«Эмиссионные банки [центральные банки – автор] теперь держат векселя и суммы в одних только Соединённых Штатах более чем на 1 млрд. долларов, не говоря уже о приблизительно не меньшей сумме, что сейчас находится в Лондоне, и значительных суммах в других странах золотого стандарта. Фактически, как я уже писал вам, я склонен поверить, что это развитие достигло точки, где вместо служения укреплению и поддержанию золотого стандарта, оно может, на самом деле, подрывать золотой стандарт из‑за дублирования кредитных структур в различных частях мира, поддерживаемого небольшими накоплениями золота в руках немногих стран, валюты которых твёрдо опираются на золото, таких как Англия и Соединённые Штаты». {228}
«Всё посыпалось...»
Подобно тому, как лопнул американский пузырь секьюритизации субстандартного (некачественного) ипотечного кредитования в 2007 году, крах нью-йоркского фондового рынка в октябре 1929 года был всего лишь признаком намного более серьёзной и фундаментальной болезни в системе глобальных финансов. Норман из Банка Англии убедил Стронга держать ставки ФРС низкими, поскольку это оказывало влияние на британские ставки и ставки континентальной Европы, за счёт чего удерживалась вся финансовая стабильность послевоенной Великобритании, и помогало предотвратить там рецессию. Низкие процентные ставки вызвали подъём на нью-йоркском фондовом рынке, поскольку шальные деньги, очевидно, подпитывали американский бум потребления, финансируемый прежде всего новыми доступными условиями потребительских кредитов.
Бросающееся в глаза потребление американцев в течение «Ревущих двадцатых» основывалось на иллюзии роста благосостояния большинства населения. Это серьёзно искажённое потребление в долг создало национальное иллюзорное богатство – Ахиллесову пяту экономики в 1929 году. В Америке к этому году в кредит было куплено полностью 60% всех автомобилей и 80% домашних радиоприемников. Люди покупали в кредит, поскольку большинство американцев в течение 1920 годов зарабатывало сравнительно мало.
Серия снижений налогов во время правления президента-республиканца Кулиджа, задуманная и проведённая в жизнь очень богатым министром финансов Эндрю Меллоном, только сдвинула доходы в пользу крохотного меньшинства владельцев корпораций и тех, кто унаследовал состояния. Это сокращение налогов принесло выгоду богачам и помогло сконцентрировать крупную долю растущего национального дохода в руках одной десятой от 1% очень богатых американцев. Налоги на человека с годовым доходом в размере миллиона долларов в течение 1920 годов упали с 600 000 долларов до 200 000, в то время как налоги на средний класс и семьи победнее только росли.
К 1929 году как число, так и размер гигантских корпораций, подобных «Американ Стил» или «Дженерал Электрик», продолжали увеличиваться, почти две трети индустриального богатства перешли из личной собственности в собственность крупных акционерных частных корпораций. На вершине корпоративной пирамиды управления стояли основные банки Уолл-Стрит, такие как «Дж. П. Морган», «Чейз Банк», «Кун, Лёб и К°», «Меллон Банк» и т. п. В 1923 году именно консервативный американский Верховный Суд усилил разницу в доходах своим решением по делу «Адкинс против Детской больницы», в котором постановил, что законы о минимальном размере оплаты труда не соответствуют Конституции. {229}
«Богатые стали богаче, а бедные стали беднее», – пелось в популярной песне 1920 годах с сардоническим названием «Разве это не смешно?».
Объединённый доход верхушки одной десятой от 1% американцев в 1929 году был равен полному объединённому доходу для 42% населения с самыми низкими доходами. Пересчитывая на семейные единицы, у 24 500 богатых семей в Америке был тот же самый объединённый доход как у 11 000 000 бедных семей и семей среднего класса из нижней части списка. Богатейший слой населения управлял 34% всех сбережений, в то время как 80% американцев не имели сбережений вообще. За фасадом американского процветания 1920 годов стояло здание, основанное на долге, иллюзии постоянного процветания и возрастающих курсах акций. Как только в 1929–1931 годах карусель потребительского кредитования остановилась, бум потребления исчез, поскольку большинство американцев просто не могло позволить себе больше покупать в кредит. {230}
Растущие курсы акций привлекали инвестиции всё большего количества людей, которые могли взять кредит в своём банке, чтобы покупать акции с маржой, то есть, выплачивая только приблизительно 10% от фактической цены, приобретая остальное на заёмные деньги. Покупка ценных бумаг, частично финансируемая за счёт заёмных средств, преобладала на последней стадии лихорадки фондового рынка Уолл-Стрит, поскольку банки свободно кредитовали брокеров и других спекулянтов, ожидая выплат от постоянно повышающихся курсов акций.
Как только вся эта кредитная гонка споткнулась в 1929 году, когда испуганная ФРС в безуспешной попытке остановить фондовый пузырь запоздало подняла процентные ставки, всё здание потребительского кредитования потерпело крах, а вместе с ним вскоре рухнула и реальная производственная экономика. {231}
К октябрю 1929 года на Нью-йоркской фондовой бирже крутились акции, купленные в кредит – на рекордную сумму 8 миллиардов долларов, заёмные деньги, которые ещё должны были быть возмещёны. Большинство этих займов шло на то, чтобы покупать акции с маржой. Покупка ценных бумаг, частично финансируемая за счёт заёмных средств, поощрялась крупными банками Уолл-Стрит, поскольку их прибыль была невероятной, по крайней мере, пока играла музыка этой безумной карусели.
Крах Нью-йоркский фондовой биржи в октябре 1929 года пришелся на седьмой месяц президентства Герберта Гувера. Никто из предыдущих президентов никогда не вмешивался в биржевой крах, и традиционный взгляд состоял в том, что подобные вещи нужно оставлять для самостоятельной коррекции и не допускать правительственного вмешательства.
Преодолев возражения министра финансов Эндрю Меллона, Гувер в конце 1929 года объявил план действий из 10 пунктов, среди прочего нацеленный на недопущение банковской паники, широкого распространения банкротств и потери домов, на помощь сельскому хозяйству, на умиротворение встревоженных безработных и сохранение доллара сильным. Правительственные проекты общественных работ были ускорены, чтобы обеспечить больше рабочих мест. Гувер как истинный республиканец-консерватор стремился усиливать потенциал правительства и поддерживать частные инициативы вместо того, чтобы провести прямую национализацию. К началу 1931 года американский экономический спад показал некоторые признаки стабилизации. Но это была лишь краткая пауза в ужасающем нисходящем скольжении.
Одновременно с тем, что зашатались основы хрупкого европейского золотого обменного стандарта Монтегю Нормана, надвигалось новое и ещё более мощное финансовое цунами, которое опустошит мир. Силу ему придали политические решения Франции «преподать немцам урок».
Франция уничтожила золотой стандарт
Весной 1931 года европейский шторм сломал дамбу. Специфическая форма французской «исключительности» сыграла решающую роль в непреднамеренном разрушении валютной системы всего мира и погрузила мировую экономику в депрессию.
В марте 1931 года Австрия, крошечный осколок довоенной Австро-Венгерской империи с населением в 6 миллионов человек, объявила, что начала переговоры с Германией о создании общего таможенного союза с целью оживить торговлю, которой угрожал спад. Такой союз не стал бы даже техническим нарушением Версальского договора. Определённо, он не представлял никакой угрозы мировой безопасности.
