— Зачем им Шарик? Собак в Саратове предостаточно! — недоверчиво заметила Мария Петровна.
— Зачем? За лютость его хотели украсть! — торжествующе выпалил Воеводин, и лицо его тряслось от смеха.
— Шарика за лютость? — Мария Петровна посмотрела на пса и тоже затряслась от смеха.
Засмеялась и Леля.
Хитрющий Шарик понял, что говорят о нем, выпятил грудь, пружинил лохматыми лапами. В глазах прыгали, как и у людей, смешинки. Он тоже помнил ту ночь и губастого приказчика, который висел на заборе и болтал ногами.
— Карикатура, а не собака. Разожрался как — срамота! У других собаки поджарые, знамо дело — цепные и злые. Их хуже бешеных волков боятся. — Канатчиков говорил мечтательно и вздыхал от огорчения.
Шарик и это понял. Начал тихонько тявкать и заглядывать ему в глаза. И столько было на морде раскаяния, что люди опять захохотали.
— Артист, одним словом! И в цирк ходить не нужно — не соскучишься.
— Околоточный появляется? — поинтересовалась Мария Петровна, не переставая поглаживать Шарика. — Трешку даете на водку? Смотри, Канатчиков, не жадничай и отношения с околоточным сохраняй…
— Заходит, супостат, и водку лакает, и деньги берет. Чума настоящая. — Канатчиков выговаривал слова зло. — Сколько денег прожрал! Креста на нем нет. Водки на дармовщину напьется, Воеводин с Николаем выведут его, тепленького, за ворота, усадят на лавочке. Тот и сидит, дремлет на солнышке.
— Вот и хорошо. Люди видят, околоточный захаживает в мастерскую и дружбу водит. Значит, ничего тайного в доме нет. — Мария Петровна посмотрела на лицо Канатчикова, вытянувшееся от негодования, и пояснила: — Вниманием околоточного следует дорожить — это для конспирации необходимо.
Леля бросила нанизывать гирлянды из стружек и подняла голову. Снова заговорили о конспирации! Значит, необходимо что-то скрывать и прятать от полиции.
На церковной колокольне, расположенной неподалеку, зазвонили часы. И голуби поднялись, сильно ударяя крыльями. Два часа. Пора… Пора… И Мария Петровна заторопилась домой. Наверняка волнуются из-за их долгого отсутствия и Василий Семенович, и Марфуша.
Леля уходила неохотно, жалко, что закрывались ворота в такой новый и увлекательный мир.
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ПОРТРЕТ
— До свидания, товарищи! — Мария Петровна подозвала Лелю и принялась натягивать на голову кружевной шарф. — Условие одно — конспирация и осторожность. Мастерскую пряток не должны провалить.
— Разве в мастерскую не заглянете? — полюбопытствовал Канатчиков, придав лицу невинное выражение. — Станки новые купили… Токарный и фрезерный, да и лесу привезли…
Мария Петровна чувствовала в голосе подвох. Взглянула на Воеводина. Умное, тонкое лицо его ничего не выражало. Николай отвернулся к стене и копался в досках. «И все же хитрит», — подумала Мария Петровна, но станки решила поглядеть. Она любила бывать в мастерской, радовалась, как ловко все делали подпольщики. Классные работники! Все в руках поет. Канатчиков брал брусок и осторожно подкидывал вверх, осматривая. Устанавливал его на станке и начинал обстругивать. Водил рубанком легонько, словно песню пел. И принимался вырезать различные узоры. Откуда он их брал — уму непостижимо. На этот раз на станке лежала дверца буфета. Груши и яблоки с подкрашенными боками, покрытые лачком, казались живыми. И Николай Соколов, замученный вечным кашлем, которым разрывал ее сердце, чудеса творил. Тот самый виноград, что ценился в Саратове на вес золота, он вырезал. Один-одинешенек! Вырезал да посмеивался, довольный таким спросом. Деньги нужны партии. Вот и старались буфеты воскресным днем продавать на толкуне.
Воеводин, которого Мария Петровна знала меньше других, был мастер на все руки. Он выполнял сложные заказы — полено и бочки. Полено и бочки?! Да, особенные, с секретом.
— Красиво работаешь, Канатчиков! — восхитилась Мария Петровна. — Такому работнику нет цены! — И прошла вперед. И мастерская будто расширилась — значит, тес убрали.
Мария Петровна редко хвалила. И ее похвалой дорожили. Она огляделась по сторонам и замерла от изумления. В углу мастерской висел портрет Карла Маркса в отполированной раме. Лицо было внушительным. Огромный лоб, обрамленный вьющимися волосами. Умные, проницательные глаза. И взор чистый и спокойный.
Мария Петровна не поверила себе. Поспешно сняла очки и протерла стекла. И опять надела, заправив за уши металлические дужки. Нет, точно Карл Маркс!
— Ну и ну! Вы совершенно забыли о конспирации, об осторожности… Город наводнен полицией, шпиками. Обыски и аресты захлестнули рабочие кварталы, а вы в мастерской, в красном углу, повесили портрет Карла Маркса. Уму непостижимо! Нет, нет!.. Вы просто не думаете о реальности! Да в мастерскую околоточный заходит. Такое легкомыслие, что слов не нахожу…
— Ну как возможно забыть о конспирации?! — возмутился Канатчиков и с осуждением покачал головой. — Профессиональные революционеры и забыли о конспирации?! Позвольте, Мария Петровна, что вы говорите! — Он царственным жестом руки показал в угол, крикнув: — Эй, Воеводин!
Воеводин вскарабкался по доскам, сложенным у стены, и перевернул портрет. С портрета смотрел на Марию Петровну царь Николай Второй. На голове корона в драгоценных камнях. На плечах горностаевая мантия. В руках держава и скипетр. Лицо одутловатое, со стертыми чертами и водянистыми глазами.
— Царский портрет в красном углу, как у хорошего купца, а вы — «забыли о конспирации». И мундир, шитый золотом, и эполеты по пуду. Дюже обидно слышать такие слова. Нет, упрекнуть таким образом — «забыть о конспирации»… — выговаривал Канатчиков с обидой Марии Петровне. И лицо стало постным, как у святоши.
Воеводин поджал губы и тоже придал лицу скорбное выражение. С осуждением смотрел на Марию Петровну и Николай Соколов. И он поджал синие губы и неодобрительно покачивал головой. Ну, на Канатчикова смотреть без смеха невозможно — оскорбили в лучших чувствах, и глаза закатил к небу.
Леля, узнавшая на портрете царя, засмеялась. Узнала и Карла Маркса. Портрет Карла Маркса она нашла дома в книге, когда читала русские сказки. Папа тогда рассердился и что-то серьезно выговаривал маме. И Леля поняла, что портрет этот мама спрятала и чужим людям о нем знать не следовало.
— Ну и фрукты вы, братцы! Никакой злости на вас не хватит, как говорит моя Марфуша. Околоточный увидит — и до греха недалеко. Вот какие пироги — встретите околоточного Карлом Марксом, тот в полицию — и провалите мастерскую.
— И думать не думайте. Дело это на мне и Шарике. Как только пес залает, сразу смотрю, кто идет в мастерскую, и к портрету. Вот и получается взаимный интерес — и рабочему человеку приятно посмотреть на Карла Маркса, и околоточному удовольствие снять фуражку и осенить себя крестом перед портретом государя-императора, — сказал Воеводин и попросил: — Неужто в таком малом деле откажете?
— И все же еще раз — конспирация, конспирация и конспирация! — закончила Мария Петровна. — Кстати, доставьте мне полено и бочку. В последнее время закружили около дома шпики. Даже моя меньшая Катя и то меня зовет: «Иди скорее, мама, там у окна твой спик стоит…» Слово «шпик» она еще правильно выговаривать не научилась, а столкнуться пришлось. Нужно кое-какие меры предосторожности принять.
— Полено обычное или с секретом? — уточнил Канатчиков, поглаживая бороду, довольный, что гроза миновала.
— И полено с секретом, и бочка с секретом! — удивилась Мария Петровна недогадливости Канатчикова.
Она взяла Лелю за руку и пошла к калитке.
БОЧКА С СЕКРЕТОМ
Лелю очень поразили слова мамы о том, что бочку нужно привезти домой с секретом. Оказывается, полено, обыкновенное полено, которое пахло смолой и покрыто шероховатой кожицей, тоже бывает с секретом.
И решила при первой возможности расспросить маму об этих секретах. Значение слова «секрет» она знала — мама и папа ко дню рождения клали ей и Кате под подушку сверточки. Сверточки им раньше не показывали и называли секретом. Только секреты всегда приятные — то конфеты, то шоколадка с нарядной дамой на обертке, то смешной плюшевый медвежонок, который держал мешочек с орехами. Леля радовалась и понимала, что ее радость доставляет маме удовольствие. И еще секреты бывали на рождество. В доме появлялась пушистая елка. Накануне приносил ее дворник Степан и сваливал на кухне. И сразу квартира наполнялась запахом свежести и смолы, словно девочки с мамой долго-долго ходили по лесу. Потом елка перебиралась в столовую и устанавливалась на середине комнаты. Стол отодвигали в угол. Одна елка царствовала, широко разбросав ветви.
Это были счастливые дни. Они с Катей вынимали прошлогодние игрушки — и белочек, и снегурочек, и собачек, и звезды, и синие шары… И всё осторожно развешивали. Ветви кололись, Катя подносила палец ко рту и пыталась заплакать. Вешали и конфеты в цветных обертках, и маленькие красные яблочки, которые кухарка Марфуша называла райскими. Леля на них смотрела с интересом. Неужто из самого рая? Мама, с которой поделилась сомнениями, громко смеялась. И, к удивлению ее, сказала, что рая никакого нет. Просто люди яблочки так называют за красоту. И еще — их можно сохранить до самой зимы.
