Игла – императорский дворец, возвышающийся в самом сердце города. Эта огромная башня со старинными часами уходила, казалось, в самые облака, и где-то на верхушке можно было различить слабый отблеск огромного преобразователя ауры. Говорили, что в Небесной Игле построена система из нескольких тысяч золотых зеркал и звёздный свет, отражающийся в них, разливался по всему Аструму, давая энергию всем механизмам.
Мирах считался величайшим творением богов. Тысячи аструмцев стекались в столицу в жадных исканиях красоты, золота, смысла жизни или ради исполнения долга. Провести жизнь под знойным солнцем юга считалось величайшим благом, по мнению многих. Но не для борейца.
Пошёл уже второй год, как Абео пытался перестать чувствовать себя здесь чужим. После того как Ривер забрали на Храмовый Остров, отец настоял на том, чтобы заложить поместье и уехать из Монтиса. Призраки прошлого настигали его в каждом уголке злосчастного дома, и он всё сильнее погружался во мрак и отчаянье. Пребывание в столице должно была взбодрить Юлия, помочь ему наконец начать новую главу. Поначалу так и вышло: первые месяцы на ноттских землях стали для старшего Альбуса глотком свежего воздуха. Несмотря на недовольство сына городом, Юлий немного пришёл в себя, занялся устройством их новой жизни и очень скоро открыл небольшую аптечную лавку в Квартале Непобеждённой, где находился одноимённый госпиталь и известный на всю империю университет Ищущей. Огромное здание со множеством куполов, арок и башен расположилось недалеко от центра Мираха и раскинулось на несколько улиц, с каждым годом разрастаясь всё сильнее. Здесь же можно было найти и библиотеку, и бесчисленные книжные лавки, и так любимый студентами «Муравейник» – куполообразное здание, вместившее в себя все самые важные аспекты жизни будущих академиков. Его многочисленные этажи были поделены на маленькие помещения, между которыми, подобно муравьям, туда-сюда носились молодые парни и девушки. Здесь уместилась и гостиница, и комнаты отдыха, и, что самое важное, кабак, занявший весь первый и второй этажи и для жителей столицы ставший легендарным местом.
Лавка Юлия сразу обрела своих посетителей, а студенческая суматоха вызывала у него умиление и восторг. Абео поражало, как отец быстро изменился: на несколько месяцев в этом обрюзгшем и рано постаревшем мужчине вновь проснулся тот жизнерадостный толстяк, которого он привык видеть с детства, суетящийся между полками с мазями и порошками и осыпающий комплиментами каждую женщину, которая оказывалась на пороге его аптеки. Абео даже почти успокоился и смирился с тем, что их жизнь стала другой. Если это помогает отцу вновь встать на ноги после пережитого, то сам он, пожалуй, готов забыть о доме и попытаться влиться в сумасшедший столичный быт.
Но счастье было недолгим. Прошлое с каждым днём всё сильнее наступало на пятки, не давая забыть о себе. Каждый раз, возвращаясь от интенданта Слепого Легиона, отвечающего за передачи посылок на Храмовый Остров, Юлий мрачнел, хирел, а взгляд его глаз становился всё более тусклым. Каждая буква в письме, каждая посылка с вещами и маленькими подарками для дочери напоминали аптекарю о том, что он потерял. И вот спустя семь месяцев он вернулся домой за полночь, едва переставляя ноги от выпитого, – и с тех пор не просыхал.
Абео казалось, что он остался один против всего мира. На плечи четырнадцатилетнего мальчика легли торговля в лавке, приготовление препаратов, организация поставок ингредиентов, а также всё домашнее хозяйство. В перерывах между этим ему приходилось следить, чтобы отец не напился до смерти и не разбил голову о мостовую при попытке добраться домой из кабака. Дни летели с бешеной скоростью, слипаясь в однообразный серый ком. Вокруг мелькали лица – чужие, смуглые, обрамлённые чёрными кудрями. Дорогие столичные одежды пестрили вокруг, вызывая головокружение, музыка звучала изо всех щелей, сливаясь в оглушительную какофонию. А солнце палило так, что спасения от него не было нигде. Абео продолжал натягивать длинные рукава до самых запястий и застёгивать жилет на последнюю пуговицу по старой северной привычке. Будто бы назло чужим краям он не собирался играть по местным правилам, ведь это значило бы, что он признал: север больше никогда не будет его домом. Капли пота стекали по вискам и оставляли тёмные следы на деревянной поверхности аптекарского стола. Когда-нибудь всё это закончится.
Тот день ничем не отличался от предыдущих. Запахи трав, спирта, жар горелки, румяные щёки посетителей, гам за окном, стук шагов по мостовой. Первые фонари, гуляния на площади, яблоки в карамели, танцы до самой ночи… Город кипел. Жизнь била и пульсировала здесь, и тихому мальчику, забившемуся в угол своей постели с книгой в руках, как всегда, не нашлось места в ней.
Но Абео был вынужден покинуть стены дома, когда время перевалило за полночь. Час, второй… Отца всё не было, и Абео отправился на поиски. Это не составило ему особого труда: он уже давно заучил названия местных питейных заведений. В некоторых его даже узнавали и сразу указывали на столик, за которым сидел раскрасневшийся Юлий, размахивая руками и играя в Ловца Удачи со случайным собутыльником. В каких-то из них Абео даже предлагали налить за счёт заведения, и он в очередной раз диву давался душевной простоте кабатчиков, готовых напоить даже ребёнка, лишь бы получить нового завсегдатая. Хотя Абео давно не чувствовал себя ребёнком: после смерти матери ему пришлось быстро вырасти. Новая же жизнь окончательно закрепила его в позиции взрослого: первенец Альбусов остался единственным, кто сохранил и здоровье, и рассудок. И ему нужно сражаться, если он хочет ещё хоть один раз увидеть сестру.
Так и в этот раз четырнадцатилетний Абео, словно строгий родитель, шёл уже знакомым маршрутом в поисках нерадивого отца. Юлий нашёлся в трактире «Возничий». Возле входа, обрамлённого аляповатой мозаикой, стояла старая телега, ставшая своего рода символом этого места. Пьянчуги время от времени пытались утащить её с собой, и трактирщику приходилось выскакивать на улицу и разгонять их старой метлой.
Абео не раз доводилось вести пьяного отца до дома, но этот был особенным. Несмотря на то что состояние нестояния было для Юлия не в новинку, в тот день он окончательно утратил человеческий облик. Лицо отекло и покраснело, сосуды в заплывших глазах, смотрящих в пустоту, полопались, немногочисленные остатки волос прилипли к потному лбу, а пропахшую по́том рубаху украшало пятно ароматной рвоты с кусочками недавнего ужина. Будучи в два раза легче отца, Абео с трудом мог устоять на ногах, чувствуя, как его тучное тело всем весом оперлось на его плечо. Абео неумолимо шёл вперёд, делая маленькие шаги и стиснув
