Крепостной крестьянин был крепок лицу землевладельца[85], но при этом он был еще прикреплен и к своему состоянию, из которого не мог вывести его даже землевладелец: он был вечно обязанный государственный тяглец. Холоп, как и крепостной крестьянин, был лично крепок своему господину, но не нес государственного тягла, лежавшего на крепостном крестьянине. Законодательство Петра распространило государственное тягло крепостных крестьян и на холопов.
Таким образом, изменился источник крепости: как вы знаете, прежде этим источником был личный договор холопа или крестьянина с господином; теперь таким источником стал государственный акт — ревизия. Крепостным считался не тот, кто вступил в крепостное обязательство по договору, а тот, кто записан за известным лицом в ревизской сказке.
Этот новый источник, которым заменился прежний договор, сообщил крепостному состоянию чрезвычайную растяжимость. С тех пор как не стало ни холопов, ни крепостных крестьян, а оба эти состояния заменились одним состоянием — крепостных людей, или душ, стало возможным по усмотрению сокращать или расширять и количество крепостного населения и границы крепостной зависимости. Прежде крестьянское состояние создавалось договором лица с лицом; теперь оно поставлено было на основании правительственного акта.
Со смерти Петра крепостное состояние расширялось и в количественном, и в качественном отношении, т. е. одновременно все большее количество лиц становилось в крепостную зависимость и все более расширялись границы власти владельца над крепостными душами. Оба эти процесса мы и должны проследить.
Усиление крепостного права после Петра I. Крепостное состояние размножалось двумя способами — припиской и пожалованием. Приписка состояла в том, что люди, которые не успели примкнуть к основным классам общества, избрав себе постоянный род жизни, по указу Петра I обязаны были найти себе господина и положение, записаться в подушный оклад за каким-либо лицом либо обществом. В противном случае, когда они не находили такого лица или общества, их записывали простым полицейским распоряжением.
Таким образом, по II и III ревизии (1742 и 1762 гг.) постепенно попали в крепостную зависимость разные мелкие разряды лиц, прежде свободных, — незаконнорожденные, вольноотпущенники, не помнящие родства и другие бродяги, дети солдат, заштатные церковнослужители, приемыши, пленные инородцы и т. п. В этом отношении обе ревизии продолжали ту очистку и упрощение общественного состава, какая началась еще в XVII столетии. Так как приписка иногда совершалась помимо воли приписываемых лиц, то здесь допускалось множество злоупотреблений. Впоследствии закон признал все эти злоупотребления, лишив насильно приписанных права жаловаться на незаконность их приписки.
Дворянский Сенат, действуя в интересах господствующего сословия, смотрел сквозь пальцы на эти насилия, так что приписка, предпринятая с полицейской целью — с целью уничтожения бродяжничества, тогда получала характер расхищения общества высшим классом. Еще более умножалось количество крепостного населения путем пожалования, о котором сейчас скажу.
Пожалование развивалось из прежних поместных дач; но пожалование отличалось от поместной дачи и предметом владения, и объемом владельческих прав. До Уложения поместная дача предоставляла служилому человеку лишь пользование казенной землей; с тех пор как утвердилась крепостная неволя на крестьян, следовательно, с половины XVII столетия, поместная дача предоставила помещикам пользование обязательным трудом поселенных в поместье крепостных крестьян. Помещик был временным владельцем поместья, порядившись за помещика, или записанный за ним в писцовой книге крепостной крестьянин укреплялся и за всеми его преемниками, потому что прикреплялся к тяглому крестьянскому союзу, или обществу, на помещичьей земле. Как прикрепленный к тяглому крестьянскому обществу, крепостной крестьянин обязан был работать на всякого помещика, которому земля отдавалась во владение. Так, повторяю, помещик приобретал по земле право на часть обязательной поземельной работы крепостного крестьянина. По мере того как поместья смешивались с вотчинами, во владение помещику поступал и этот обязательный труд крепостного крестьянина на одинаковом праве с землей — на праве полной наследственной собственности.
Это смешение и повело к замене поместных дач пожалованиями — с Петра I. Совокупность повинностей, падавших по закону на крепостного человека, как по отношению к господину, так и по отношению к государству под ответственностью господина и составляла то, что с первой ревизии называлось крепостной душой. Поместная дача предоставляла землевладельцу лишь временное пользование казенной землей и крестьянским трудом, а пожалование отдавало во владение казенную землю вместе со значившимися на ней крестьянскими душами.
Точно так же отличается поместная дача от пожалования и по объему права. В XVII столетии поместная дача отдавала казенную землю помещику во владение условное и временное, именно во владение, обусловливавшееся службой и продолжавшееся по смерть владельца с ограниченным правом распоряжения — ни отпускать, ни завещать, ни отказывать по душе.
Но после закона 17 марта 1731 г., окончательно смешавшего поместья с вотчинами, пожалование предоставляло казенные земли с крепостными крестьянами в полную и наследственную собственность без таких ограничений. Пожалование и было в XVIII в. самым употребительным и деятельным средством размножения крепостного населения.
Со времени Петра населенные казенные и дворцовые земли отдавались в частное владение по разным случаям. Сохраняя характер прежней поместной дачи, пожалование иногда имело значение награды либо пенсии за службу. Так, в 1737 г. офицерам-дворянам, служившим при казенных горных заводах, пожаловано было в прибавку к денежному жалованью по десяти дворов в дворцовых и казенных деревнях; офицерам, из разночинцев — вдвое меньше. Тогда во дворе считалось средним числом четыре ревизские души; эти сорок или двадцать душ отдавались офицерам в наследственное владение, но с условием, чтобы не только они, но и их дети обязательно служили при казенных заводах. К половине XVIII в. прекратились и такие условные пожалования с поместным характером и продолжались только простые раздачи населенных земель в полную собственность по разным случаям: крестьяне с землей жаловались за победу, за удачное окончание кампании генералам или просто «для увеселения», на крест или зубок новорожденному. Каждое важное событие при дворе, дворцовый переворот, каждый подвиг русского оружия сопровождался превращением сотен и тысяч крестьян в частную собственность.
Самые крупные землевладельческие состояния XVIII в. созданы были путем пожалования. Князь Меншиков, сын придворного дворцового конюха, по смерти Петра имел состояние, простиравшееся, по рассказам, до 100 тыс. душ. Точно так же сделались крупными землевладельцами и Разумовские в царствование Елизаветы; граф Кирилл Разумовский приобрел путем пожалования также до 100 тыс. душ. Не только сами Разумовские, по происхождению простые казаки, но и мужья их сестер возводились в дворянское звание и получали богатые пожалования душами. Таковы были, например, закройщик Закревский, ткач Будлянский, казак Дараган. Сын Будлянского в 1783 г. имел более 3 тыс. душ крестьян.
Благодаря приписке и пожалованию значительное количество прежних вольных людей из сельского населения, как и дворцовых и казенных крестьян, попали в крепостное состояние, и к половине XVIII в. Россия, несомненно, стала гораздо более крепостной, чем какой была в начале этого столетия.
Расширение помещичьей власти. Одновременно с этим расширялись и пределы крепостной зависимости. Юридическим содержанием крепостного права была власть землевладельца над личностью и трудом крепостной души в указанных законом границах. Но какие были эти границы власти? Что такое было крепостное право около половины XVIII столетия? Это составляет один из наиболее трудных вопросов в истории нашего права.
До сих пор исследователи-юристы не пытались точно формулировать состав и объем крепостной зависимости. Существенной чертой крепостного права, как его понимали люди XVIII в., был взгляд на крепостного крестьянина как на личную полную собственность владельца. Трудно проследить, как развивался этот взгляд, но несомненно, что он не вполне согласен с законодательством, установившим крепостную неволю крестьян. В XVII в., когда установилась эта неволя, крестьянин вступал по ссуде в подобную зависимость от владельца, в какую становились кабальные холопы. Но кабальный холоп был временной, зато полной собственностью владельца, такой же собственностью представлял владелец и крепостного крестьянина.
