Серьезной проблемой, по их мнению, является то, что две последние книги основаны на рассказах беженцев.
Если и приводить свидетельства очевидцев, то это следует делать с большой осторожностью. Во-первых, у беженцев может быть множество оснований для преувеличения. Ведь, чтобы получить убежище, они должны привести веские аргументы. Во-вторых, их сведения почти невозможно проверить.
Вывод: версия революции Портера и Хильдебранда убедительнее, нежели две вторые книги. Четкая официальная статистика перевешивает расплывчатые и противоречивые показания свидетелей.
Но работа Хомского и Хермана не положила конец дискуссиям. Относительно событий в Камбодже по-прежнему бытовало две точки зрения: одни говорили об успешной крестьянской революции, другие — о коммунистическом государстве террора. Дебаты продолжались, звучали новые мнения и реплики. Дискуссия становилась все более напряженной.
186.
Когда беженец рассказывает о том, что в Кампучии в поездах давка, новостью становится давка, а не то, что разбитые войной железные дороги, судя по всему, восстановлены.
В первом номере газеты «Kampuchea», выпускаемой Обществом шведско-кампучийской дружбы, Хедда Экервальд пишет об изображении красных кхмеров в СМИ. После этой статьи критика западного взгляда на революцию становится излюбленной темой на страницах газеты.
Хедда Экервальд — из тех авторов, кто подписывает статьи своим настоящим именем. Многие предпочитают печататься под псевдонимом. Боятся ли они открыто поддержать самую радикальную из современных революций? Или считают, что тоже участвуют в тайной борьбе Пол Пота, в борьбе, неотъемлемой частью которой являются секретность и партийные клички?
Сторонники красных кхмеров были убеждены, что против них ведется пропагандистская кампания в прессе. Об этом впервые заговорил принц Сианук через несколько недель после революции 1975 года. Тогда, еще будучи лидером победителей, он осудил со страниц «Le Monde» журналистов, распространяющих одностороннюю негативную информацию.
В своей статье Хедда Экервальд объясняет механизмы такой журналистики:
Освещение событий в Кампучии — превосходный пример того, как устроены массмедиа в империалистическом мире. Они практически не зависят от «благих или дурных» намерений отдельных журналистов. Газеты — это финансовые предприятия, которые конкурируют друг с другом не посредством информации, а посредством «новостей». Важно не то, насколько новость соответствует действительности, а то, насколько она актуальна. […] Если что-то случается, то выигрывает то новостное агентство, которое первым оказалось на месте событий и первым передало изображение и текст. Если событие актуально, новостное агентство попадает на первые страницы. Во время войны США против Вьетнама, Лаоса и Кампучии это означало, что первой в прессу попадала версия только одной стороны. Корректная информация поступала позже, но тогда это уже не считалось новостью. Тот, кто приходит первым, попадает на первые полосы газет и в новостные телепередачи, а тот, кто приходит позже, попадает на последние полосы, в журнальные публикации и поздние радио- и телепередачи.
И еще:
Западным журналистам, равно как вам и мне, глубоко свойственен империалистический взгляд на народы третьего мира. Благодаря самому разному влиянию, которое на нас оказывали в детстве и оказывают до сих пор, мы привыкли считать людей третьего мира неполноценными, а не равными себе. Борьба третьего мира за новый экономический порядок изменит наши взгляды точно так же, как нас изменила деколонизация. Агрессивная кампания против Кампучии ведет к тому, что люди забывают о жестокой захватнической войне США и победах народа. Эта газетная кампания служит также прикрытием контрреволюционной деятельности. Она подрывает мораль антивоенного движения в США — сотен тысяч людей, победивших в США, когда победили народы Вьетнама, Лаоса и Кампучии. Власть предержащие видят угрозу в американском антивоенном движении и хотят добиться его разобщения и морального разложения, пока оно вплотную не взялось за ситуацию в США. Кампучия опасна для западных газет и новостных агентств, потому что представляет прямую угрозу их экономической и политической стабильности. С другой стороны, Кампучия служит примером для всех стран третьего мира благодаря своему устройству, основанному на экономической и политической независимости, а также благодаря антиимпериалистической внешней политике в поддержку третьего мира.
Киссинджер, прямой виновник захватнической войны против Кампучии, которая унесла 800 тысяч человеческих жизней, выразил сочувствие народу Кампучии, пострадавшему от красных кхмеров. Но просто возмущаться таким цинизмом мало. Мы должны быть хорошо осведомлены и, опираясь на свои знания, требовать от прессы правдивой информации о Кампучии!
187.
Я получил письмо. В конверте — фотокопия рисунка, сделанного сатириком Ларсом Хиллерсбергом. Рисунок называется: «Члены Общества шведско-кампучийской дружбы едут в Кампучию, обновив свое снаряжение». На заднем плане — самолет, на переднем — пять человек с чемоданами. У того, кто впереди, мюрдалевские усики. Пятеро мужчин, среди них нет ни Хедды, ни Анники.
У всех на глазах шоры — надо полагать, это и есть «новое снаряжение».
Отправитель — Бенгт Альбонс. В 1975 году он был корреспондентом газеты «Dagens Nyheter» в Пномпене. За несколько дней до наступления красных кхмеров Альбонс уехал из города. Испугался за свою жизнь.
В последующие годы он много писал о Демократической Кампучии. Главным образом — обычные новостные репортажи, иногда аналитические статьи. Раньше он входил в Объединенные группы НФОЮВ и в шведскую социалистическую организацию «Кларте», был знаком как с Анникой Андервик и Хеддой Экервальд, так и с Яном Мюрдалем и Гуннаром Бергстрёмом.
Мы встречаемся в его кабинете в редакции «Dagens Nyheter». Это маленькая комната, заставленная книгами и заваленная бумагами. Он рассказывает о своих последних днях в Пномпене, об Олимпийском стадионе, битком набитом умирающими от голода беженцами, о том, как ему было страшно.
Потом о возвращении туда через пять лет, в марте 1980-го. О выживших камбоджийцах, перекапывающих массовые захоронения в поисках золотых зубов.
Мы говорим о медийном образе Демократической Кампучии. Который Ноам Хомский и Общество шведско-кампучийской дружбы нашли таким предвзятым и сманипулированным. Бенгт Альбонс вздыхает:
— Я, к сожалению, не могу похвастать, что сам писал исключительно достойные вещи.
И затем, с эмфазой, но обращаясь скорее сам к себе, нежели ко мне:
— Как я мог быть таким идиотом? Это самая большая ошибка в моей карьере — я недостаточно верил рассказам камбоджийских беженцев! Во всем виновато мое провьетнамское прошлое.
188. [Я ВИДЕЛ ТО, ЧТО ВИДЕЛ — I]
В том, как Минг Тенг проходит по комнатам, есть какая-то непринужденность и величие. Ее подруги в разговоре со мной подчеркивают, что когда-то она была красавицей. В первую очередь меня поражает ее прямолинейность. Столь несвойственная камбоджийским женщинам ее возраста.
Мы сидим в каком-то сарайчике в Кампоте. Ей делают маникюр и педикюр. Сейчас она живет в США, но иногда приезжает на родину.
На маленький город у реки, зажатый между горами и морем, опустилась ночь. Улицы безлюдны. В нашем сарайчике на стене светится одинокая люминисцентная лампа.
Она — одна из тех, кого я встречаю в своих путешествиях по разбитым дорогам и маленьким пыльным городкам. Одна из тех, кто предлагает мне рассказать свою историю.
Свидетельства такого рода не имеют большой научной ценности. Эти люди не представляют какую-либо социальную группу, они говорят только за самих себя. Я не выбирал их, исходя из возраста, бэкграунда или того, где они находились в период между 1975 и 1979 годами. Я слушаю этих людей не потому, что хочу прояснить для себя обстоятельства и ход событий.
Я просто встречаю их, и они хотят говорить со мной. Я не задаю наводящих вопросов, я просто молчу.
Минг Тенг рассказывает, что она родилась в Кампонгспы и что родители ее из Китая. Она из так называемых синокхмеров, кхмеров китайского происхождения. Их называют евреями Юго-Восточной Азии. В течение многих столетий они были ростовщиками и торговцами. Считались состоятельной и успешной группой населения.
Синокхмеры, численность которых доходила почти до 435 тысяч человек, стали очевидной мишенью революции. Богатых и бедных, их всех заклеймили как капиталистов. Кроме того, их считали иностранцами, даже тех, чья семья прожила здесь не одно поколение. Им запретили говорить на их языке. С 1975 по 1979 год было уничтожено приблизительно 50 процентов синокамбоджийского населения.
