как вам там с магией живётся?
Вирта ничего не ответил, а Сатье продолжал.
— Магия буквально коррозией разъедает здоровое общество, воспитанное в условиях торжества научных знаний.
Фраза из уст Сатье прозвучала настолько нелепо и несвойственно ему, что Вирта подумал о заученном в местной школе отрывке из учебника.
— Что сам-то об этом думаешь? Правильно поступили с твоей сестрой?
Сатье задумался на секунду.
— Да, думаю правильно. Она сделала свой выбор, а за личное решение нужно отвечать. Приведённый ею в этот мир маг, чувствовал бы превосходство перед всеми нами, а это не правильно. Подобного рода превосходство опьяняет человека, это психология…
— Зависит от человека, — попытался вставить Вирта.
— Нет, не согласен. С магами всё сложнее. Вот я если захочу стать плотником, то пойду к Юте, получу знания и займусь делом, но если я захочу стать магом, то заведомо обреку себя на провал, ведь тут речь идёт о генетике. Я магией не обладаю, а значит, и обучиться ей не смогу. Маг понимает, что он уникален, и стать таким, как он, может не каждый, отсюда зависть с моей стороны и своего рода надменность с его.
Не имея аргументов против, Вирта спорить не стал, лишь укрепившись в их с Манис решении, не распространятся о силе, пусть и крохотной, что таилась в нём.
С Сатье они разошлись близ тулсахского воспитательного дома, пожелав друг другу доброй ночи и хорошего нового дня.
Вирта вышел к площади, свернул на аллею, украшенную статуями животных и квадратными серыми вазонами с мелкими розовыми цветами, а затем шагнул в проулок, который вывел его
