вас расскажет об этом хоть кому-нибудь, то Сельме здорово попадет, да и мне тоже, — сказал Гельмгольц. — Я ведь промолчал о том, что она натворила, и поэтому стал ее соучастником.
Сельма побледнела.
— Сельма, почему ты решила, что именно это число на карточке и есть IQ? — спросил Гельмгольц.
— Ну, я… я прочитала про IQ в библиотеке, — ответила Сельма. — Потом нашла свою карточку и посмотрела, какое число скорее всего означает мой IQ.
— Занятно, — сказал Гельмгольц. — Сразу видно, какая ты скромная девочка. Сельма, то число, которое ты приняла за коэффициент интеллекта, на самом деле означает твой вес. И когда ты посмотрела карточки всех остальных, то узнала лишь, кто из нас тяжелее, а кто легче по весу. В моем случае ты выяснила, что когда-то я был очень толстым мальчиком. Большой Флойд и я вовсе не гении, а Шрёдер совсем не идиот.
Сельма ойкнула.
Вздох Большого Флойда прозвучал как свисток паровоза.
— Говорил же я тебе, что я тупица и никакой не гений, — уныло сказал он Сельме и показал на Шрёдера. — Это он гений. У него есть способности, есть мозги, чтобы добраться до звезд или куда там еще! Говорил же я тебе!
Большой Флойд зажал виски ладонями, будто пытаясь заставить мозг работать лучше.
— Эх! — тяжело вздохнул он. — Вот я дурак был, когда хотя бы на секунду поверил, будто у меня в голове что-то есть!
— Есть только один тест, который имеет значение, — сказал Гельмгольц. — Это тест жизни. Вот он-то и показывает, чего человек стоит. Это верно и для Шрёдера, и для Сельмы, и для тебя, Большой Флойд, и для меня — это верно для всех.
— Всегда видно заранее, из кого получится что-то путное, а из кого нет, — заявил Большой Флойд.
— Так уж и всегда? — усомнился Гельмгольц. — Я вот не могу предсказать это заранее. Жизнь не перестает преподносить мне сюрпризы.
— Просто представьте себе, какие сюрпризы в жизни ждут меня, а какие — его, — ответил Большой Флойд, кивая на Шрёдера.
— А представьте себе, какие сюрпризы ждут всех нас! — воскликнул Гельмгольц. — У меня просто дух захватывает!
Он открыл дверь кабинета, показывая, что разговор окончен.
Сельма, Большой Флойд и Шрёдер уныло вышли в музыкальный зал. Разговор с Гельмгольцем на подвиги не вдохновлял, напротив, как и большинство воспитательных бесед в школе, оставил пренеприятный осадок.
Когда Сельма, Большой Флойд и Шрёдер проходили мимо хористов и музыкантов, те встали. По сигналу Гельмгольца звонко запели духовые инструменты. Фанфары пригвоздили троицу к месту, заставив замереть в изумлении.
Трубы, тромбоны и туба продолжали выводить замысловатую мелодию. К ним присоединились рояль и металлофон: они бренчали, грохотали и триумфально звенели, словно церковные колокола, возвещающие великую победу.
Когда колокола и фанфары неохотно затихли, вступили шестьдесят хористов. Сначала они тихонько загудели, потом мелодия без слов стала возноситься все выше, пока не достигла предела, где и попыталась остаться, но духовые, рояль и металлофон заставляли голоса взлетать все выше и, преодолевая любые препятствия, стремиться к звездам.
Голоса взбирались все выше и выше, на невероятную высоту. Бессловесная мелодия взлетала вверх, словно обязуясь на самой вершине превратиться наконец в слова. В ней также слышалось обещание, что когда слова прозвучат, в них будет явлена великая мудрость.
Голоса достигли предела.
Они упорно пытались подняться еще выше, но их попытки были безуспешны.
И тогда, чудо из музыкальных чудес, вступило сопрано: оно не просто поднялось чуть выше остальных, оно взлетело высоко-высоко над ними и на этой недосягаемой высоте нашло слова.
«Все цепи разорвал я», — звенело сопрано чистым лучом света.
Рояль и металлофон изобразили звук разбиваемых цепей.
Хор в унисон простонал, удивляясь разбитым цепям.
«Шутом быть перестал я», — прогремел бас.
Трубы насмешливо прыснули, затем все духовые инструменты сыграли припев из «Шотландской застольной».
«Ведь от тебя узнал я, — пропел баритон, — Как стать тем, кем мечтал я».
Сопрано исполнило музыкальную фразу из «Однажды я найду тебя», следом хор исполнил фразу из «Этих глупостей», потом рояль сыграл «Из воспоминаний».
«Спасибо тебе, Сельма», — дружно пропели басы.
— Сельма? — повторила настоящая Сельма.
— Да, Сельма, — сказал ей Гельмгольц. — Эту песню Большой Флойд, наш хорошо известный гений, написал для тебя.
— Для меня? — изумилась Сельма.
— Тс! — сказал Гельмгольц.
«Я никогда…» — запело сопрано.
«Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда», — запричитал хор.
«Не скажу…» — прогремели басы.
«Тебе…» — звонко вставило сопрано.
И тут все вместе, включая Гельмгольца, затянули финальную фразу, от которой волосы встали дыбом:
«Прощааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааай!»
Щелкнув пальцами, Гельмгольц оборвал пение.
По щекам Большого Флойда катились слезы.
— Не может быть, не может быть, — бормотал он. — Чья это аранжировка?
— Одного гения, — ответил Гельмгольц.
— Шрёдера? — спросил Большой Флойд.
— Нет, — запротестовал Шрёдер, — я…
— Сельма, тебе понравилось? — спросил Гельмгольц.
Сельма Риттер не ответила. Она лежала в обмороке.
Раздел 8.
ФУТУРИЗМ
© Перевод. А. Комаринец, 2020
Поколение Курта Воннегута не просто выиграло Вторую мировую, но и вышло из нее изумленное и, возможно, немного заинтригованное новым будущим, которое внезапно оказалось совсем близко. Мировой конфликт дал толчок к развитию военно-промышленного комплекса, подстегивал его становиться все совершеннее и смертоноснее. За каких-то несколько лет такие устройства, как радар и сонар, преобразили методы ведения войны на море и в воздухе. Инверсионные следы реактивных самолетов прочерчивали небо над Германией в начале 1945 года, а к августу того же года ядерные грибы двух атомных взрывов выросли над Японией. Солдаты возвращались с фронта домой, где их ждала новая корпоративная структура, изменилась и сама атмосфера на рабочих местах, которые теперь приходилось делить с женщинами, ведь они заменяли мужчин, пока те были в армии. Исполненный надежд журналист устроился в отдел по связям с общественностью в корпорации «Дженерал электрик». Здесь, с осени 1947 по 1951 год он писал релизы для средств массовой информации о чудесном новом будущем, которое изобретали его брат Бернард и другие ученые в исследовательских лабораториях «ДжЭ». В более поздние годы Воннегут любил вспоминать, как американцы ждали, что кто-то — и довольно скоро — обнаружит Господа Всемогущего и продаст его цветные снимки в «Популярную механику».
Заметьте:
