- Я думал опять пожар... Орет...
- Типун тебе на язык. Наговоришь.
Невдалеке истошно взвыла бензопила и заглохла. А через минуту затарахтела, спеша и захлебываясь.
Славик в дверной проем выглянул, озабоченно сказал:
- Где-то возле нашего спортзала. Может, его враги пополам перепиливают?
- Да это два Петра. Уголок свой кладут.
- А-а, бракоделы.
- Ага. Говорят, помрем, но все сделаем.
- Спешить другой раз не будут.
Андрей вышел на улицу, последнюю охапку дров забрать.
В небе остывали облака, покрывались серым налетом пепла. Из какого-то вагончика доносилось:
За белым металлом,
За синим углем.
За синим углем,
Не за длинным рублем...
Из тайги, на опушку, клубясь, выползал туман.
Болтун, пробежав мимо Андрея, сел у дверей сушилки, ожидая. Следом хозяин шел, Прокопов, с Леночкой на руках.
- В штабе кто есть? - поздоровавшись, спросил он Андрея.
- У нас сейчас здесь штаб, - показал Андрей на сушилку. - Где потеплее. Гриша тут, а командир к харьковчанам уехал.
Григорий, услыхав голос Прокопова, вышел на порог.
- Заходите, заходите, - пригласил он. - Погрейтесь.
В сушилке Болтун возле печки улегся. Светлые блики огня играли на его рыжей шерсти. Леночка, Славика узнав, глаз с него не спускала, но подходить стеснялась, пока он не поманил ее. Тогда она соскользнула с отцовой коленки, подбежала к Славику.
- Ленуша, Ленуша, навостри-ка уши и меня послушай, - негромко начал Славик. Леночка глядела на него завороженно.
Прокопов, освободившись от дочки, закурил, сказал Григорию:
- Сможем четыре человека поставить на детсад?
- А что там?
- Полы, потолки, засыпка, окна-двери, крыльцо и по мелочам: погреб, туалет, забор. Всего понемногу, и все надо делать.
- Опять крайние, - вздохнул кто-то.
- А куда их девать? - кивнул Прокопов на дочку. - Таскаем за собой, как кутят.
- Откуда же людей снимать? - продолжил тот же голос. - На всех объектах в обрез. Ставили бы своих. Они же начинали делать? Пусть кончают.
Прокопов к печке подошел, сел на чурбачок.
- Ну, давайте наших, - согласился он и, взяв кочережку, принялся шевелить ею прогорающие поленья. Мягко ухнула, распадаясь и оседая, гора углей.
- Давайте наших... - повторил Прокопов. - Жилье, восьмиквартирка и общежитие. Снимем?
- С жилья нельзя.
- Дальше. Теплотрасса. С нее?
- Тоже, конечно, не стоит.
- Школа. Медпункт. Еще два жилых дома, - ровно перечислял Прокопов, набивая печку поленьями. - Бытовка лесопилки. Столярка. Все.
- В общем, мы крайние.
- Крайние не крайние, - повернулся Прокопов к ребятам. - Я думаю, вы разозлитесь и сделаете быстро. Так что подумайте, посоветуйтесь и ставьте хороших людей. Я вас очень об этом прошу. И как отец. Куда же их девать?
Вспыхнули новые поленья в печурке. Прокопов, освещенный их неверным пламенем, глядел на дочку.
Леночка вдруг встрепенулась, спросила у Славика о времени и, подойдя к отцу, решительным тоном сказала:
- Папа, пошли домой. Тебе пора спать. Болтуша, тоже пошли. Я вас сейчас ужином накормлю.
Прокопов взял дочку на руки, попрощался. Григорий поднялся его проводить. Задремавший Болтун бросился за хозяином. Андрей следом вышел.
На улице посвежело. Даже холодом тянуло.
В тишине было хорошо слышно, как звенит о чем-то Леночка, а ей вторит неторопливый отцовский басок. Долго было слышно. Голоса глохли, удаляясь. Вот уже Прокопова совсем не слыхать. А только Леночка еще звенит и звенит, уходя. И что-то печальное чудилось в этом тонущем во тьме и тишине детском голоске.
- Гриша? - негромко спросил Андрей. - А что у него с женой?
- Откуда я знаю? - вздохнул Григорий. - Уехала она. Вроде мать заболела. Но что-то... Какие-то разговоры... Не знаю.
Ребята из сушилки потянулись в вагончики. Андрей сапоги переставил на решетке и возле, чтобы все хорошо сохли, и уселся читать.
Время от времени, дабы наплывающую дрему разогнать, он оставлял книгу, оглядывал свое хозяйство и шел на улицу, бродил по лагерю, мимо спящих вагончиков.
В один из таких походов возле столовой он услышал шаги.
- Что ж ты бродишь всю ночь одиноко? - пропел Андрей в темноту и почувствовал холодок внезапного страха.
- Андрей?
- Зоя, что так поздно?
Остановившись против Андрея, Зоя молчала. Было темно, но Андрей чувствовал, что смотрит она на него. И от этого невидимого, но осязаемого взгляда, Андрею стало не по себе.
- Что с тобой? Что случилось?
- Что случилось, что случилось, что такое получилось, - медленно проговорила Зоя.
- Что с тобой? - громче сказал Андрей.
- Не кричи. Спят, - дважды капнула словом Зоя. - Ничего не случилось.
- Спроси: как жизнь, ответят: ничего. Но это ничего еще не значит. Так?
- Так. А ведь нам скоро уезжать. Меньше месяца.
- Ты не рада?
- Рада-то рада...
- Знаешь, Иван сегодня какого-то парня...
- Знаю, - перебила Зоя. - Знаю. Ох, Андрюша, влезла я зря, кажется.
- Куда влезла?
- Как куда? Нам ведь скоро уезжать.
- Ну и что?
- А как же Иван?
- Что Иван?
- Плохо ему здесь будет.
- Оставайся. Все давай останемся возле Ивана. Будем его охранять.
- Не надо смеяться. Мне его жалко.
- Что здесь людей хороших нет?
- Есть. Но для них он - Ваня Бешеный Судак.
- А Лихарь, Степан, Прокопов да и другие, мы их просто не знаем.
- Это верно. Может, и не пропадет. А может, и пропадет, - твердо добавила Зоя. - Все равно, уедем, а душа неспокойная будет. Вроде могли помочь человеку, а вот так... не захотели, что ли. Не знаю...
Андрей проводил Зою к вагончику, а у самых ступеней она зашептала:
- Послушай. Может быть, Ивану отсюда уехать? Например, к нам в Волгоград.
- Не знаю. Это у него надо спросить.
- Он и там будет работать. Только рядом с нами. Так лучше будет.
- Не знаю... Нужно у Ивана спросить. А так пустой разговор. Иди, спи, Заяц. Спросим завтра. А то скоро подниматься.
И снова Андрей в сушилку пошел, читал там. Но чтение в голову не лезло. Глаза шли по строкам, а думалось о другом. О Зое, об Иване, о Наташе.
20
В клубе мест не хватило, и многим пришлось устраиваться на принесенных из лагеря стульях и скамейках.
У дверей скандалили неряхи: "амбалы" из бригады Барабанова, с красными повязками на рукавах, гнали в шею любого, чей внешний вид был непраздничным. В экстренных случаях вмешивался сам Семен, и его решение обжалованию не подлежало.
- Гляди на меня, - басил он и тяжело поворачивался налево и направо, демонстрируя аккуратно постриженные усы и бородку, отглаженные брюки и рубашку. - А теперь на себя, - и легонько подталкивал спорящего к большому зеркалу, стоящему у входа.
- Мета-мор-фозируйся, - предлагал Семен и удалялся.
И вправду, странно гляделся бы неряшливый человек в праздничной толпе, в сегодняшнем клубном зале. Его стены нежно-салатного цвета, казалось, раздвинулись. Светлее и выше стал потолок, может быть, потому что усеян он был нечастыми квадратами густого зеленого, голубого и алого цвета. И электрический свет ламп смешивал отблески этих ярких квадратов, и зыбкие акварельно-тонкие полутени окрашивали потолок. И он чем-то напоминал вечернее небо в пору белых ночей.
На стене, где чернели квадратные оконца кинобудки, властвовали голубые елки. Среди этих незатейливых елочек стояли изящные, словно балерины, нефтяные вышки. И дома. А чуть поодаль сидел человек. Тяжелорукий, круглолицый, он покуривал и глядел на елки, на вышки, на дома, что столпились у его ног. И чудилось, что вот сейчас докурит человек сигарету, тщательно затушит ее, поднимется и начнет ставить новые дома и вышки, добро, что есть еще на стене свободное место.
Андрей сидел недалеко от входа и, рассеянно балагуря с Володей и Наташей, чутко слушал каждое слова входящих. "О-го-го! - изумлялся кто-то. Дворец съездов. И Андрею делалось легко, он распрямился, радостно оглядывая зал и людей. "Придумают. Елки уж не могли похожие нарисовать, - хмыкал кто-то. - Стиляги". И он съеживался на стуле.
- Поздравляю, Андрей! - громче, чем надо бы, сказал вошедший Лихарь. Полная и окончательная победа! - воскликнул он, еще раз окинув взглядом зал, взмахом узкой, четырехпалой руки приглашая полюбоваться всех окружающих.
- Я, что ль, один, - сконфуженно забормотал окончательно счастливый Андрей. - Вот Славик, Володя. И Наташа с девчатами красили. Да мало ли кто?!
- Ну-ну, - понимающе кашлянул Лихарь и уже деловым тоном спросил: - А фойе успеем сделать?
- Постараемся, - облегченно вздохнул Андрей и совершенно успокоенно заговорил: - Только, знаете, Антон Антонович, фотоувеличитель нам надо, большой. Не достанете?
Они разговаривали о деле, пока не пришли командир с Григорием и не завели свою обычную песню.
- Я был сейчас в столярке. Станки на половую доску не настроены.
- Горе ты мое горькое! - схватился за голову Лихарь.
В ожидании начала трубно завели возле сцены:
