и забором есть ниша. Идеальное местечко для сна, где можно уютно устроиться, прислонившись к стене. Как она, должно быть, обрадовалась, увидев, что место не занято.
В последние годы жизни на долю Энни Чэпмен выпало немало трагедий, но, пожалуй, самая большая беда в том, что ей вовсе необязательно было спать на улице – ни в ту страшную ночь, ни в другие ночи. Она могла бы лежать в постели в доме матери на другом конце Лондона или отдыхать, предоставив себя заботам сестер. Ее могли бы лечить от туберкулеза. Она могла бы найти утешение в объятиях детей. Ей все время протягивали руки, пытаясь вытащить ее из бездны, но пагубная привычка крепко держала Энни в своих тисках, а еще сильнее был стыд. Вот что в итоге сломало ее. Погас последний лучик надежды, и ее жизнь оказалась разрушенной задолго до того, как убийца нанес свой смертельный удар. В ту ночь он забрал жизнь, от которой давно уже почти ничего не осталось.
Восьмого или девятого сентября сестры Смит – Эмили, Джорджина и Мириам – и их брат Фонтейн получили поистине ужасное известие. Мы точно не знаем, нанес ли им визит констебль или они прочли о случившемся в газетах, но новость о том, что их сестра стала жертвой жестокого убийства, глубоко потрясла их. Эмили, Джорджина и Мириам не нашли в себе сил сообщить своей совсем уже старой матери, что дочь, которую отнял у нее алкоголь, убита таким страшным и бесчеловечным способом. Они переживали горе молча, держа за руки двоих детей Энни, которые так никогда и не узнают, какая судьба постигла их мать. Невозможно представить боль и унижение, которые пришлось вытерпеть сестрам, когда во всех газетных публикациях Энни называли проституткой и описывали ее жизнь на самом дне общества. Столкнувшись с таким позором и необходимостью молчать о своих страданиях, эти глубоко религиозные женщины пережили нестерпимые муки.
Но самое тяжкое бремя легло на плечи Фонтейна, поскольку тот был единственным мужчиной в семье и ее официальным представителем. Горе Фонтейна усугублялось его личными проблемами. Он тоже был алкоголиком, как Энни и их отец. Незадолго до смерти Энни он виделся с ней, дал ей немного денег, а возможно, и пропустил вместе с ней пару стаканчиков, о чем его сестры, скорее всего, не догадывались. Именно Фонтейн опознал растерзанное, изуродованное тело старшей сестры и присутствовал на дознании коронера. Случившееся так потрясло его, что он говорил едва слышно.
Фонтейн Смит не отличался силой духа. Убитый горем, он сломался и ухватился за единственное средство, которое давало быстрое, хотя и недолгое утешение, – алкоголь. Через месяц после ужасного испытания – смерти сестры – у него случился срыв. Он украл деньги у своего хозяина и потратил их на выпивку, после чего был уволен. Друзья помогли ему найти другое место работы, но несчастья Фонтейна преследовали его неотступно. Однажды, не в силах больше справляться, он напился, обворовал работодателя и исчез, бросив жену и двоих детей.
Через неделю родственники получили письмо из Глостера. Фонтейн пришел в полицейский участок и сдался. «О, моя дорогая жена, во всем виновата проклятая выпивка, – приписал он в конце своего признания. – Ради всего святого, не позволяй детям даже притрагиваться к ней».
Брата Энни привезли в Лондон и судили в магистратском суде на Марлборо-стрит. Его признали виновным и приговорили к трем месяцам исправительных работ в тюрьме Миллбэнк. После освобождения Фонтейн решил начать новую жизнь и вместе с женой и детьми переехал в Америку, в пыльный, знойный Техас.
Элизабет
27 ноября 1843 г. – 30 сентября 1888 г.
9. Девушка из Торсланды
Теплые отблески свечного пламени плясали на дощатых стенах деревенского дома. Пламя свечей и огонь в очаге боролись с вечерним ноябрьским сумраком: в это время дня в Швеции небо быстро окрашивалось во всё более темные оттенки серого и наконец становилось черным, как ночь. В одной из четырех комнат дома, принадлежавшего Густафу Эрикссону, лежала его жена Беата и рожала второго ребенка. Три года назад она произвела на свет дочь Анну Кристину. На этот раз фермер надеялся, что родится сын: кто-то ведь должен ему помогать со скотиной и полевыми работами. Надежды Густафа не сбылись: 27 ноября 1843 года комнату огласили крики новорожденной Элизабет.
Эрикссоны жили лучше большинства крестьян, обрабатывавших землю в Торсланде, местечке, расположенном примерно в шестнадцати километрах к западу от Гётеборга. Несмотря на то что Элизабет родилась в период засухи, начавшейся в 1840-х годах, ее семья была достаточно зажиточной. Густаф Эрикссон выращивал зерно, лен и картофель; у него был собственный амбар, несколько коров, свиньи, куры и лошадь. Дощатый дом, в котором выросла Элизабет, ее старшая сестра и двое младших братьев – Ларс 1848 года рождения и Сванте, родившийся в 1851 году, – считался по меркам Торсланды просторным. В доме была кухня, где Эрикссоны трапезничали, гостиная и три спальни на первом и втором этажах.
Как и полагалось дочери крестьянина, Элизабет приобщилась к деревенскому труду, как только научилась поднимать ведра и собирать яйца. Став постарше, она начала помогать доить коров, ухаживать за свиньями и курами, сбивать масло и готовить традиционный шведский алкогольный напиток аквавит, который подавали к столу. Зимой утро в деревне начиналось задолго до рассвета: Элизабет, ее мать или сестра вставали в кромешной тьме и зажигали очаги и лампы. Летом мужчины и женщины до позднего вечера работали в поле. Прежде крестьянские жены всегда трудились на поле бок о бок с мужьями, но в середине девятнадцатого века наемный труд в Швеции существенно подешевел, и Беата с дочерьми, скорее всего, занимались домашними делами. Хотя на ферме имелись работники, деревенская жизнь уравнивала всех. Разница между хозяевами и прислугой была невелика. «Все сидели за одним столом и ели с одного блюда», – вспоминал один из наемных работников фермы. Он также писал, что все в доме «выполняли одинаковую работу, и дочери фермера спали в одной постели с горничными»[162].
Жители маленькой деревеньки Стора-Тумлехед и молились вместе. По воскресеньям консервативные лютеране ходили в церковь и изучали Библию. В шведских семьях было принято, чтобы глава дома исполнял роль духовного наставника не только для своих домашних, но и для наемных работников. Отец Элизабет следил за ежедневным исполнением религиозного долга. Молились несколько раз в день: до еды, перед отходом ко сну и сразу после пробуждения, благодаря Господа за то, что хранил агнцев своих, пока те спали.
Элизабет наверняка и помыслить не могла, что ее жизнь
