с активным отрицанием со стороны личности-«хозяина» (активная не
реализация) существования других диссоциативных частей личности, а не с тем, что другие части пытаются «скрыть» от хозяина свое существование. Личность-«хозяин» иногда настолько упорствует в своей «не
реализации», что, получив неоспоримые доказательства существования других диссоциативных частей, может «сбежать» с терапии.
Детские части личности
Наряду с преследующими частями детские части личности, по-видимому, наиболее часто встречаются в случаях вторичной и третичной диссоциации личности у индивидов, переживших хроническое насилие и пренебрежение в детстве. Детскими частями являются АЛ, которые всегда напуганы и недоверчивы или привязчивы и требовательны. Последние формируются на основе защитной подсистемы крика привязанности, для них характерны дезадаптивная зависимость и ненадежная привязанность (Steele, Van der Hart & Nijenhuis, 2001). Обычно круг внимания «детских» АЛ ограничен знаками опасности или привязанности, поэтому терапевт может восприниматься ими как тот, кто угрожает насилием, но также и как источник поддержки, помощи и заботы. Обычно возраст «детских» АЛ соответствует времени травматизации, и они более многочисленны, чем ВНЛ. Их внутреннее противодействие реализации может быть настолько сильным, что они могут обладать детской идентичностью. Они могут идеализировать насильника, демонстрируя предельное непонимание смысла того, что с ними когда-то происходило. Бывает так, что некоторые «детские» части личности полагают, что у них другие родители, не те, что у других частей личности. Как правило, им не хватает рассудительности и навыков, необходимых для того, чтобы справляться с ситуациями повседневной жизни.
Некоторые детские части могут быть ВНЛ, чья активность опосредована системами действий, направленных на игру, исследование мира, отношения привязанности. Эти ВНЛ фиксированы на ранних этапах развития данных систем. В норме эти системы действий направляют человека в его физическом и психическом росте и развитии. Однако некоторые ВНЛ пострадавших от хронической детской травмы могут так и не повзрослеть психологически, остановиться в развитии, застыть в том времени, когда в их повседневной жизни стало присутствовать все больше и больше насилия и пренебрежения. Эти ВНЛ формируют утешительную маскирующую иллюзию, что все идет хорошо и их мир огражден от вторжений суровой действительности, поэтому они могут позволить себе погрузиться в игру или общаться на пределе наивности.
Одна из частей личности Фрэнсис так и звалась – «Игра». Она обожала разные игры, без конца по-детски возбужденно болтала и ненавидела, когда другие части должны были работать, что ей казалось скучным. «Игра» изо всех сил отвергала факт насилия, и если эта тема как-то затрагивалась, то она пуще прежнего принималась болтать о всяких веселых вещах. Высокая степень нереализации этой части была очевидна, а игра не только была следствием активации соответствующей системы действий, но и выполняла функцию психологической защиты от реализации травматического опыта.
Таким образом, поведение «игровых» частей иногда являются не только следствием активности системы действий игры, но также представляют собой разыгрывание переживания сексуального насилия, которое насильник представлял своей жертве как «игру».
У Лили была детская АЛ, которая во время сеансов терапии хотела только одного – играть. Ее тенденции к действию и сами действия отличались ригидностью и исполняли двойную функцию. Во-первых, это был ее способ получения удовольствия от жизни. Раннее детство пациентки прошло под знаком пренебрежения, ей пришлось пережить длительную госпитализацию. Один из санитаров забирал ее из кроватки для того, чтобы поиграть. Сначала эти игры были для Лили приятными и оказывали на нее благотворное влияние, однако некоторое время спустя игра вылилась в сексуальное насилие. Вторым и менее явным намерением, связанным с играми, было ее стремление отвлечь санитара настоящей игрой, так, чтобы он не возбуждался сексуально. Эту схему она проигрывала и в отношениях с терапевтом-мужчиной.
Защищающие части
Можно выделить два родственных типа АЛ – борющиеся и преследующие диссоциативные части личности, которые, хотя и стремятся играть роль «защитников», часто прибегают к крайне самодеструктивным действиям. К третьему типу диссоциативных частей, исполняющих защитную функцию, относятся те части, которые являются более полезным с практической стороны и действует на стороне индивида в его попытках адаптации к требованиям повседневной жизни, опираясь на более зрелые и функциональные способы и проявляя при этом много мудрости. Однако обычно части личности, относящиеся к третьему типу, присутствуют лишь в крайне ограниченном сегменте жизни пациента.
Первые два типа являются защитными по своей природе, прочно связанными с защитной подсистемой «борьбы». На них возложено решение задач управления такими сильными аффектами, как ярость и гнев, а также избегание боли, страха и стыда (Van der Hart et al., 1998). Объем и содержание сферы внимания этих частей личности, определяется системами действий, опосредующих активность данных АЛ. Поэтому данные АЛ интересуются только теми стимулами, которые имеют смысл явной или предполагаемой угрозы. Однако эти АЛ, как правило, не способны различить реальную и мнимую угрозу. Процесс генерализации обусловливания приобретает в этих диссоциированных частях такие масштабы, что ответом на самые разные стимулы становится стереотипная и ригидная защитная реакция. Как правило, контакт с терапевтом приводит к активации этих АЛ, так как у них сформирован навык избегания отношений привязанности, зависимости и доверия (Steele et al., 2001). Эти АЛ обычно воспринимают отношения, зависимость и эмоциональные нужды как условные стимулы, связанные с угрозой. Переживание социальных потребностей в сфере межличностных отношений, является для них знаком опасности. Эти части личности обычно полагают, что причиной насилия являются их потребности в любви и заботе, и если бы эти потребности у них отсутствовали, то в их жизни никогда бы не было насилия.
Борющиеся АЛ являются частью защитной подсистемы борьбы и реализуют функцию защиты от внешней и внутренней опасности. У них есть защитные замещающие представления о самих себе: о своей силе, неуязвимости, способности к сильным поступкам, продиктованным яростью и жаждой мести. Часто эти личности идентифицируют себя как «буйного и непокорного» ребенка или подростка или как большого сильного мужчину. В терапевтических отношениях им часто свойственна бравада: «Мне от вас ничего не надо; и им (другим частям) тоже. Оставьте-ка их лучше в покое!»
Имитирующие агрессора АЛ часто воспринимают и ведут себя так же, как и человек, который когда-то в прошлом стал причиной травматизации. Такая «нереализация» порой достигает масштабов бредовых построений, однако все это может рассматриваться, по сути, как еще один тип замещающих убеждений. Активность имитирующих агрессора АЛ, как правило, в большей степени направлена вовнутрь. Они реагируют не столько на внешние стимулы, сколько на внутренние события, которые также могут приобретать для них значение угрозы (например, плач АЛ, фиксированной на травматических воспоминаниях). Когда ребенку по тем или иным причинам не удается ментализация намерений и действий насильника, создание его символической репрезентации,
