21/ IX, 1923
Изгнание(«Я помню — это было в год ужасный…»)
Я помню — это было в год ужасный,В годину безотчётных бед,Все были глухи, немы, безучастныИ слепо верили судьбе.
Вокруг нас море билось и шумело,Возврата не было назад.И надо мной, ребячески-несмелой,Сплеталась первая гроза.
В каюте нашей, маленькой и тесной,На верхней койке, у стены,Я в первый раз увидела чудесноМеня чарующие сны.
А подо мной, внизу, менялись люди,Их разговор ловила я:Никто тогда не знал, что с нами будет,И где сойдём мы с корабля.
Любила я смотреть без слов, без целиВ иллюминатор предо мной,Как море пенилось и зеленелоИ отливало бирюзой.
И страх хватал, когда скрывался в мореИллюминатор. И казалось мне,Что прямо я смотрю на дно морскоеИ вижу солнце в глубине.
На палубу я редко выходила,Мне было весело одной.А море без границ казалось мне унылойИ утомительной тоской.
А время шло, и странно отражаласьНа всех немая пустота —И море по ночам зловеще грохоталоИ с плачем билось о борта.
На палубу я вышла в тихий вечерУ тёмных скал Наварина.Слегка ещё взметался свежий ветерИ билась ласково волна.
За бухтой спали выси гор ленивых,Повисли скалы над водой,И катера бесшумно и красивоБоролись медленно с волной.
Французский флаг вился на тонкой мачте,И любовалась я тогда,Какой была красивой и прозрачнойПочти зелёная вода.
Когда же шторм над морем проносился,И в бухте стало холодней,И миноносец странно наклонилсяИ вдруг сорвался с якорей.
Когда всю ночь прожектор беспокойныйСкользил над тёмною водой —Я в первый раз сказала: «Я довольна,Я начинаю жизнь мечтой!»
И снова шёл в пустом открытом мореЕдва заметный пароход,Вокруг вздымались волны, словно горы,И переливались через борт.
И показалась, наконец, в туманеПолоска узкая земли.Горел восток, и солнце в вихре пьяномВсходило медленно вдали.
Какая-то мечта торжествовалаВ крови высоких облаков.Уж показался узкий вход каналаИ очертанья берегов.
И волнорезы позади остались.От моря поднимался пар.И мимо шли, усталый взор лаская,Дома и пальмовый бульвар.
Мне всё в тот день каким-то сном казалось(Я много знала ярких снов),Но жёлтый флаг на мачте развевалсяУ африканских берегов.
И потянулись снова дни и ночиВ тоске, бездействии и сне,И вечер опускался, будто коршун,К бесшумно плещущей волне.
Казалось, этот сон бесследно пронесётся —Вокруг молчала тишина.Вдали, из серой стали броненосцаВсходила медная луна.
И маяки — зелёный, красный, синийБросали длинный луч воде —Переливаясь ярко и красиво,Как звёзды с ёлочных ветвей.
Уже манила страстно, безотчётноК себе далёкая земля,И скучно проходили дни без счётаВ пустынных трюмах корабля.
Но тихого и бешеного моряУж я любила грустный шум, —Он навевал в часы глухого горяНапевы безотчётных дум.
И блеск волны, и свежая прохладаВо мне всегда тоской звучат…Я поняла, что ничего не надо,Что стон волны — моя душа..
23/ IX, 1923
«Подняла ленивые глаза…»
Подняла ленивые глаза,Посмотрела пристально и вяло,Провела рукой по волосамИ в ответ ни слова не сказала.
И молчанье было без конца,Хоть в душе давно слова звучали,И улыбка бледного лицаНе сказала о моей печали.
Это было в тот последний час,О котором долго буду помнить,И возникнет в памяти не разТёмный силуэт каменоломни.
Мир казался грозен и жестокОт бесславной и бескрылой муки.Я старалась спрятать под платокСтранно-холодеющие руки.
28/ IX, 1923
«В ночь, когда кишат дороги жабами…»
В ночь, когда кишат дороги жабамиИ на камни выползают гады, —В эти ночи раздавались жалобы,Слышалось бессильное: «Не надо!»
И пока в дупле хохочут филиныИ смеются робкие шакалы, —Жизни медленной и обессиленнойПесня недопетая звучала.
И когда поля трещат цикадамиИ бесшумен взлёт летучей мыши, —Я опять промолвила: «Не надо мне,Всё равно не вижу и не слышу».
28/ IX, 1923
«Мне третью ночь одно и то же снится…»
Мне третью ночь одно и то же снится:Какой-то сад в безлюдной тишине,Где два крыла огромной чёрной птицыСметают пыль с безжизненных камней.И что-то страшное, гнетущее, больное,Как смутный бред измученной души,И чьё-то имя, холодно-чужое,И странно-близкое во всём звучитИ первой муки медленная сила,И радостная боль немой тоски,Как будто смерти нежной и красивойПрикосновенье женственной руки.
30/ IX, 1923
«Я скажу тебе совсем немного…»
Я скажу тебе совсем немногоЗапылённых и обычных фраз…От туманной, вьющейся дорогиНе могу поднять усталых: глаз.
А вокруг — неясная тревога,Будто бьёт последний, жуткий час.
Я хочу. Боюсь назвать желанье.Я хочу. Пусть всё — самообман.Жизнь моя мне будет ожиданьемИ тоской едва заметных ран.И тебе я в сказке без названьяРасскажу, как холоден туман.
Если ты напевы грустной песниОчерствелою душой поймёшь —Ты поймёшь, что эта грусть прелестней,Чем тебя пленяющая ложь.И о том, что только мысль чудесна,Ты тогда узнаешь и поймёшь.
Я тебе скажу совсем немного,Что пустая радость не для нас,Что обманет долгожданный час,Что и жизнь окончится до срока,Что теперь на белую дорогуПоднимать не надо грустных глаз.
4/ X, 1923
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
