Уже будучи взрослой, Минг Тенг переехала к родственникам в Пномпень. В 1975-м ей было двадцать восемь, она была замужем и воспитывала двух детей.
Когда пришли красные кхмеры, я работала на кирпичном заводе. До этого у них была очень хорошая репутация. Если они тайком проникали в деревню и брали перец и лимонное сорго, они всегда оставляли деньги. Я не знаю, почему потом все так изменилось, почему они заставляли нас столько работать. Вряд ли их лидеры просили столько, сколько требовали от нас более мелкие партийные чиновники.
Войдя в Пномпень, они велели нам немедленно покинуть город, сказали, что американцы готовятся к бомбежке. Я ответила, что никакой бомбежки не будет, и отказалась уходить. Они угрожали мне оружием. Нам не разрешили ничего с собой взять, потому что мы якобы уходили только на три дня. Они велели мне возвращаться в мою родную деревню.
Мой брат попал к красным кхмерам в 1972 году. Он пошел в лес за дровами, и его поймали. Я встретила его потом в Кампонгспы. Нам не давали риса, только зерна пшеницы. Она не разваривалась, и мой сын плакал от колик. Мой муж распух от недостатка витаминов. В Кампонгспы мы возделывали землю и выращивали маниок и бананы.
В октябре нам сообщили, что нас переведут в другое место. Я ждала ребенка, мой муж был болен. Нас доставили в Кампонгчнанг на китайском грузовике — я прочла название марки: «Желтая река». Мне пришлось переносить детей и мужа от машины до поезда. Повсюду была вода, поэтому я оставила их на возвышении. Там я увидела китайских специалистов, которые работали на железной дороге. Мой муж спросил, почему они не помогут нам, ведь мы их соотечественники. Они ответили, что наши ноги стоят на камбоджийской земле, а головы обращены в камбоджийское небо. Это означало, что мы должны делать так, как велят камбоджийцы. С тех пор я ненавижу Китай.
Через три дня ожиданий нас отправили на поезде в Свай Сисопхон. Потом мы ехали в деревню на телеге, запряженной быками. Я шла рядом с телегой, потому что они сказали, что из-за тряски у меня может случиться выкидыш. Тогда мой муж, которому было очень худо, тоже отказался ехать. Мои дети потерялись, я проплакала всю ночь. Им было шесть и пять лет. Потом я нашла их.
Мой муж был очень слаб, он сказал, что лучше бы он умер. Я сказала ему: мы сейчас на обратной стороне земли, но земля вертится, и в один прекрасный день мы снова будем наверху. Он ответил, что бывал в Китае и видел коммунизм. Он сказал, что знает, что это такое.
Пять или шесть месяцев мы жили в деревне Пиен Тхмал. Там было получше, но в ноябре 1975 года мой муж умер от голода. Через двадцать два дня родился мой младший сын.
Потом нас отправили в Тхма Каул, на запад. К подножью гор. Мы жили очень бедно. Вода была далеко. Однажды, когда я, набрав воды, возвращалась домой, я услышала, что в доме кричит мой новорожденный сын. Я поспешила к нему. Пока я была с ним, кто-то проходил мимо с рыбой. Этот человек не понял, что это свежая вода, и вымыл в ней рыбу. Я ничего не заметила и перелила воду в большой кувшин с питьевой водой. Меня обвинили в том, что я пыталась отравить людей в деревне. Я рассердилась, ведь я это сделала не нарочно. Пришел местный руководитель партии и тоже стал обвинять меня. Но тогда за меня вступились три пожилых врача, целителя, они сказали, что я хороший человек. Они сказали, что если я враг, то они тоже враги. И если меня хотят казнить, пусть казнят и их тоже. Партийный чиновник сказал, что на этот раз сохранит мне жизнь. Но он был недоволен, потому что я посмела ему возразить.
В 1977-м еды было очень мало. Я работала на плотине, таскала землю. Мои дети болели, и я понимала, что должна сотрудничать с красными кхмерами, чтобы улучшить свое положение. У нас был новый начальник, и я ему нравилась, потому что я очень много работала. Меня назначили ответственной за раскрой ткани на одежду, кроить я умела и раньше. Я ни с кем не делилась своими знаниями, думала, что до тех пор, пока я одна умею это делать, они не убьют меня.
В Пномпене я немного выучила вьетнамский. Поэтому я понимала, что говорили по радио в 1979-м. Красные кхмеры спрашивали, понимаю ли я, но я почувствовала неладное и сказала, что не понимаю.
Они упаковали рис и забили коров, свиней и кур. За день до прихода вьетнамцев красные кхмеры ушли. Они забрали с собой молодых неженатых мужчин и незамужних женщин.
Я не боялась вьетнамцев. Они не были жестокими, но потом они забрали все запасы, оставленные красными кхмерами. Они предложили мне поехать с ними на юг, но времени на сборы было так мало, что я была вынуждена отказаться. Потом деревню снова заняли красные кхмеры. Они допросили нас, не симпатизируем ли мы Вьетнаму. Я сказала: нет — если бы я поддерживала Вьетнам, я бы ушла с ними, когда они отступили! Но, когда вьетнамцы потом снова вернулись в деревню, я сразу уехала. Сперва я попала в Свай Сисопхон. На дороге было много трупов, людей, подорвавшихся на минах. Мы наступали на их тела, потому что думали, что так безопаснее, чем ступать на землю рядом с ними, где могут быть еще мины. Кроме трех собственных детей со мной было трое детей моего брата — два маленьких мальчика и девочка. Я, наверное, походила на курицу с цыплятами.
Мне удалось разыскать своего отца, который жил в Баттамбанге. За несколько месяцев до этого умерла моя мать. За то время, что Пол Пот был у власти, я потеряла мужа, мать и деверя. В 1979 году мы услышали, что Таиланд открыл границу, и мы попытались туда перебраться. Таиландцы, однако, отправили нас в лагерь красных кхмеров. Нам удалось бежать, но мы заблудились в лесу. Это было жутко. Мы блуждали трое суток, пока не услышали крик петуха. Петушиный крик вывел нас в таиландскую деревню. Там было хорошо, пока не пришли таиландские солдаты. Они были самые жестокие. Они насиловали нас, били и крали наши вещи. Потом они снова отправили нас к красным кхмерам.
Потом нам удалось попасть в лагерь беженцев. У меня были родственники, которые недавно эмигрировали во Францию, и я хотела перебраться к ним. Но французы делали все очень медленно, поэтому, когда мне прислали приглашение в США, я сразу поехала туда. Это было ужасно. У меня было трое маленьких детей, я не говорила по-английски и никого не знала.
Она долго сидит молча. Женщина у ее ног красит ей ногти ярко-розовым лаком.
Я не могу рассказать всего. Когда я говорю об этом, ко мне возвращаются воспоминания, и мне становится очень больно.
189.
В книге, которая понравилась Хомскому и Херману, «Cambodia: Starvation and Revolution», в частности, говорится:
Эвакуация Пномпеня, без сомнения, спасла жизнь не одной тысяче камбоджийцев […] то, что подавалось как деструктивная и реакционная политика, продиктованная непримиримой ненавистью, в действительности оказалось рационально выработанной стратегией для решения острых проблем, с которыми столкнулась послевоенная Камбоджа.
190.
НЕСМОТРЯ НА УСТАЛОСТЬ, ТЫ ДОЛЖЕН ВСЕГДА ДВИГАТЬСЯ ВПЕРЕД!
191.
Осенью 1976 года на Шведском радио обсуждали развитие Демократической Кампучии. Среди участников передачи была депутат риксдага от социал-демократов Биргитта Даль. Позднее она стала спикером. Тогда, через полтора года после захвата власти красными кхмерами, она сказала:
Мы все знаем, что многое, а может быть, даже почти все, из того, что сейчас говорят и пишут о Камбодже, — ложь и спекуляции. Эвакуировать население Пномпеня было совершенно необходимо. Было необходимо быстро наладить производство продовольствия, и это потребовало больших жертв от населения. Но сегодня наша проблема не в этом. Проблема заключается в том, что у нас нет знаний, нет прямых свидетельств, чтобы опровергнуть всю ложь, которую распространяют враги Камбоджи.
192.
Я показываю фотографию Сок Рима. Суонг Сикын должен что-то знать. Ведь он все-таки отвечал за иностранные визиты. Он должен знать, кто возил делегации по стране. Смерть Ок Сакхуна для него не новость:
— Он умер в Париже два года назад. Рак.
Фотография Сок Рима есть в газете «Kampuchea», в номере, который посвящен поездке шведов и который я взял с собой. Он стоит вместе с шведской делегацией, с Ок Сакхуном, водителями и поварихами. Тринадцать человек — вся их компания, отмотавшая тысячу километров по Демократической Кампучии, — кроме Анники Андервик, которая их фотографирует.
Сок Риму на вид лет сорок, он в кепке, под козырьком — круглое, жизнерадостное лицо.
— Этот? — спрашивает Суонг Сикын, указывая на смазанную улыбку Сок Рима. — Он качает головой. — Нет, я не знаю, что с ним стало. Мне кажется, он был из Восточной зоны, а значит, маловероятно, что он выжил.
Он криво улыбается.
Потом листает дальше, до следующей страницы после центрального разворота, где приводится интервью шведов с Пол Потом. На фотографии, сопровождающей материал, Пол Пот в сером костюме чиновника. Слева Гуннар Бергстрём в галстуке и рубашке с закатанными рукавами. Потом Ян Мюрдаль в сером пиджаке. В шаге от них — Хедда Экервальд в темном платье и Анника Андервик в белой блузке и клетчатой юбке. Справа — одетый в черное министр иностранных дел Иенг Сари.
