«Вторая половина этого столетия будет иметь исключительно судьбоносное значение. Оставшаяся половина определит судьбу всего грядущего столетия. Это будет определяющий период, определяющий в том смысле, что представление о человеке как о природном механическом устройстве может стать превалирующим.
Если это верование станет превалирующим, будет сложно снова вернуться к повседневной жизни… С каждым днем будет становиться все меньше и меньше людей, знающих, что такое повседневная жизнь, которые понимают суть вещей, которые знают об осознанности, которые знакомы с божественным… Это столетие, вторая его половина, будет решающей. Таким образом, все, кто тем или иным способом готовы начать — таких я посвящу. Если будут посвящены 10 000 , а цели достигнет хотя бы один, дело того стоило…»
Поскольку Ошо привлекал все больше и больше людей и посвящал их в санньясу, на него стали реагировать неприязненно. Сначала те, кто называл себя «прогрессивными» и «интеллектуалами», почувствовали себя рядом с Ошо очень неуютно оттого, что не могли принять Ошо как гуру и стать частью его сообщества. В какой-то степени Ошо приветствовал эту ситуацию, поскольку он хотел видеть в своем окружении тех, кто любит его, кто открыт ему. Его никогда не интересовали те, кто приходил к нему, чтобы удовлетворить свое интеллектуальное любопытство или для того, чтобы найти поддержку своим верованиям или идеологии. Неприятие Ошо происходило из того факта, что число санньясинов вокруг него увеличивалось, а те, чьи интересы Ошо обличал в поездках и беседах по всей стране, стали рассматривать его как потенциальную угрозу обществу. Невзирая на отрицательную реакцию на него самого и его санньясинов, Ошо продолжал привлекать все больше и больше поклонников не только внутри страны, но теперь еще и на Западе. Между 1968 и 1970 гг. в контакт с ним вступило совсем немного искателей с Запада, хотя после того, как он обосновался в Мумбае, к нему приходило все больше народу. Начали появляться в виде брошюр английские переводы некоторых его бесед.
С увеличением числа людей, желающих увидеть Ошо, у него вскоре появилась необходимость подыскать более обширное помещение. В декабре 1970 г. он переехал в апартаменты Вудлэнд. Кроме того, он назначил Ма Йога Лакшми и Свами Йога Чинмайа своими секретарями. Лакшми должна была заниматься организационными вопросами, а Чинмайа, у которого имелся весьма широкий и богатый опыт в йоге и медитации, должен был вести занятия.
Сначала, в качестве секретаря Ошо и позже как доверенный управляющий фондом Ошо в Пуне, Лакшми была исключительно полезна в расширении и активизации деятельности Ошо. Она происходила из передовой, хорошо известной в Мумбае джайнистской семьи. Ее отец был весьма успешным предпринимателем и являлся членом Индийского национального конгресса. Он был близок со многими лидерами в Конгрессе, включая Ганди, Неру и Пателя[40], и глубоко сочувствовал движению за независимость Индии. Но пока его дети были маленькими, он поддерживал движение из-за кулис.
Лакшми также горячо интересовалась индийской политикой, особенно с 1962 по 1965 г. Она впервые услыхала Ошо на конференции Всеиндийского женского конгресса, секретарем которого являлась. Когда она его увидела, рассказывала Лакшми, произошло нечто необыкновенное: по ее телу побежали мурашки, на нее что-то снизошло, и в следующее мгновение она заплакала и не могла остановиться. Ранее она никогда не испытывала к кому-либо такого глубокого чувства любви и благоговения. Позже она и ее семья познакомились с Ошо ближе.
В 1969 г. на медитационном сборе, проводимом Ошо в красивом курортном месте под название Наргол, Лакшми пережила невероятную вещь. Ошо прочел вечернюю лекцию, а на следующее утро проводил медитацию. Как она описывает это в своих лекциях, Ошо сказал:
«Вы не знаете, зачем я явился, но я знаю!».
Эти слова задели глубинные струны души Лакшми, и она еще острее почувствовала Ошо. Ночью, лежа в своей постели, она неожиданно ощутила немой вопрос «Кто я есмь?», от которого все ее тело пронизала дрожь, и оно стало все больше напрягаться. Потом ее охватил смех, который она никак не могла сдержать. Из соседней комнаты пришел ее дядя со стороны матери и, увидев ее в таком необычном состоянии, очень забеспокоился. Лакшми истерично смеялась. Затем явился Ошо, положил ей руку на голову, и она постепенно успокоилась. В течение всего следующего дня Лакшми пребывала в состоянии блаженства, однако ночью у нее снова начался приступ смеха, который продолжался до утра.
Несмотря на то что она оставалась без воды и пищи в течение трех дней, ее энергия не иссякала. Все случившееся принесло ей острую осознанность и целиком изменило ее жизнь. С этого времени она непрестанно работала под руководством Ошо, чтобы придать зримую форму его прозрениям. Однажды Ошо сказал:
«Всегда помните, что Лакшми никогда ничего не делала по собственному усмотрению. Она совершенный инструмент, и поэтому была избрана для этой работы… Она делает все, что бы ей ни говорили».
После закрытия этого лагеря Лакшми часто сопровождала Ошо в его путешествиях. Но в Мумбае, когда Ошо был в Джабалпуре, с ней произошло еще одно знаменательное событие. Однажды во время медитации перед ней возникло видение цвета охры. Когда она рассказала об этом своей матери, та ответила, что, традиционно, это считается цветом санньясы. Лакшми сказала, что этот цвет так ей понравился, что с этих пор она будет носить одежды только этого цвета. Мать Лакшми сказала, что носить одежды цвета охры очень хорошо, за исключением того обстоятельства, что, решив носить такое платье однажды, она будет обязана носить его всегда. Лакшми сделала себе новое оранжевое одеяние и в нем появилась на конференции женщин. Это наделало шуму среди делегаток, присутствовавших на конференции.
Когда Ошо возвращался из Джабалпура 1 июля 1970 г., друзья пришли на железнодорожную станцию чтобы встретить его. Когда поезд медленно приближался к платформе, Ошо стоял в дверях купе и приветствовал людей, как обычно, сложенными руками. Он разглядел в толпе Лакшми в ее новых одеждах. Когда поезд остановился, Ошо подозвал Лакшми и вполне обычным тоном спросил, чем вызвано изменение в ее одежде. Лакшми ответила, что не может объяснить, как и почему произошло такое изменение. Ошо сказал, улыбаясь, но отчетливо и решительным тоном, что ей надлежит стать его первой ученицей, первой санньясинкой, и он нарекает ее Ма Йога Лакшми. Таким образом, Лакшми стала первой санньясинкой Ошо, хотя формальное посвящение других в санньясины имело место несколькими месяцами позже в лагере Манали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
