Торри никогда так и не узнала, в чем заключалась эта тайна: то ли в чувстве безопасности, которое она ощутила в кольце его рук, то ли в его дыхании на ее щеке, в тихом низком голосе, погружавшем ее в глубокий долгий сон без тревог и сновидений.
Когда она проснулась, день уже перевалил за половину. Дождь перестал и светило солнце.
Торренс потянулась, села, откинув со лба волосы и, все еще плохо соображая, сонным взглядом окинула комнату.
Джон стоял в дверях, прислонившись к косяку, и наблюдал за ней. На его плечи был небрежно наброшен пиджак, а взъерошенные волосы в беспорядке падали на лоб.
Он открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но девушка перебила его.
— Не уходи, пожалуйста, — прошептала она.
— Я должен, — сказал он, окидывая ее волосы, обнаженные плечи, по-детски припухшие губы, выпуклость груди под тонким батистом ночной рубашки взглядом, в котором промелькнуло желание.
Торри смотрела на него глазами, полными мольбы и отчаяния...
— Если я останусь, — Джон говорил едва слышно, и она почувствовала, как он напряжен, — боюсь, мы можем совершить такое, о чем впоследствии... будем жалеть.
— Нет, — сказала она тихо. — Мы ни о чем не будем жалеть. Я... Ты мне нужен, Джон. Пожалуйста, останься...
12
— Улыбочку! — воскликнул местный фотограф. — Так. Отлично! — Он с энтузиазмом захлопал в ладоши. — Чудесно! Теперь только одно последнее фото: миссис О'Кинли с младенцем.
Подходил к концу скромный прием, устроенный Джоном и Торренс О'Кинли по случаю крестин их первенца. Среди приглашенных, разумеется, были родители Торри, Фифа и Жорж, Грейс в сопровождении высокого, плотного мужчины с тихим голосом, ни на минуту не отводившего от нее влюбленного взгляда. Хью О'Кинли, главный виновник торжества, которому как раз в этот день исполнилось три месяца, ни о чем не подозревая, мирно спал на протяжении всей вечеринки.
Это милое общество собралось в доме на высоком холме над тихой рекой.
Торри взяла Хью из рук его бабушки, и леди Энн улыбнулась дочери. Она уже забыла о своей болезни, и лишь легкая хромота, единственное последствие удара, напоминало об этом.
Алекс наполнил бокалы.
Присев в плетеное кресло для последнего снимка, молодая мать не отрывала взгляда от спящего сына, который был так похож на своего отца, что порой это даже забавляло ее. Она думала о том, что скоро малыша нужно покормить и он вот-вот проснется и заявит об этом с решимостью, которую тоже унаследовал от Джона.
В бледно-голубом платье с белым кружевным воротничком и манжетами, с волосами, мягкой волной падающими на плечи, и спящим младенцем на руках, она казалась прекрасной картинкой на фоне зелени.
Сэр Рональд взволнованно откашлялся и предложил маленький тост:
— За тебя, Торренс, — сказал он, поднимая бокал.
Торри подняла глаза и, почувствовав, как розовеют ее щеки, взглянула на мужа. Джон молчаливо поднял свой бокал, их глаза встретились, и она увидела взгляд, с которым была теперь очень хорошо знакома. Взгляд, который безошибочно говорил ей, что еще немного, и, дипломатично закончив прием, он терпеливо дождется, пока она покормит и уложит спать сына, и будет заниматься с ней любовью... Прочтя это в его глазах, она поразилась, что даже после двух лет замужества легкий трепет пробежал по ее телу, а сердце замерло в предвкушении наслаждения.
Солнце уже почти зашло за линию горизонта, наполовину спрятавшись за грядой далеких холмов. Сейчас, на фоне оранжево-красного неба, они казались почти черными, словно чья-то невидимая рука нарисовала их контур тушью. Закат постепенно догорал, и небо, теряя свой пламенный блеск, поблекло.
Пришло время искупать Хью, покормить и уложить спать.
Торри переоделась в шелковый восточный халат цвета слоновой кости на темно-лиловой подкладке, с золотым узорным шитьем по краю широких рукавов и длинного, в пол, подола. Зная ее пристрастие к подобным вещам, Джон купил его на Тибете, где они провели часть своего медового месяца.
Торренс взглянула на пейзаж за окном, тонущий в сумерках уходящего дня, и... задумалась. Она вспоминала, как, по молчаливому обоюдному согласию, их с Джоном физическая близость естественно и логично завершилась браком. Но между ними до сих пор так и не произошло каких-либо объяснений. Кроме формальных брачных обетов они не сказали друг другу никаких слов, не сделали никаких заверений, но с каждым последующим днем он все крепче и крепче привязывал ее к себе. Иногда Торренс задавала себе вопрос: если бы Джон произнес долгожданные слова, которые ей так хотелось услышать, что-нибудь изменилось бы? Ведь взамен она получила страсть, внимание и поддержку во время довольно трудной беременности и родов.
Она смирилась, никогда не показывая мужу, что ее тяготит его молчание, и постепенно привыкла...
Джон ждал ее в гостиной. На низком столе перед камином стоял поднос с сандвичами, два хрустальных бокала и бутылка вина. Он тоже переоделся, и теперь на нем были джинсы и спортивная рубашка. Его светлые волосы, аккуратно зачесанные назад, влажно блестели после душа. Когда она вошла, он сидел на диване, вытянув босые ноги.
— Уложила? — спросил он.
— Да, спит. — Торри улыбнулась. — Не думаю, что крестины произвели на него какое-то впечатление.
— Он еще очень маленький, и все его потребности сконцентрированы только на одном, — с улыбкой заметил Джон. — Любопытно, что мы с ним так... похожи.
— Ты хочешь сказать, яблоко от яблони недалеко падает?
Он взял ее за руку и усадил рядом с собой.
— Откуда это берется? — Джон сделал паузу, и его голос странно дрогнул. — Кто может объяснить эту абсолютно безграничную привязанность двух мужчин, такого крошки и вполне взрослого, к одной и той же персоне?
Торри молча посмотрела на мужа. Ее серо-голубые глаза тревожно заблестели.
— Не надо, Джон. — Голос изменил ей.
— Ты ошибаешься. — Он склонил голову и повертел тонкое обручальное кольцо на ее пальце. — Лично я обдумывал это слишком долго.
— Джон, — дрожа, прошептала Торри, — я... — Она долго не могла подобрать слов и наконец спросила: — Зачем сейчас? Разве я не прошла уже...
Он крепко сжал ее пальцы и сказал с едва сдерживаемой жесткостью:
— Дело не в тебе, Торри, дело во мне. Я никак не мог понять, что со мной происходит... Ты как-то сказала мне о радости... Именно это чувство переполняло меня сегодня, когда я наблюдал за тобой. Гордость и радость, и что-то еще, скорее всего сознание, что я никогда не позволю тебе уйти и никогда не покину тебя сам. — Его губы дрогнули. — Из ярого скептика, не верящего ни в какие романтические истории, — он усмехнулся, — я превратился... в человека, одержимого страстью собственника. Ты понимаешь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
