Когда они отошли настолько, что лагерные палатки стали точками на восточном горизонте, им снова пришлось остановиться и ждать, пока офицеры выровняют боевые порядки. Сколько Феллон ни вертел головой, он ничего не разглядел, кроме колышущейся мохотравы, зелено-синего неба, кружившего в нем планера и ярко-желтого диска Рок’ира.
Потом роту Джуру передвинули немного вперед на вершину холма. Радиус обзора увеличился, но видеть все равно можно было только пустую оливково-зеленую равнину, которая волновалась, как море, когда ветер шевелил мохотраву. Феллон оценил, что балхибское войско насчитывало до тридцати тысяч бойцов.
С вершины холма была также видна дорога, и вскоре над ней снова возникли облака пыли. На этот раз вместе с пылью двигались целые эскадроны, а на горизонте появились еще всадники, похожие на крохотных черных насекомых. По их поведению Феллон решил, что это балхибские передовые разъезды, отступавшие перед джунгаитами.
Им снова пришлось ждать. Появились новые отряды отступавших балхибцев. И совершенно неожиданно, шагах в двухстах от Феллона, двое всадников завязали бой, размахивая крохотными как иголочки рапирами, которые ярко сверкали в лучах Рок’ира. Феллон толком не разглядел, что произошло; но один из всадников свалился на землю, а другой ускакал на запад, так что, по-видимому, дуэль проиграл балхибец.
И вот из-за горизонта выползло множество черных точек, которые, постепенно увеличиваясь, превращались в цепи степных наездников, протянувшиеся поперек равнины.
Кордак’ скомандовал:
— Рота Джуру! Зарядить мушкеты! Прикурить сигары!
Но в этот момент продвижение противника приостановилось, и вражеские всадники принялись носиться кругами без всякой видимой цели. От них отделился небольшой отряд, который пронесся по широкой дуге вдоль строя балхибцев, издавая дикие крики и стреляя из луков. Ближе всех к ним находилась рота Джуру, но и до нее стрелы не долетали — только одна с металлическим звоном ударила вскользь в шлем одного из гвардейцев, не причинив ему, впрочем, вреда. Феллон даже не сумел разглядеть врага как следует.
С левого фланга роты раздался одиночный мушкетный выстрел, и поднялось черное облачко дыма.
— Идиот! — вскричал Кордак’. — Не стрелять! Не стрелять!
Наконец, издавая страшный шум, кваатская армия снова двинулась вперед. Краем глаза Феллон заметил фалангу ландскнехтов, наступавшую на центр балхибской формации, где стояла королевская гвардия Кира. Фаланга, вне всякого сомнения, состояла из сурийцев или дхаукцев, или еще каких-то союзников гуура, потому что всем было известно, что своих пехотных подразделений у кваатцев нет. Другие пехотные и кавалерийские части хаотично перемещались по равнине. Тучи стрел заполнили воздух в промежутке между двумя армиями, обеспечивая своим свистом своего рода аккомпанемент усиливавшемуся шуму битвы.
Но оттуда, где стоял Феллон, почти ничего из того, что происходило в центре, видно не было, да к тому же роту Джуру ожидало ее собственное сражение.
Огромный отряд лучников на айях скакал на правый рог полумесяца. Кордак’ крикнул:
— У всех заряжено, прикурено, готово? Изготовиться к стрельбе! Первая шеренга — на колено!
Первые две шеренги подняли мушкеты, вторая целясь поверх голов первой. Сбоку от строя роты, высоко подняв руку с обнаженным мечом, сидел на своей айе Кордак’.
Засвистели стрелы. Одна или две куда-то попали. Кавалерия уже приблизилась настолько, что Феллон, который целился вместе со всеми, стал различать антенны над бровями вражеских всадников.
— Пли! — взвизгнул Кордак’, опуская меч.
Мушкеты плюнули длинным рваным залпом, который полностью спрятал роту под огромным облаком вонючего коричневатого дыма. Со стороны врага послышались крики и вопли.
Потом ветерок снес дым назад, и снова стало возможно видеть и дышать. Кавалерийская лава резко отвернула и сейчас пыталась обойти правый фланг балхибской армии. Феллон увидел, что перед строем роты валяются несколько ай, дрыгающих ногами в агонии. Еще пара животных потеряла своих седоков. Однако Феллон не смог подсчитать полных потерь врага, потому что высокая мохотрава скрывала тела упавших.
— Третья и четвертая шеренги — выдвинуться! — крикнул Кордак’.
Третья и четвертая шеренги протиснулись вперед между бойцами первой и второй, которые принялись перезаряжать ружья.
Откуда-то с юга донесся треск еще одного мушкетного залпа — в дело вступил левый фланг армии, но Феллону ничего не удалось разглядеть. В тылу роты поднялся страшный шум. Оглянувшись, Феллон обнаружил, что части вражеских всадников удалось обойти правый фланг балхибской пехоты, но там на них набросилась балхибская кавалерия. Кордак’ приказал осирианам и тотианам, которые, опираясь на свои багры, стояли группами позади мушкетеров, построиться и сформировать цепь для защиты роты от нападения с тыла.
Тем временем перед фронтом роты Джуру появился еще один отряд, на этот раз на шомалах (животных, немного напоминавших безгорбых верблюдов) и вооруженный длинными пиками. Когда атакующие приблизились и перешли на галоп, первые две шеренги гвардейцев опять подняли свои мушкеты. Снова последовал растянутый залп, и вновь все скрылось за клубами дыма. Когда он рассеялся, всадников на шомалах нигде не было видно.
После этого роту Джуру довольно долго никто не беспокоил. Центр балхибской армии был упрятан за пыльными облаками, и оттуда доносились крики, звон оружия и прочие звуки, которые издавали сошедшиеся в рукопашной ландскнехты и арбалетчики. Противоборствующие стороны прокатывались волнами то туда, то обратно по телам уже павших и продолжали увлеченно рубить и колоть. Земля дрожала под копытами атакующей и контратакующей кавалерии.
Феллону оставалось только надеяться, что князь Хабарьян лучше его представлял себе, что происходит.
Потом Кордак’ снова стал выкрикивать команды, потому что из пыли материализовался большой отряд вражеских ландскнехтов, с ходу устремившихся на занидцев. Первый мушкетный залп потряс передние шеренги атакующих, но находившиеся сзади продолжали напирать, и потому продвижение отряда только замедлилось. Второй залп проделал огромные бреши в рядах врага, но тоже не остановил его.
Первые две шеренги мушкетеров еще не успели перезарядить свои ружья, а третья и четвертая только что отстрелялись. Кордак’ приказал ландскнехтам выступить вперед, и осириане и тотиане прошли между перезаряжавшими и изготовились к рукопашной.
— В атаку! — крикнул Кордак’.
Осириане и тотиане побежали вниз по склону. Оставшиеся позади мушкетеры побросали свой ружья, обнажили мечи и бросились вдогонку. Вражеские ландскнехты, по-видимому, не выдержали вида стольких некришнаитов, потому что дрогнули и позорно бежали, роняя свои пики и вопя, что за ними гонятся полчища Демонов и чудовищ.
Кордак’ как-то сумел загнать свою роту обратно на холм и продолжал скакать кругами, как пастушья овчарка, нанося удары мечом плашмя тем из гвардейцев, которые проявляли понятное желание гнать неприятеля до самого Кваата.
Рота снова построилась на вершине холма, подобрав и перезарядив мушкеты. Вид трупов, усеявших пологий склон перед гвардейцами, сильно способствовал поднятию боевого духа.
Проходило время. Кордак’ послал одного из осириан за водой. Рота отбила еще той кавалерийских атаки с разных направлении. Феллон убедился, что для этого даже не обязательно попадать в кого-либо из неприятелей: грохот и дым сами по себе обращали ай и шомалов в паническое бегство. Какое-то время казалось, что сражение в центре затихает, но потом шум оттуда снова усилился.
Феллон сказал:
— Капитан, что там за суматоха в центре?
— У них там суматоха со времени атаки первой… Но погоди — и вправду что-то там не так! Сдается мне, что кое-кто из наших, спиною обратившись ко врагу, во все лопатки по дороге чешет, ведущей к дому. Что там могло случиться — ведь долго так врага они держали, а тут вдруг будто все без печени остались?
Подскакал курьер. Он переговорил с лордом Чиндором, и тот пустил свою айю рысью, направляясь к Кордак’у и крича:
— Забирай своих мушкетеров и веди их через тыл к центру, и побыстрей! Джунгавцы применили неведомую штуку мощи страшной! Гонец сей путь тебе укажет.
Кордак’ построил роту в походную колонну и повел ее быстрым маршем на юг, огибая балхибские позиции с тыла. По пути им попадались скопления раненых, ожидавших, пока ими займутся работавшие в бешеном темпе немногочисленные армейские медики. Справа оставались отряды арбалетчиков и ландскнехтов, сильно поредевшие и измотанные — кожа у них была уже даже не зеленая, а серая от усталости и пыли, и пыльную корку тут и там прорезали змеящиеся струйки пота. Они стояли, опираясь на оружие, и тяжело дышали, или же присаживались прямо на трупы, которых тут имелось в достатке. Мохотрава была вытоптана и прибита к земле, и обильно полита пурпурно-коричневой кровью.
