21 июня 1942 года меня вызвали в штаб флота и познакомили с обстановкой в Финском заливе и на Балтийском море. Вручили боевой приказ: подводной лодке Щ-303 выйти в Балтийское море, занять назначенную позицию и начать боевые действия на коммуникациях противника.
Я не без тревоги думал о том, как поведет себя наша «старушка» в боевой обстановке. У каждой лодки, как и у человека, свой характер. Даже однотипные, казалось бы ничем друг от друга не отличающиеся лодки по-разному ведут себя на волне, по разному уходят под воду, всплывают и слушаются рулей. Я давно уже служил на Щ-303 — сначала штурманом, затем помощником командира, теперь командиром — и хорошо знал ее маневренные качества. Но ведь это было до капитального ремонта, после которого помолодевшая «старушка» могла изменить свой норов. А ходовые испытания по полной программе нам так и не удалось провести — негде было. Проверять свой корабль нам предстояло сразу в бою.
Покинули мы Неву в поздний час. Но стояли белые ночи, светлые, прозрачные. Фашистские артиллеристы под Петергофом моментально засекли нас и открыли ураганный огонь. Снаряды рвались довольно близко. В отсеках все было подготовлено к тому, чтобы быстро заделать пробоины, в каком бы месте они ни появились. Поведение экипажа меня обрадовало. Как-никак это было для всех нас боевое крещение. Несмотря на яростный обстрел, моряки держались спокойно, не чувствовали и признаков растерянности.
Впрочем, обстрел продолжался не очень долго. Сопровождавшие нас катера поставили дымовую завесу, а береговые и корабельные батареи мощным огнем вынудили вражеские орудия замолчать. Щ-303 благополучно добралась до Кронштадта.
Здесь лодка постояла несколько дней, тесно прижавшись к длинному пирсу береговой базы. 1 июля вернулась из похода Щ-304, та самая, которую мы первой проводили в море. Мы от всей души радовались ее возвращению не только потому, что увидели своих товарищей здоровыми и невредимыми, но и потому, что приняли это как доброе предзнаменование для себя. Чего уж греха таить, подводники в тайниках души всегда чуточку суеверный народ.
Провожать нас собралось много друзей. Все мы, конечно, волновались, покидая базу. Волнение это у каждого проявлялось по-разному: у одного проскальзывало в острой матросской шутке, у другого в чересчур беззаботной улыбке, у третьего и в долгом прощальном пожатии рук... Но вот прозвучала команда: «По местам стоять, со швартовов сниматься!»
Это было 4 июля 1942 года в 22.00...
На следующие сутки мы прибыли на рейд острова Лавенсари. Этот небольшой, весь в зелени островок был тогда форпостом нашего Балтийского флота. Отсюда уходили советские подводные лодки к вражеским берегам. Здесь мы получили последние инструкции и сведения об обстановке в заливе. Моряки островного гарнизона последними пожелали нам счастливого плавания.
Финский залив форсировали в подводном положении. Всплывать даже для зарядки аккумуляторной батареи было чрезвычайно опасно. Ночью над заливом было почти так же светло, как днем, и подводную лодку на поверхности могли в любую минуту обнаружить дозорные корабли противника. Ох уж эти белые ночи! Когда-то мы восхищались их непередаваемой красотой, воспетой Пушкиным. Теперь же подводники дружно проклинали этот немеркнущий свет, не суливший нам ничего, кроме беды.
Тревожная тишина воцарилась в отсеках, когда лодка вошла в зону минных заграждений. Много лет прошло с тех пор, но и сейчас еще помню, как командир отделения торпедистов Алексей Иванов по переговорной трубе доложил дрогнувшим, приглушенным голосом:
— По левому борту трение о корпус!
Скоро и мы в центральном услышали этот звук. Казалось, чья-то огромная рука ощупывала наружную обшивку лодки, скреблась в наглухо задраенные люки. Этот леденящий душу звук заставил окаменеть всех. Смертельная угроза нависла над нами.
Стальной трос — минреп, удерживающий мину на якоре, задел корпус лодки в районе носовых горизонтальных рулей. Корабль медленно продвигался вперед, и минреп уже терся об округлые борта — були. У всех перехватило дыхание, лица покрылись потом, никто не мог вымолвить ни слова. Минреп продолжал пронзительно скрежетать, скользя вдоль борта к корме, помощник командира и вахтенные центрального поста, вслушиваясь в этот скрежет, безмолвно поворачивали голову вслед за перемещающимся звуком, мечтая только об одном: чтобы минреп не зацепился за кормовые горизонтальные рули или винты.
Застопорили левый электромотор, чтобы стальной трос не затянуло в винт. Переложили руль влево. Томительное ожидание. Что будет дальше? Лодка медленно отворачивала влево и продвигалась вперед.
Наконец скрежет оборвался. Лица людей повеселели. Командир отделения трюмных, стоявший рядом со мной, облегченно вздохнул, словно с его плеч свалилась огромная тяжесть. Откровенно говоря, то же чувство испытывал и я.
Из двери радиорубки высунулась голова матроса Широбокова. Он весело подмигнул всем в центральном и, фальшивя, запел потихоньку: «Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна?»
Все невольно улыбнулись. Только боцман косо посмотрел на Широбокова и выразительно показал палец, что означало: один наряд на камбуз — картошку чистить. За несдержанность!
Когда первая мина ушла за корму, вместе с ней как-то сразу ушел и страх перед невидимой нам опасностью. Много раз потом мы слышали скрежет по бортам, стопорили то левый, то правый электромоторы, но такого леденящего душу ощущения, как в первый раз, пожалуй, уже никто из нас больше не испытывал. Мины мы «освоили», как сострил кто-то из офицеров.
Гогландскую позицию форсировали без происшествий. На траверзе маяка Вайндло обнаружили два малых судна. Тратить на них торпеды не стали: следовало поберечь для крупных судов. На вторые сутки после нашего ухода с острова Лавенсари, когда мы в надводном положении преодолевали линию немецко-финского сторожевого охранения, произошла первая встреча с неприятелем. Финские шуцкоровские дозорные катера и немецкие сторожевики беззаботно ходили с включенными отличительными огнями, так что мы могли своевременно определить их положение и, маневрируя, проскользнуть незамеченными. В эту ночь мы научились ценить малую заметность подводной лодки. На виду у нас, как призраки, быстро проплывали силуэты вражеских кораблей, причем иногда так близко, что мы опасались, как бы фашисты не услышали глухого стука наших дизелей или плеска волны, разбивающейся о выпуклую часть носовой надстройки. Но противник ничего не видел и не слышал.
Конечно, нам просто везло. Заметить нас могли в любую минуту. Но приходилось рисковать. Обязательно надо было несколько часов пробыть на поверхности. Мы не могли начинать прорыв второй вражеской позиции, пока не зарядили аккумуляторную батарею и не провентилировали отсеки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
