— Прежде всего, что я думаю о тебе, Василий Серов. Только не перебивай, прошу. Тебе совсем не нужна эта война. Кулак бьется за отобранное, казачий урядник — за царские льготы. Ты, герой Гражданской войны, храбрец, бедняк, бывший коммунист, всю кровь свою готов был отдать за других. За общее дело пролетариата ты пошел воевать, не так разве? Никого не боялся. А вот как свихнулся с Сапожковым, стал трусить, назад повернуть боишься. Да, Серов, ты трус!
— Ах ты, гада! — Серов выдернул из-под подушки наган и, не целясь, в бешенстве выстрелил в Глеба. Пуля взвизгнула возле уха и врезалась в бревенчатую стену. Лелька взвизгнула, заткнула уши подушкой, но уже через миг ее разлохмаченная голова вынырнула из-за спины Серова.
— Не психуй, лучше выслушай, — не меняясь в голосе, продолжал Глеб. — Я скажу, что тебя страшит. Не бой, не лихая атака. Там ты герой. Тебе страшно сказать самому себе впрямую: все, Василий, проиграл! Раздутое самолюбие мешает тебе признать, что полководца из Серова не вышло. Но уж если ты хочешь войти в историю не как бандит, который прячется по кустам и оврагам, а как военачальник, то у тебя два пути. Или выступить на Джамбейты — Уральск против войск Заволжского округа, что бессмысленно. Или сломать шпагу, то есть организованно, на условиях, которые, кстати, не столько Уварова, сколько твои, провести разоружение и сдачу Атаманской дивизии. Это, Серов, будет поступок мужественный и мудрый. Ты проявишь себя как крупная личность. Разве почетнее, если тебя через полгода чекисты поймают под гумном да еще с их листовкой-пропуском в кармане? Не мельчи, Серов! Хватит пролитой крови, хватит расстрелов, пьянок, насилий и грабежей. Побудь же человеком в полный рост, Василий! Ты ведь фигура, а не дерьмо, какое тебя здесь окружает…
— Все? — спросил Серов. Интонация его не понравилась Глебу. «Сейчас застрелит», — подумал он. Но лезть за браунингом в карман было поздно. Надо было говорить, говорить еще и еще.
— Дивизии у тебя уже нет, есть разболтанная шайка пьяниц и мародеров. Чекисты своей пропагандой и листовками превратили войско в трухлявое дерево — только ткни и рассыплется. Еще несколько недель, и Красная армия окружит тебя со всех сторон — с Уральска, с Оренбурга, с Гурьева. Надеяться не на что, Серов.
Серов поднял маузер. Ствол плясал в его руке. «Неужели выстрелит, подлец?» — подумал Глеб. И вдруг понял по глазам, в которых зажглось бешеное самолюбие: выстрелит!
Случилось, однако, непредвиденное: Лелька отшвырнула Серова на подушку, а сама босиком, посвечивая сквозь тонкую рубашку розовым телом, подбежала к Глебу и закрыла собой.
— Стреляй, дубина! На что ты еще способен, сморчок! Тебе дают шанс — живи сам, спасай людей, а ты?! Правду говорит американец — не войско у тебя, а… — Она загнула неприличное словечко и махнула рукой на Серова. — Брось пушку, дурень! — И, повернувшись к Глебу, схватила его за китель: — Шпарь дальше! До конца!
Усмешка покривила губы командующего. Он опустил маузер, потянулся к «Смирновской», сделал глоток из горлышка:
— Говори.
— Предлагаю не ждать, когда комбриг Уваров надумает прислать к тебе парламентеров. Поеду в Джамбейты я, возьму себе проводником киргиза. Скажу, что ты согласен сдать войско при условии сохранения жизни всем — и тебе тоже. Укажу точный срок сдачи. Скажем, 10 февраля. Привезу в условленное место представителей от Уварова, а ты — своих. Того же Буржаковского. Об остальном договоримся там, на месте.
— Кто ты такой, Ильин?
Глеб выдержал тяжелый взгляд.
— Человек, которого послушают и которому поверят. Сотрудник АРА, хватит с тебя и этого. Нейтральный посредник на мирных переговорах. Годится?
Серов рассмеялся. Невесело, не смех, а издевка над собой.
— Что ж, Ильин, попробуй… — сказал, как бы в задумчивости расставляя слова.
— Васька, умница ты моя! — крутанув задом, Лелька бросилась к Серову и вцепилась пухлыми губами ему в рот. — И его награжу! — весело крикнула она, и, не успев оглянуться, Глеб ощутил на щеке сочный поцелуй. — Эх, люблю целоваться! — воскликнула она, воздевая оголившиеся руки к потолку.
— Брысь в койку! — сердито рявкнул Серов, все продолжая что-то обдумывать. — Позови-ка Скворцова, — кивнул он Глебу. Быстро налил себе полстакана водки, вздохнул и легко выпил.
— Иван, дашь ему мои малые сани и пару коней покрепче, — деловито сказал он вошедшему ординарцу. — Конь свой есть? Хорошо. Дадим и киргизу, сам подбери, по надежнее. Иван, жратвы побольше, самогону четверть…
Скворцов слушал неодобрительно, но не возражал.
— Если выезжать, так сейчас, — тоном приказа заявил Серов. — Иначе сразу собьетесь с тракта… Полчаса на сборы. Зайди перед отъездом — нацарапаю цидулку собственноручно. Понял?
Глеб кивнул и вышел вслед за хмуро брюзжащим Иваном. Пока все складывалось хорошо. Подозрительно хорошо.
Получаса Байжану со Скворцовым на сборы хватило в обрез, и когда у дома, где жил командующий, появился Глеб, они все еще возились с упряжью. Вещи, продукты были уложены в сани и упакованы так, что их легко было перенести как вьюки на спины двух запасных лошадей.
Ильин-Рудяков успел почти все, что хотел. Увиделся с оренбургским чекистом Авдеевым, который недавно «вступил» в банду и теперь должен был стать связным между двумя штабами — Буржаковского и Уварова. Успел перекинуться словом с Зальманом, готовым чуть что дезертировать со всем составом своего эскадрона. Не смог найти лишь Пугача и Синюхина, саратовских чекистов из обоза. После окончания скачек народ разбрелся по всему Уилу и гулял. Из окон доносились звуки казачьих заунывин, где-то, слышно было, дрались, в сугробах, матерясь, копошились пьяные.
У Глеба не шло из головы: следит ли за его передвижениями по Уилу Гаюсов? Папку, которая изобличала чекиста Рудякова, он пообещал придержать в столе до утра. Но кто знает?.. Гаюсов не из тех, кому можно что-либо доверять, тем более свою жизнь.
Зря Глеб волновался. Часом раньше, захватив кассу следкомиссии и документы АРА, переделать которые ему ничего не стоило, Гаюсов на трех лошадях тайком выехал из Уила в неизвестном направлении с твердым намерением не возвращаться.
— Возьми! — протянул Серов запечатанный конверт. — Пусть прочтет лично Артеменко… Не будет его, тогда дай Уварову. Но с этим упрямым мы больно много говорили. Лучше Артеменко.
Лелька, вероятно, совсем уж упившись, похрапывала в перинах.
— Василий Алексеевич! — произнес Глеб несколько торжественно. — Я верю, что в твоем письме правильное решение. Но на всякий случай… Если что случится со мной в дороге, не жди. Не затягивай, плюнь на свою фанаберию, на гордость безудержную и первый выходи на связь с Уваровым. Они сейчас уверены, что ты напрочь отказался от переговоров. Так переломи же себя, Серов! Не петушись! Людей пожалей…
