на Дорсет-стрит, но главным образом в доме № 30, где также проживала Амелия с супругом. Как только Энни и Джеку удавалось накопить побольше денег, они снимали меблированную комнату. По сравнению с койкой в ночлежке отдельная комната позволяла уединиться, но многие современники отмечали, что бытовые условия в меблированных комнатах были «несравнимо хуже». За десять пенсов за ночь жильцам могли выделить душную комнатушку с плохой вентиляцией, разбитыми окнами, прогнившими деревянными полами и дырами в потолке. Горячее водоснабжение отсутствовало; вонючий, зачастую сломанный туалет находился на лестничной площадке или во дворе. По словам журналиста из «Дейли мейл», обстановка этих комнат состояла из «самой старой мебели, которую только можно было найти у худших старьевщиков в трущобах, а сантехника… стоила не больше пары шиллингов»[136]. Эти условия, естественно, не шли ни в какое сравнение с апартаментами в Сент-Леонардс-Хилл. Наблюдая вокруг себя такое убожество, Энни наверняка начала еще сильнее пить, чтобы притупить чувства и воспоминания о лучшей жизни. Истинная трагедия Энни заключается в том, что, в отличие от большинства обитательниц Уайтчепела, ей было вовсе необязательно жить в таких ужасных условиях на «худшей улице в Лондоне». Джек Сиви, несомненно, что-то зарабатывал, а даже если и нет, они могли бы снять комнату получше на пособие Энни – десять шиллингов в неделю. Оставшихся денег хватило бы на уголь и пропитание. Вместо этого Энни всё тратила на выпивку. Так продолжалось вплоть до декабря 1886 года.
В декабре еженедельные выплаты внезапно прекратились. По словам Амелии Палмер, Энни так испугалась, что начала разыскивать своих «то ли деверя, то ли золовку», которые вроде как «жили где-то близ Оксфорд-стрит в Уайтчепеле», чтобы узнать, в чем дело[137]. Ей сообщили, что Джон тяжело болен. Эта новость глубоко потрясла Энни. Она решила во что бы то ни стало увидеться с мужем и в середине зимы отправилась в Виндзор пешком. За два дня она прошла более двадцати пяти миль по улицам Лондона, Брентфорда и холодным проселочным дорогам вдоль Бат-роуд. С наступлением темноты она нашла пристанище в общежитии однодневного пребывания в Колнбруке. В пути у Энни было достаточно времени поразмыслить о своем возвращении: она нервничала из-за предстоящей встречи с мужем, тревожилась о детях, терзалась мыслями о том, что ей придется вернуться в Виндзор и столкнуться с прошлой жизнью. И все это время она боялась, что опоздает.
Ночевка в общежитии задержала ее на все утро, ведь в обмен на ночлег она должна была щипать паклю[138]. Ей предстояло пройти еще пять миль до Нью-Виндзора – в этом районе, в окрестностях улицы, которая тогда называлась Спитал-роуд, она жила в детстве[139].
Родственники Джона сообщили ей, что полгода назад он вышел на пенсию из-за проблем со здоровьем. Он больше не жил в поместье Фрэнсиса Тресса Барри, а переехал вместе с детьми в дом на Гроув-роуд. Но точного адреса Энни не знала, поэтому заглянула в паб «Веселые виндзорские женушки», чтобы навести справки. Владелец паба хорошо ее запомнил и описал как «несчастную женщину с внешностью бродяжки». Энни сказала, что «пришла из Лондона пешком», так как узнала, что «заболел ее муж, прекративший высылать ей пособие в размере десяти шиллингов в неделю». Затем лицо Энни посуровело, и она добавила, что «пришла в Виндзор удостовериться, что слухи [о его болезни] – это правда, а не предлог больше не высылать ей деньги»[140]. Хозяин паба сообщил ей адрес Джона – Ричмонд-виллас, 1, Гроув-роуд – и «больше ее не видел».
О том, что произошло дальше, можно только догадываться. Вероятно, Энни успела зайти на Гроув-роуд до смерти Джона – он умер в Рождество, – хотя и не присутствовала в момент его кончины, так как сразу ушла. В то время за Джоном ухаживала Салли Уэстелл, его пожилая подруга из местной богадельни[141]. Встреча супругов едва ли была радостной. Алкоголизм Энни и крах супружеских отношений подкосили Джона. Незадолго до его смерти Мириам описывала Джона как «седого, сломленного человека», хотя ему было всего сорок пять лет. Он тоже запил, но Мириам об этом, возможно, даже не знала. Причиной смерти стал «цирроз печени и водянка»[142].
Смерть Джона стала для Энни серьезным ударом. Она утверждала, что отправилась в Виндзор с корыстными целями, но, очевидно, ей хотелось увидеться с мужем не только из-за денег. Вернувшись на Дорсет-стрит, она, рыдая, рассказала Амелии о пережитом горе[143]. Эта трагедия стала для Энни началом конца. «После смерти мужа, – вспоминает ее подруга, – она окончательно опустила руки».
Из-за потерянных десяти шиллингов, а может быть, из-за того, что Энни впала в депрессию и постоянно плакала, Джек Сиви решил, что не хочет больше иметь дел с вдовой Джона Чэпмена. В начале 1887 года он бросил ее и вернулся в Ноттинг-Хилл. Энни осталась без мужа и без покровителя, совсем одна. Выжить в трущобах без спутника-мужчины было непросто, поэтому ей пришлось найти себе нового сожителя.
Какое-то время она жила с торговцем дешевыми книгами по прозвищу Гарри Разносчик, который также обитал в ночлежках на Дорсет-стрит и беспробудно пил, но эта связь продлилась недолго. Амелия вспоминает, что Энни была несчастна и здоровье ее ухудшалось с каждым днем: на Энни было «жалко смотреть», она была истерзана «пьянством и нищетой, голодом и болезнью»[144]. По-видимому, к 1887 году она заболела туберкулезом. В отчете о вскрытии тела Энни, который составил полицейский хирург Джордж Бэгстер Филлипс, говорится, что на момент смерти она уже давно болела туберкулезом: болезнь распространилась на ткани мозга[145]. Несмотря на плохое самочувствие, Энни неутомимо пыталась заработать на жизнь. Амелия рассказывала, что Энни «вязала крючком, мастерила салфеточки, продавала спички и цветы». По субботам «продавала всё подряд» на рынке в Стрэтфорде, где собирались мелкие торговцы из Ист-Энда и пригородов. В конце лета 1888 года, несмотря на ухудшавшееся состояние здоровья, Энни, как и многие бедняки, планировала отправиться пешком в Кент и поучаствовать в ежегодном сборе хмеля. Для этого она попросила сестру прислать ей пару новой обуви.
В этот тяжелый период Амелия Паркер больше всего волновалась за подругу. Любопытно, что именно Амелия «обычно писала за подругу письма матери и сестре», которые в то время, если она верно помнила, «жили рядом с Бромптонской больницей»[146]. Тут возникает ряд вопросов: почему подруга писала письма за Энни, хотя та умела читать и писать? Может быть, Энни порой так плохо себя чувствовала, что была не силах написать даже пару строк? Или она нуждалась в средствах, но не могла попросить мать и сестер одолжить ей денег? По версии Мириам, Энни никогда не раскрывала родным свой адрес, поскольку стыдилась и
