Для острастки пращники всё ещё кидали на башню камни. Все чёрные, закопчённые, люди стояли перед воротами и теряли драгоценное время.
И тут кузнец, которому не терпелось, увидел огромную кучу влажной глины возле разбитой сторожевой будки. Видимо, привезли для обмазки стен, которых уже не было.
– А что, хлопцы, – оскалил зубы Вестун. – Пропали стены, так пусть и обмазка пропадёт? А ну, сбегайте, хлопцы, да снимите трое-четверо каких-нибудь ворот.
Его поняли. Его на удивление быстро поняли. Словно он всю жизнь только и делал, что водил войска. Живо притащили снятые ворота, толстым слоем разложили на них мокрую глину.
Благодаря пращному дождю стража не видела, что ей готовят. Да и пар с дымом застили бойницы верхнего и нижнего боя.
Половинки ворот подняли на решётки и брёвна, понесли в тёмный тоннель, под арку. Затем, под прикрытием мокрой глины и дерева, туда же двинулись таранщики с брёвнами наперевес.
Вскоре земля вновь содрогнулась от глухих страшных ударов. Тяжко били три бревна в чешуйчатую поверхность ворот, мочалились о бронзу, раскалывались о длинные – в локоть – шипы, торчащие там и сям.
Тогда вновь полились масло и смола. Лились на глину, коптили, стекали под ноги. Цепочка людей еле поспевала передавать из рва вёдра смердящей воды и выливать её под ноги осаждающим. Шипел пар. Люди работали, словно в аду. Зенон приказал бить в те места, где было дерево, между бронзовой чешуёй. Удары постепенно расшатывали ворота, колебали петли, осыпали штукатурку. Но всё равно было понятно: бить придётся часа три, да и то, сломаешь ли ещё. Крепкие были ворота, и, если бы нападение не оказалось таким неожиданным, из самого города, а не из-за валов, замок никто бы не взял, как не брали его враги.
А тут что же? Просто растерялась стража.
Ворота начинали трещать. И на тебе! Произошло такое, что чуть не погубило всё дело.
Некоторое время все слышали, как что-то громыхает в верхнем ярусе воротной башни. Думали, что таскают котлы. И вдруг из окна верхнего боя высунулся хобот, очень похожий на пушечный. В толпе засмеялись. Через бойницу верхнего боя канон мог плюнуть разве что по Старому рынку, по доминиканской капелле, туда, где вовсе не было людей, над их головами, далеко.
Осаждающие весело скакали по мосту и предмостному пятачку.
Клеоник попробовал что-то крикнуть – его не услышали. Вдруг хобот рыгнул длинной пологой огненной полосой. Чёрно-красным ручьём, с которого падал вниз огненный дождь.
Смех сменился стонами, аханьем и криками ужаса. Люди бросились прочь. Среди огня, заливавшего мост, корячилось с десяток тел. И сразу рык гнева долетел отовсюду. Народ вновь кинулся к воротам, и хобот снова плюнул, на этот раз ближе. Люди отшатнулись от моста.
– Стойте! – Клеоник выбежал из тоннеля. – Стойте! Стойте, мерзкие вы! Стойте! Это огненный канон! Он только два раза плюётся! Потом ему остывать нужно. Иначе рванет в башне.
Он бил убегающих древком копья.
– Они не будут сразу! Да стойте же! Они не рискнут сжечь самих себя.
Словно в ответ на его слова из верхней отдушины бухнул в воротный тоннель второй огненно-дымный язык. Люди побежали оттуда, так как горящая нефть и огонь потекли по стенам на мост. И ещё плевок. Туда же.
Те, что таранили, прибежали в страшном виде. Закопчённые, как уголь, без бровей, без век. У некоторых почти не было на ногах порток. Двое щупали воздух:
– Глаза мои! Очи! Очи!
Счастье, что глина уберегла от прямого огня. Но всё равно пройти к воротам теперь было нельзя. Оттуда валил дым, текли огненные ручьи нефти. Потом что-то грохнуло. Чёрный, с золотыми прожилками, изменчивый шар вылетел оттуда. Это обвалился помост-прикрытие.
– Клеоник, – растеряно спросил Вестун, – это что же? Ад?
Резчик сурово сжал большой красивый рот. Золотистая туча волос была грязной от копоти.
– Новинку завели. «Оршанский огонь»… Выдал-таки им кто-то секрет. Не думал, что остался хоть один сведущий. Знаешь, почему Литва оршанское Благовещение долго взять не могла? Из-за этого вот…
– Да что же это? – чуть не плакал в отчаянии кузнец.
– А я и сам толком не знаю. Говорят, на Днепре временами у берегов вода масляная. Это каменное масло плывёт. Неизвестно уж, из чего его подземный властелин давит. Из змеев, может, или из великанов. А может, и правда из камней. На Кутейке, у Ларионовой дубравы, течёт оно, братец, говорят, даже ручейком, с прутик толщиной. Монахи им в пещерах светят. Вот, говорят, они и придумали.
Огонь на мосту угасал. Но камни были покрыты окалиной.
– Сделали вроде каменную кадушку, поставили высоко. Из неё вывели такую вот трубу. Над ней, у самого среза, стальной круг да кремень, а от него – железный пруток. А в кадушке – это дьявольское масло. А над ней – такой пресс, каким из орехов или яблок масло и сок выдавливают, может, видел. На противовес надавят, за пруток кто-нибудь дёрнет – вот оно и плюнет. Недалеко, брат, да страшно. Но только и может плюнуть, что дважды. Раз да другой, до конца противовес опустив.
Подумал.
– У них, видимо, два было… Отец Фаустины говорил. Он там железных дел мастер. Во, брат, холера. Думал, сгорим.
– Так что мы стоим здесь? – спросил злой от ожогов Зенон.
– Теперь, пока не остынет, эту холеру в кадушку заливать нельзя.
В воротах всё ещё горело. И вдруг тёмно-синие глаза Клеоника озорно блеснули.
– Разбирай ещё одну хату.
– Зачем? – спросил Зенон.
– Разбирай, говорю.
Кузнец с группой людей побежал к первому с края дому. Вскоре посыпались брёвна.
– Осторожно! – закричал резчик. – Не хватало ещё, чтобы придавило. За мной.
Люди с брёвнами на плечах кинулись к воротам. В бойницах верхнего боя появились головы. С удивлением смотрели на дурней, которые снова, в дыму, после такого угощения, собираются таранить ворота.
И всё же осаждённые засуетились. Над хоботом огненного канона появилось ведро. Пращники приготовились бить.
– Не трогайте их! – крикнул Клеоник. – Пускай студят!
Канон окутался паром. Клубы его со свистом рванулись вверх. В воздухе удушливо и кисло запахло уксусом.
Клеоник вовсе не собирался таранить ворота. По его указанию люди просто раскачивали брёвна, швыряли их в прорву ворот и бежали назад. Сквозь дым и пар осаждённым было плохо видно, что делается внизу. Резчик раскачивал костры брёвен под заслоном.
Даже уксус плохо охлаждал раскалённый металл. И тогда стража снова пустила в отдушины горячее масло и смолу. В тёмном тоннеле на минуту зашипело, сгустился мрак.
Клеоник с последними подручными изо всех сил бросился бежать прочь от моста. Ему вовсе не хотелось поджариться живьём, когда вновь плюнет «оршанский огонь».
