Недавно молодой сочинитель, человек добронравный и образованный, жаловался мне на эту щедрость не по заслугам.
- Я отдаю молодость, - говорил он, - на то, чтобы наставлять и развлекать своих соотечественников, а в награду получаю одиночество, бедность и попреки! А какой-нибудь прощелыга, едва пиликающий на скрипке или выучившийся свистать на особый манер, снискивает всеобщие похвалы, щедрое вознаграждение, рукоплескания.
- Помилуйте, молодой человек, - возразил я ему, - неужто до сих пор вы не знаете, что в таком большом городе, как этот, куда доходней забавлять общество, нежели стараться принести ему пользу? Умеете ли вы, к примеру, так подпрыгнуть, чтобы успеть четырежды щелкнуть каблуками, прежде чем снова опуститься на землю?
- Нет, сударь.
- А стать сводником в угоду богатому патрону?
- Нет, сударь.
- А стоять на двух лошадях, несущихся во весь опор?
- Нет, сударь.
- А можете проглотить перочинный ножик?
- Нет, сударь, все это не по мне!
- Ну тогда вам осталось одно-единственное средство! - воскликнул я. Разблаговестите по городу, что на днях вы проглотите собственный нос, но только, разумеется, по подписке!
Я не раз имел случай пожалеть о том, что наши восточные мимы и фокусники не пробовали выступать перед англичанами. Тогда, по крайней мере, английские гинеи, уплывающие сейчас в Италию и Францию в обмен на тамошних скоморохов, потекли бы в Азию. Некоторые из наших фокусов доставили бы англичанам величайшее удовольствие. Светским щеголям пришлись бы по вкусу изящные позы наших танцовщиц и их снисходительность, а дамы столь же высоко оценили бы искусство наших мастеров, изготовляющих и пускающих потешные огни. Как они были бы приятно поражены, когда усатый детина разрядил бы мушкетон прямо в лицо какой-нибудь красавице, не опалив ни единого ее волоска и даже не растопив помаду. Возможно, после первого раза она свыклась бы с опасностью, и дамы начали бы состязаться друг с другом в искусстве бесстрашно выдерживать обстрел.
Но из всех чудес Востока самым полезным и, смею думать, самым занимательным оказалось бы зеркало Ляо {4}, отражающее не только лицо, но и сущность человека. Говорят, что перед таким зеркалом император Чжу-си каждое утро заставлял наложниц украшать свои прически и сердце. Пока они прихорашивались, он частенько заглядывал через их плечо в зеркало, и, по свидетельству историков, среди трехсот наложниц его гарема не было ни одной, душа которой уступала красой ее внешности.
Разумеется, подобное зеркало и здесь принесло бы такие плоды. Английские дамы, как наложницы, так и все прочие, несомненно отразились бы в этом нелицеприятном наставнике в самом прелестном виде. И если бы нам представилась возможность заглянуть в зеркало из-за плеча сидящей перед ним дамы, мы бы, конечно, не увидели там ни ветрености, ни злонравия, ни чванства, ни распущенности, ни праздного безделья. Мы несомненно убедились бы в том, что, заметив хоть сколько-нибудь ощутимую погрешность в своих мыслях, дама без промедления принялась бы исправлять ее, а не тратила бы силы на то, чтобы замазывать следы неумолимого времени. Более того, я воображаю даже, что наедине с собой английские дамы извлекали бы из такого зеркала гораздо больше удовольствия, чем из любых китайских безделушек, как бы дороги или забавны они ни были.
Письмо XLVI
[Сон.]
Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,
первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.
Закончив последнее письмо, я лег спать, размышляя о чудесных свойствах зеркала Ляо и жалея, что у меня здесь нет такого зеркала, иначе я непременно позволил бы дамам смотреться в него и не брал бы с них никакой платы. И то, в чем судьба отказала мне наяву, фантазия предоставила во сне {1}: уж не знаю, каким образом, но у меня в самом деле появилось такое зеркало, и ко мне уже приближалось несколько дам: кто по собственной охоте, кто против воли, подгоняемые толпой сердитых джиннов, в которых я угадал их мужей.
В зале, где все это происходило, стояло несколько игорных столов, точно совсем недавно оставленных игроками; свечи на них сгорели дотла, и было пять часов утра. Я находился в самом конце длинной залы и потому мог легко разглядеть каждую даму, пока она шла ко мне от дверей. Каково же было мое удивление, когда я не увидел ни одного цветущего или приятного лица! Однако я объяснил это слишком ранним часом и милосердно подумал, что лицо только что проснувшейся дамы всегда следует рассматривать сочувственным оком.
Первой подошла, чтобы узреть в зеркале свое духовное лицо, супруга члена парламента, которая, как я узнал впоследствии, возросла в ссудной лавке, поэтому теперь она изо всех сил старалась возместить пробелы в воспитании и понятиях, блистая роскошью нарядов и не жалея денег на дорогие развлечения.
- Господин фокусник! - воскликнула она, подходя ко мне. - Говорят, будто бы у вас есть что показать в этом волшебном фонаре, или как там его называют, и можно разглядеть, каков человек изнутри? Право же, как говорит лорд Кувалдингтон, это очень занятно, потому как я еще ничего подобного не видывала. Но только каким манером это происходит? Должны ли мы раздеться донага, а потом вывернуться наизнанку? Но в таком случае, как говорит лорд Кувалдингтон, об этом не может быть и речи! Я ведь ни за что на свете не стану раздеваться при мужчине, о чем и толкую милорду чуть не каждую ночь!
Я поспешил ее уверить, что раздеваться ей нет надобности, и, не медля, поставил перед ней свое зеркало.
Когда всеми признанная красавица, едва оправившись от оспы, подходит впервые к любимому зеркалу, которое столько раз повторяло хвалы воздыхателей и показывало, что они не лесть, но истина, и мнит узреть вновь милый облик, который прежде всегда доставлял ей радость, но вместо вишневых губок, нежного румянца щек и белоснежного чела видит уродливую образину, всю в оспинах, следах недуга, ее сердце преисполняется горем, негодованием и яростью, она проклинает судьбу и звезды, но более всего ни в чем не повинное стекло. Так и наша дама: прежде ей не случалось видеть воочию собственную душу, и теперь она была ошеломлена ее безобразием. Я поднес зеркало к ее лицу, но она закрыла глаза и наотрез отказалась взглянуть в него хотя бы еще раз. Она даже попыталась вырвать зеркало из моих рук и разбить его вдребезги. А потому, поняв, что она неисправима, я отослал ее и показал зеркало следующей.
Это была девица, которая до тридцати шести лет ревниво оберегала свою девственность, а потом, отчаявшись найти мужа, завела любовника. Ни одна женщина не предавалась столь буйному веселью - она не знала удержу, почти ни в чем не уступала мужчинам, участвовала во всех их забавах, и однажды ночью даже отправилась на улицу избить стражника. - Ну-ка, милейшее чужеземное пугало, - сказала она мне, - я тоже хочу взглянуть, сто тысяч чертей! Хотя мне решительно все равно, как я буду выглядеть в зеркале такого старомодного чучела! Если законодатели моды признают за мной красоту лица, то свет будет настолько любезен, что в придачу восхитится и красотой моего ума.
Исполняя ее желание, я поднес ей зеркало и, признаться, был удручен тем, что увидел. Дама же некоторое время рассматривала себя с весьма самодовольным видом, а потом с радостной улыбкой заявила, что не считала себя и вполовину такой привлекательной, как оказалось на деле.
Ее сменила знатная дама, которую муж почти насильно подвел к зеркалу. Нечаянно он встал перед ним первым, и я увидел, что его дух отравлен безмерной ревностью. Я собрался было упрекнуть его за то, что он обращается с женой так грубо, но тут перед зеркалом очутилась она, и мне пришлось отказаться от своего намерения. Увы! Оказалось, что подозрения мужа были отнюдь не напрасными.
Затем к зеркалу подошла дама, которая докучала всем своим знакомым просьбами откровенно сказать ей о ее недостатках и, однако, даже не пыталась их исправлять. Не успела она подойти, как я увидел в зеркале тщеславие, притворство и некоторые другие неприглядные пятна на ее душе, и, по моему совету, она тотчас принялась от них избавляться. Однако нетрудно было заметить, что усердие ее лишь показное: едва она стирала их в одном месте, как они тут же проступали в другом. Поэтому после трех-четырех безуспешных попыток она решила воспользоваться зеркалом для самых обычных целей и стала поправлять прическу.
Тут все присутствующие посторонились, давая дорогу ученой даме, приближавшейся ко мне неторопливой поступью и с важностью на лице, которое весьма не повредило бы умыть.
- Сударь, - воскликнула она, размахивая рукой, сжимавшей щепотку нюхательного табака, - я в восторге от предоставившейся мне возможности воочию увидеть душу, во имя которой я не щадила трудов. Но дабы другим женщинам открылся пример, достойный подражания, я настаиваю на том, чтобы всему обществу было дозволено заглянуть в зеркало через мое плечо.
