и на Бэй-стрите учитывают только добычу золота. В тот год его будет взято восемьдесят четыре тонны. Сколько же горняцких слез и крови пролито, чтобы получить эти восемьдесят четыре тонны! Они могли б затопить не одни копи.
Такие мысли бродят в голове у Юрка Лычука. Он лежит на нарах в бараке, свернувшись в клубок. Левая рука перевязана грязными тряпицами. Землистое лицо в кровоподтеках кажется безжизненным. И только глаза рассказывают, что происходит в душе человека.
В биографии золотоискателя Лычука это не первый обвал. Катастрофы, аварии, взрывы — словно вехи его горняцкой жизни. Вспоминая о каких-нибудь событиях, он говорит: «Это было еще до перелома ноги». Или: «Тогда еще правая рука у меня не была сломана».
На второй день после аварии, придя в себя, Лычук думает: «Еще счастье, что искалечена левая рука. Ведь правая уже дважды сломана». Первый раз в Крейтон-Майне около Садбери. Там он стал горняком и на двенадцатый день работы был искалечен, полгода пролежал со сломанными рукой и ногой. Затем было столько катастроф, что сам Лычук потерял бы им счет, если бы каждая не оставила свою отметину на теле.
После вчерашнего обвала болит все тело, но целы кости, и Юрась рад хоть этому. На кашель, мучивший ночью, он внимания не обращает. Лычук еще сам не ведает, сколько кварцевой пыли отложилось в его легких и какой страшный враг подстерегает его. Называется этот враг — силикоз.
ВСТРЕЧА В ТОРОНТО
Зима в Торонто, на берегу озера Онтарио, обычно не очень суровая. Но в тот год здесь ударили морозы, были лютые метели. Еще страшнее снежных вьюг бушевала в Торонто безработица. Город казался мертвым, хоть было и многолюдно на его улицах. Не горели огни. Не дымили трубы. Из трех тысяч фабрик, заводов, мастерских едва работала седьмая часть.
Этот город не был исключением. Четвертый год по всему материку свирепствовал кризис, и в Америке не оставалось уголка, который он миновал бы. Тысячи людей в разных концах страны думали: может быть, на берегах Онтарио легче будет пережить черное время. Понадеявшись на работу и на мягкую зиму, сюда устремись людские потоки. Торонто встретило их буранами и безработицей.
В книгах прогрессивных экономистов кризис подробно описан, изображен в таблицах, схемах и диаграммах. Но куда страшнее картина кризиса в его живом, человеческом выражении.
Торонто засыпает снег, ветер вздымает с земли огромные снежные вихри, носит их по городу. У заводских ворот, у проходных толпы безработных. Такие же толпы у столовых для голодающих. Отсюда каждый день везут замерзших прямо на кладбище — там уже вырыты общие ямы.
На окраину города, к жалкой хибарке, где помещается столовая «Армии спасения», тянется длинная очередь. Рядом стоят торонтский слесарь и грузчик из бразильского порта, золотоискатель из Британской Колумбии и разорившийся француз — арендатор из канадских прерий, пенсильванский горняк и батрак-кубинец, итальянец и славянин-иммигрант, бежавший из дому от нужды и попавший в царство голода.
В очереди ждет своей порции и Юстин Лычук. В Торонто он пришел издалека. Юстин пятый год в Канаде, и это пятая зима без работы. Он уже все испытал: батрачество на ферме, труд лесоруба, землекопа, а больше всего жизнь канадского безработного. Лычук давно порешил — любой ценой собрать на билет и бежать домой. Но как это сделать?
В Торонто, куда Юстин попал в начале зимы, он был готов трудиться за любую плату. Лычук проработал с неделю в лесу возле Онтарио, а больше ни жилья, ни работы нигде не находил. Пока еще были силы, Юстин искал. Он разделил город на районы и обходил их, ничего не минуя, не упуская.
На станции хотел предложить свои услуги, чтобы выгружать уголь, прибывающий из Пенсильвании, но уже шестьсот безработных ждали этой работы. Две недели Юстин ходил к воротам скотобойни. Уже был вторым в очереди, но скотобойня закрылась.
В Торонто есть земляки. Да чем они могут помочь, если сами безработные. А тот, кто еще работает, уже делит свой кусок хлеба на много частей.
Зима да безработица в разгаре, бесполезно продолжать поиски.
I нiде заробити,
I нiде дiстати
Того хлiба насущного,
Щоб не пропадати, —
как сказал тогда земляк Микола Тарновский. Он тоже знавал, как ходит безработный по всей Америке с консервной банкой на поясе.
Теперь, потеряв ощущение времени и даже счет дням, Юстин неотлучно находился возле столовой «Армии спасения». Оборванный, в кожушке, который он привез из дому, заросший, опираясь на палку (нога, давно сломанная, болела от мороза), по многу часов в сутки Лычук выстаивал за своей порцией. Получит он тоненький ломтик хлеба и котелок кипятка, где плавает несколько бобов; тут же начнет есть, вытирая лицо, мокрое от снега, и сразу занимает очередь на следующий день.
Жилья Юстин не имел и чаще всего спасался у костра, — его на ночь разводила замерзшая, голодная очередь безработных. У костра лежали пришельцы из разных стран, звучали многие языки, незнакомые Юстину Лычуку. Это не мешало объясняться с окружающими. Слова заменялись жестами, язык пальцев был понятен всем.
Юстин обратил внимание на нового человека, появившегося в очереди. Ему можно было дать за пятьдесят. Небольшого роста, худой, он кутался в рваное одеяло, полосами свисавшее с плеч. Грустно, устало глядят его умные глаза, и по лицу видно, как изгоревался человек. Очутившись рядом с ним у костра, Юстин по привычке жестами заговорил с незнакомцем. Первый вопрос, как всегда при таких встречах на канадских дорогах: откуда?
Сосед у костра не отвечал. Его мучил сухой, раздражающий кашель. Передохнув, незнакомец окинул Лычука, одетого в кептарь, внимательным взглядом, еще осмотрел, и вдруг Юстин услыхал хрипловатый голос:
— Вже не видiти, що то е гуцул?
Это было сказано с большой горечью. У Юстина забилось сердце — в заокеанском далеке радостно встретить земляка. А тут выяснилось, что они не просто земляки, а еще и односельчане, даже однофамильцы.
Человек у костра оказался Юрием Лычуком. Он уже давно в Канаде и последние пятнадцать лет был золотоискателем. Смерть не раз глядела ему в глаза. Голодным безработным он снова обошел всю онтарийскую землю, на которую вместе с земляками впервые ступил еще в 1913 году.
Лежа у костра, бросавшего кровавую тень на
