В 1989 году Петра Иванова посмертно реабилитировали. Муж Маргариты Борисовны, историк Всеволод Абрамов, пытался найти корни бывшего «питомца», но просто «утонул», по его словам, в громадном архиве Императорского Воспитательного дома. Найти ничего не удалось, ведь по тогдашним правилам, когда «питомца» усыновляли, его документы подлежали уничтожению. Загадка происхождения предка так и осталась неразгаданной. А в деревне Заполье до сих пор сохранился старинный дом, принадлежавший когда-то бывшему «питомцу» Петру Иванову. Во время коллективизации в начале 1930-х годов дом конфисковали. С тех пор и до сегодняшних дней там находится контора сельсовета…
Коммуна «братца Иванушки»
Как это ни печально, но тяга к «зеленому змию» являлась бичом крестьянской жизни в России, и ситуация в Петербургской губернии не служила исключением. По данным земской статистики конца XIX века, в то время как в Петербурге потребление алкоголя падало, в губернии оно росло: «с этим обстоятельством приходится считаться и на него нельзя не обратить внимания».
Пьянство серьезно влияло на здоровье крестьян. Когда в 1890-х годах проводилась перепись душевнобольных в Петербургской губернии, оказалось, что у большинства из них в основе болезни лежит алкоголизм. В итоге переписи статистики вышли на показатель: среди крестьян – один психически больной на 416 здоровых. По сравнению с общими показателями по России это была громадная цифра.
«Не без участия алкоголизма и растет число преступлений в Петербургской губернии, – говорилось в отчете земской статистики. – Что пьянство отражается на материальном благосостоянии народа – об этом лишне говорить, как и о том, что через это страдают земские интересы… Нельзя не признать основательными жалобы земств, что пьянство подрывает благосостояние народа, что оно причиняет ущерб самим земствам. Крестьяне, бросая свои земли, идут на сторону – на заработки, но последними почти не делятся с семьей; оставленное поэтому хозяйство рушится, недоимки растут. Проживши несколько лет на стороне, питерцы возвращаются домой, но как? И беднее, чем ушли, и с разного рода болезнями, которые приходится лечить тому же земству, перед которым они состоят должниками».
Бороться с пьянством во все времена пытались по-разному. Попытки правительственной власти противодействовать пьянству увеличением акциза на спирт и пиво, введением новых типов торговых заведений, усилением контроля за безпатентной торговлей и т.п. приносили мало пользы, поскольку в самом народе не пробуждалось встречного стремления к «отрезвлению».
Как отмечали земские статистики, борьба с пьянством ведется с двух сторон. С одной стороны – это частные инициативы различных обществ трезвости, обществ по борьбе с пьянством, церковно-приходских попечительств. С другой – труд отдельных лиц (земских начальников, мировых посредников и т.п.), всяческими способами пытающихся отвлечь народ от кабака. «Если спросить, что сделано и что делается для уменьшения пьянства среди народа в Петербургской губернии, то ответ на этот вопрос будет таков: сделано мало, да и делается немного. Вопрос о борьбе с пьянством в С.-Петербургской губернии требует серьезного внимания и выработки ряда мер к ограничению развития этого зла».
В Петербургской губернии на конец 1890-х годов насчитывалось всего несколько церковно-приходских обществ трезвости. Среди них – Царскосельское и Нижне-Шальдихинское общества трезвости, причем первое из них имело собственную чайную-столовую. В некоторых уездных школах велись чтения на антиалкогольные темы, в ряде сел организовывались «внебогослужебные» беседы, а в иных крестьянских обществах составлялись договоры о прекращении торговли вином.
«Стремление к трезвости в крестьянстве несомненно, но оно разбивается о праздники, – сетовал на страницах "Лужской газеты" в сентябре 1912 года местный обозреватель Н. Владимиров. – Праздники, которых летом бывает много, продолжают быть пьяными. В иной деревне целый месяц крепятся, но подошел праздник – и все шатаются на ногах, галдят, дерутся и сквернословят. Духовенство остается к этому безобразию равнодушным…»
Радикальное средство против пьянства предлагал в те же годы знаменитый проповедник «братец Иванушка», устроивший для себя и своих последователей нечто вроде коммуны, или колонии, на живописном берегу реки Оредеж, близ поселка Вырица.
Кем же был легендарный и боготворимый трезвенниками «братец Иванушка»? Звали его Иваном Алексеевичем Чуриковым, он родился 15 января 1861 года в крестьянской семье, в деревне Передовой поселок Александро-Гайской волости Новоузенского уезда Самарской губернии. С семи до четырнадцати лет он воспитывался у своего дяди, торговавшего рыбой и бакалейными товарами. Племянник работал у него в услужении, а потом начал самостоятельную торговлю.
Получая хорошие доходы, он разбогател, занялся сельским хозяйством, держал скот, стал зажиточным домохозяином, женился. Несколько лет дела шли в гору. Но потом последовали несчастья – одно за другим. По распоряжению ветеринара забили весь скот, что подорвало благосостояние Ивана Чурикова. Затем заболела умопомешательством его жена, и он был вынужден поместить ее в Астраханскую лечебницу для душевнобольных.
Неудачи последовали и в торговых сделках. Очевидно, совокупность всех этих обстоятельств подтолкнула Ивана Чурикова к переосмыслению своих прежних взглядов на жизнь. Подобно многим русским людям, презревшим богатство ради духовного служения, он раздал все личное имущество и деньги нищим и отправился странничать. Случилось это в 1889 году, а спустя три года «братец» наложил на себя железные вериги «для обуздания своего тела».
Летом 1893 года странник прибыл в Кронштадт и жил там около года. Трезвенники потом поговаривали, что сам отец Иоанн Кронштадтский благословил «братца», однако сам Иван Чуриков ни в письмах, ни в беседах ни разу не упоминал об этом факте.
В июле 1894 года Чуриков переселился из Кронштадта в Петербург. Здесь в ночлежных домах и трущобах закончилась его странническая жизнь и началась проповедническая деятельность. С 20 ноября 1894 года «братец» проводил регулярные беседы, на которых, как говорили, совершались чудеса исцеления. Весть о Чурикове быстро распространилась среди городской бедноты, число его слушателей постоянно увеличивалось. Однако многочисленные собрания вызывали подозрения полиции, и беседы неоднократно запрещались. «Братца» сажали на несколько дней в полицейский участок для выяснения обстоятельств, но, пригрозив, выпускали. Всего, по подсчетам трезвенников, «братец» за сорок лет своей подвижнической жизни подвергался арестам более шестидесяти раз.
В Петербурге ходила молва, что не существовало болезни, способной устоять пред молитвой «братца». Но больше всего его дар исцеления проявился в отрезвлении пьяниц.
В марте 1900 года он обратился за благословением на организацию Общества трезвости к петербургскому митрополиту Антонию. Спустя полгода, в сентябре 1900 года, митрополит Антоний благословил Чурикова, и, по прошении того в Святейший Синод, регистрируется Общество трезвости в количестве 120 человек.
Чуриков стал называть себя «братцем Иоанном Самарским», или просто «братцем». Имя явно необычно для Петербурга, но в Самарской губернии, откуда Чуриков был родом, являлось общеупотребительным обращением между мужчинами. Девицы, помогавшие «братцу» принимать народ, назывались «сестрицами».
В 1905 году «братец» организовал колонию трезвенников в Вырице на земле, приобретенной на средства Общества трезвости. Его последователи затем покупают землю в Вырице и окрестностях, чтобы быть поближе к любимому учителю.
«Трезвенники-иванушкинцы» называли свое пристанище «Святой землей». «В красиво выстроенных дачах среди огородов живут трезвенники, напоминая первобытные общины христиан», – сообщал репортер одной из газет. Все это было выстроено за пять-шесть лет.
«В простой русской рубашке, с большим крестом на груди, с лицом, обрамленным бородкой, с подвижными умными глазами, он говорит простым, понятным языком со своей аудиторией, говорит о вреде пьянства, о разврате, о необходимости очищения и спасения души», – рассказывали современники о «братце».
Жители коммуны боготворили Ивана Чурикова. «Дорогой братец! Родной наш! Пастырь и просветитель наш!» – такими восторженными восклицаниями встречала толпа «иванушкинцев» своего проповедника. Во время общих собраний речи «братца» время от времени прерывались стройным хором трезвенников, певших разные религиозные гимны. Было у них и несколько собственных песен, одна звалась «стихом братца Иванушки» и звучала так:
Все вы, братья, смотрите,С неба даден нам сигнал,В новые полки грядите…Крепость мою не сдавайте,Скоро, скоро я придуВы на небо отвечайте:Не сдадимся мы врагу
По словам посетившего коммуну осенью 1911 года репортера «Петербургской газеты», «братец Иванушка» пользовался там непререкаемым авторитетом вождя и учителя, и его последователи не начинали ни одного дела, не испросив его благословения. В каждом жилище на почетном месте висел портрет «братца», и все разговоры велись только о нем.
