Эта горькая мысль потрясла Дэвида. Ему хотелось верить, что, отдав дочь Каролине Джил, он поступил правильно. Или, во всяком случае, что этому есть оправдание. А если оправдания нет? Если в ту вьюжную ночь он защищал не столько жену и сына, сколько себя?
– Ты где-то витаешь, – заметила Нора. Дэвид чуть придвинулся к ней и тоже при слонился к валуну.
– Знаешь, у родителей насчет меня были великие планы, – проговорил он. – Только они не совпадали с моими.
– Совсем как у меня с мамой, – сказала Нора, обнимая колени. – Кстати, она собирается к нам в следующем месяце. Я тебе не говорила? У нее бесплатный билет.
– Прекрасно. Уверен, Пол не даст ей скучать.
Нора засмеялась:
– Это уж точно. За тем она и едет.
– О чем ты мечтаешь, дорогая? – вдруг спросил Дэвид. – Для Пола?
Нора ответила не сразу.
– Наверное, о том, чтобы он был счастлив, – наконец сказала она. – Чтобы нашел то, что сделает его счастливым. Неважно, что это будет, лишь бы он вырос хорошим, цельным человеком. А еще – сильным и благородным, как его отец.
– Нет, – смешался Дэвид. – Таким как я – не надо.
В ее взгляде мелькнуло удивление.
– Почему? Что происходит, Дэвид? – В ее голосе не было вызова, скорее вдумчивость, будто она пыталась угадать ответ. – Я имею в виду, между нами.
Он все молчал, стараясь подавить внезапный приступ гнева. Зачем постоянно ворошить прошлое? Почему нельзя оставить его в покое и жить дальше? Но она продолжала:
– С тех пор как родился Пол и умерла Феба, у нас все не так. А ты до сих пор отказываешься говорить о ней. Будто ее никогда и не было.
– Нора, чего ты от меня хочешь? Что я могу сказать? Конечно, наша жизнь изменилась.
– Не сердись, Дэвид. Это ведь у тебя такая политика, чтоб я больше о ней не заговаривала, да? А я не отступлю. Потому что я права.
Он вздохнул:
– Нора, не надо портить такой чудесный день.
– Я ничего не порчу. – Она отодвинулась, легла на одеяло и закрыла глаза. – А день и впрямь замечательный. Он смотрел, как играет солнце в ее светлых волосах, как чуть заметно поднимается и опускается грудь. Ему хотелось провести рукой по изящно изогнутым ребрам, поцеловать то место, откуда кости расходились в стороны, как крылья.
– Нора, – тихо произнес он. – Я не знаю, что делать. Не знаю, чего ты хочешь.
– Не знаешь, – подтвердила она.
– Ты могла бы сказать.
– Может, и скажу. Они очень любили друг друга? – вдруг спросила она, не открывая глаз. Ее голос по-прежнему звучал тихо и спокойно, но Дэвид почувствовал в нем какое-то новое напряжение. – Твои родители?
– Наверное, – ответил он медленно, настороженно, пытаясь догадаться, чем вызван ее вопрос. – Любили. Но его часто не было дома. Я ведь сказал – жизнь у них была тяжелая.
– Мой отец любил маму больше, чем она его, – сказала Нора, и у Дэвида почему-то сжалось сердце. – Любил, но, по-моему, не умел проявить свои чувства так, как ей было нужно. Она считала его чудаком, немножко глуповатым. Когда я росла, у нас дома слишком много молчали… Мы тоже часто молчим, – прибавила она, и Дэвид подумал об их тихих вечерах, о голове Норы, склоненной над белой шапочкой с уточками.
– Но это хорошее молчание, – возразил он.
– Иногда.
– А иногда – плохое?
– Я все еще думаю о ней, Дэвид. – Нора повернулась на бок и взглянула ему в глаза. – О нашей дочери. Какой бы она сейчас была?
Не ответив, он молча смотрел, как она плачет, закрыв лицо ладонями, затем протянул руку, прикоснулся к ее щеке.
– А ты? – требовательно, почти яростно спросила она. – Ты о ней вспоминаешь?
– Да, – ответил он честно. – Постоянно.
Нора положила руку ему на грудь, и вскоре ее губы, в пятнах от ягод, приникли к его губам. Она потянулась к пуговицам на его рубашке, и ее пальцы коснулись письма в нагрудном кармане. Он повел плечами, освобождаясь от рубашки, но и потом, снова обняв ее, думал: «Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, но я тебя обманул». Расстояние, разделявшее их, – какие-то миллиметры, короткий полет дыхания – вдруг расширилось, углубилось, стало пропастью, и Дэвид встал на самом ее краю. Он отпрянул назад, в свет и тень от облачков, то и дело закрывавших солнце, и прижался спиной к горячему камню.
– Что? – спросила Нора, не отрывая пальцев от его груди. – Дэвид, что случилось?
– Ничего.
– Дэвид, – почти взмолилась она. – Дэвид! Пожалуйста.
Он чуть было не признался во всем – и не сумел себя заставить.
– Да все работа… Пациент. Не могу выкинуть из головы один случай.
– Прекрати! Меня уже тошнит от твоей работы.
Далеко в небе на воздушных потоках парили соколы, и солнце было таким теплым. Все движется по кругу и возвращается к исходной точке. Он должен сознаться; слова рвались с языка. Я люблю тебя, я люблю тебя так сильно, но я обманул тебя.
– Я хочу еще ребенка, Дэвид. – Нора села. – Пол уже большой. Я справлюсь.
Дэвид дар речи потерял от удивления.
– Полу всего год, – сказал он, опомнившись.
– И что? Говорят, так проще – сразу разделаться с подгузниками и всем прочим.
– Кто говорит?
Она вздохнула.
– Я знала, что ты будешь против.
– Я не против, – осторожно начал Дэвид. – Просто время неподходящее. Только и всего.
– Ты против, но не хочешь признаться.
Дэвид молчал, вспоминая, как Нора стояла на краю моста, будто фотографируя пустоту, и думал о письме в своем кармане. Он хотел только одного: чтобы шаткое здание их жизни выстояло и все осталось как есть. Чтобы мир не менялся и хрупкое равновесие между ними не нарушилось.
– Сейчас все хорошо, – мягко сказал он. – Зачем раскачивать лодку?
– А как же Пол? – Она кивнула на мирно спящего ребенка. – Он скучает без нее.
– Он ее не помнит, – отрезал Дэвид.
– Девять месяцев сердце к сердцу. Как он может не помнить?
– Мы еще не готовы, – настаивал Дэвид. – Я не готов.
– Речь не только о тебе. Ты вообще редко бываешь дома. Может, это я скучаю по ней, Дэвид. Иногда, честное слово, мне кажется, что она совсем близко, в другой комнате, а я про нее забыла. Может, я сошла с ума, но это так.
Он не ответил, прекрасно понимая, что она имеет в виду. В воздухе стоял густой аромат земляники. Его мать варила джем во дворе, помешивала на плите бурлящую смесь, которая постепенно превращалась в сироп, кипятила банки, заполняла их доверху, относила в дом и ставила на полку. Банки сверкали, как драгоценные камни. Они с Джун ели этот джем в разгар зимы, таскали по ложке, пока не видела мать, и медленно вылизывали, прячась под столом за клеенкой. Смерть Джун сломила его мать, и Дэвид уже не верил, что застрахован от несчастий. Рождение еще одного дауна статистически маловероятно, но, к сожалению, возможно, и Дэвид не хотел рисковать.
