— Ты купаться собрался? — поинтересовался Деметрис, хотя об этом можно было и не спрашивать, поскольку из одежды на Авесаломе был только ремешок с подвязанной к нему сеткой, в которую юный дайвер собирался складывать раковины и прочие дары моря.
— Так точно! — по-военному ответил Авесалом.
— Купанье отменяется. Сходи, оденься и принеси мне мой чекан.
Скажи Агафье и Дарье, что мы недолго погуляем по берегу— строго приказал он правнуку. Авесалом отдал честь, повернулся кругом, и побежал в дом. За пять минут он собрался и даже вооружился кривым бронзовым ножом и склеенным из бука подростковым луком с колчаном настоящих боевых стрел. Деметрис взял с собой только чекан — ударное ручное топорообразное холодное оружие в виде молотка с удлиненным острым концом, которым очень удобно раскалывать клешни лобстера и панцири морских черепах. Прадед и правнук, не спеша, направились вдоль берега в сторону Коровьего залива. Пройдя два с половиной километра, они остановились у нагромождения светло-коричневых гранитных валунов, обкатанных вечными волнами Байкала. Валуны высотой в два человеческих роста лежали на береговой гальке, как раскаленные сгустки света. На одном из них был высечен восьмиконечный православный крест. Деметрис опустился на колени и тихо заплакал. Авесалом последовал его примеру, еще не зная о том, что пришел на могилу своей прабабки, умершей сто лет тому назад. Увы, он так никогда и не узнает ни ее настоящего имени, ни настоящего имени своего прадеда, прибывшего в Прибайкалье совсем из другого времени.
* * *
Пневмония! С этим зловещим диагнозом ему впервые довелось столкнуться в трехлетнем возрасте, когда двустороннее крупозное воспаление легких почти не оставило ему никаких шансов познакомиться с этим удивительным миром поближе. Прикручивая спасительный компресс к его исколотой пенициллином «пятой точке», его покойная бабка Ангелина Ивановна — вузовский преподаватель иностранных языков тихо, но выразительно ругалась по-французски. Видно, щадила хрупкую детскую психику. То ли бабкины добрые руки спасали, то ли его собственное счастливое неведение, да только, переболев в детстве три раза воспалением легких и не на шутку удивив медиков своей живучестью, потихоньку избавился он от этой напасти. Вспомнить Ангелину Ивановну и ее нелитературную французскую лексику ему пришлось, когда крупозной пневмонией заболела Вена Саймон. Борьба за ее здоровье длилась почти месяц, и закончилась поражением. Не помогли ни средства народной медицины, ни последние ампулы с антибиотиками и антиоксидантами. В день ее смерти на Байкале разыгрался шторм. Ветер дул с такой неистовой силой, что повалил много деревьев в их прекрасном фруктовом саду и едва не снес с дома крышу. Незадолго до полуночи шторм утих.
— The witshing hour — сказала Вена Саймон, почувствовав приближение минуты ночи, когда пульс человека замедляется и умирающий легче всего ускользает в последнее забытье. Он разбудил Урсулу и попросил зарядить карманный персональный компьютер. Он хотел найти в базе знаний и почитать вслух «Псалтырь» и «Новый завет». 12-летняя андрогиня, увидев, что Вена Саймон не дышит, так перепугалась, что вся ее чудесная способность накапливать и разряжать электрическую энергию куда-то пропала. Урсула расхныкалась и разбудила Мишку (Медвежонка). Узнав, в чем дело, Мишка громко заплакал. Проснулись другие дети: десятилетние Сара, Лира, Жимаган, и пятилетние Ричи и Леон. Дом наполнился безутешными рыданиями. Он пребывал в отчаянии, не зная, что делать, и тут Урсула собралась с силами, и карманный персональный компьютер заработал. И первое, что они услышали, был голос Вены Саймон: «Дети мои, когда я умру, не плачьте! Моя душа всегда будет рядом с вами, чтобы с вами не случилось. Слушайтесь и почитайте своего отца. Ты, Урсула, возьми на себя заботу о Ричи и Леоне, чтобы они всегда были заняты играми, вовремя накормлены, умыты, одеты и обуты. Ни на минуту не упускай их из вида. Ты, Медвежонок, займись самой тяжелой домашней работой: носи воду, топи печи, готовь пищу, мой посуду. Сара, Лира и Жимаган должны ежедневно подметать в доме полы, полоть грядки в огороде и собирать в саду зрелые плоды. В лес без сопровождения отца не ходить, и купаться только в бухте. Тебе же, мой драгоценный супруг, советую, не мешкая, приступить к строительству большого парусного корабля. Рано или поздно, вы должны оставить остров и попытаться найти людей, достойных быть принятыми в нашу семью. Тело мое прошу сжечь на погребальном костре, а пепел развеять в море». Вена Саймон, тайком, записала свое завещание незадолго до смерти и сделала так, чтобы оно прозвучало сразу после включения компьютера и загрузки операционной системы. Едва придя в себя, они снова услышали ее голос. Вена Саймон пела протяжную песню индейцев оджибвеев, значений слов которой Павлов не знал, но догадывался о том, что она имеет отношение к «дороге жизни и смерти», по которой его супруга отправилась на встречу с духами своих предков. Таким образом, Вена Саймон не только сама огласила свое завещание, но и проводила себя в последний путь в соответствии с погребальным обрядом своего народа. После смерти Вены Саймон он прожил со своей семьей на острове Счастливый еще четыре года. Это время вспоминалось ему без особого желания. Он был 45-летний вдовец, обремененный заботами о хлебе насущном, воспитанием детей и строительством шхуны. Работа его, конечно, изнуряла, но не настолько, чтобы у него ослабло либидо и прочие проявления полового влечения. Устрицы, которые он поедал в большом количестве, помимо отменного вкуса — еще и сильнейший афрозодиак, от которого даже старцы ощущают себя полноценными мужчинами. В первый же месяц после смерти супруги у него нарушился сон, и пропало настроение. Он стал ворчливым и раздражительным. Заметив резкую перемену в его характере, Урсула догадалась о причинах, которые этому способствовали, и простодушно предложила ему вместо Вены Саймон себя. Каждый вечер, уложив младших братьев спать, она, сбросив с себя электрическое напряжение, забиралась к нему в постель для того, чтобы поговорить и при этом незаметно приласкаться. У нее до 15-ти лет была совершенно мальчишеская грудь и узкие бедра, на которые он реагировал без малейших эмоций и даже позволял ей иногда подремать у него на плече. Ощущение взаимного душевного тепла и покоя заменяло им физическую близость. Через год примеру Урсулы захотели последовать Сара и Лира, которые к двенадцати годам округлилась, причем именно там, где еще рановато, и на их ангельских личиках появились прыщи. Все их взросление происходило у него буквально на глазах: — ему ведь приходилось мыть их в бане, подстригать им ногти и волосы, кроить и шить им трусики, лифчики и юбочки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
