Комсомольцы начали расходиться. Самыгин задержал Андрея:
– Завтра необходимо составить письменный план похода.
– К чему это? – не понял Рябинин.
– Надо. Распишем, кто и чем будет заниматься, твои производственные вопросы осветим, подпишем и сдадим в партячейку для отчета.
– А-а! – протянул Андрей и пошел к выходу.
* * *
За воротами завода прогуливалась Виракова. Увидев Рябинина, она подбежала к нему:
– Не желаешь сходить на танцы, Андрюша?
– Извини, Надя, нет. Завтра Бехметьев устраивает приемку моделей литья, нужно подготовить кое-какие бумаги, – Андрей тряхнул объемистым свертком.
– Жалко! – вздохнула Виракова. – Давай хоть до трамвая вместе пройдемся.
Рябинин согласился.
– Слыхал о субботней жути? – спросила Надежда.
– Нет.
– Совсем заработался, бедненький, – ласково улыбнулась она. – В субботний вечер стрельба в роще случилась. Одни жиганы перестреляли других. Одиннадцать покойников, представляешь? Старухи талдычат, что Гимназиста ликвидировали.
– Одиннадцать трупов? – насторожился Андрей, – Да-а, прямо бойня!
– Бойня и есть. Говорят, полы-то кровью залиты: ножами орудовали, из пистолетов палили, ни одного живехонького не оставили, – запальчиво рассказывала Виракова.
– Все к лучшему, одной бандой меньше, – отмахнулся Рябинин. – Я так понял: этот Гимназист всерьез терроризировал город.
– Не знаю, Андрюша, – пожала плечами Надежда. – Меня и моих знакомых он не трогал. Грабил Гимназист кассы, магазины и богатых нэпманов. Лихой был налетчик, неуловимый, однако ж сколь веревочке не виться… – Она помолчала. – …Его, Гимназиста-то, и не видал никто, оттого и страшно было. Помнится, жил с нами по соседству жулик один, Бритвою кликали, так Бритву вся округа знала. Отец его с моим папой на кожевенной фабрике работал. Нас, соседей, Бритва не донимал, грабил где-то по ночам. А Гимназист – будто призрак: вроде и есть, а вроде и нет.
– Так страшнее, – согласился Андрей.
Он вспомнил о предстоящем рейде и решил расспросить Виракову:
– Надюша, что за поручение дали ячейке – вылавливать беспризорных?
– Завтрашним вечером? Такие рейды милиция регулярно устраивает. Дают губкомолу разнарядку: мол, столько-то надо прислать комсомольцев на подмогу, а там распределяют по очереди, ячейке какого предприятия идти, – объяснила Надежда. – Будете лазить по трущобам, искать притоны.
– Их что, много?
– Беспризорных? Нынче-то меньше, после войны пропасть была. Те, что постарше, живут воровством, маленькие побираются. Их отправляют в трудколонии, а они оттуда бегут. Прошлый год на нашем заводе был один, работал грузчиком, да сбежал через месяц. Они несознательные, смотрят в лес, что волчата.
– Где же они живут?
– А в заброшенных домах, на старых баржах, что в затоне стоят, в подвалах…
– В городе я их не много встречал, разве что на вокзале дюжину приметил, – вспомнил Андрей.
Надежда посмотрела на него снисходительно, как смотрят на неразумного ребенка:
– Ты, товарищ Рябинин, не ходишь по базару, не посещаешь бедняцких окраин, а беспризорники – там.
Дойдя до трамвайной остановки, они попрощались. Андрей остался ждать трамвая, а Надежда поспешила к дому.
* * *
Солнце медленно клонилось к горизонту. Верстах в двух от города, вниз по течению реки, на небольшом песчаном пляже сидел человек. Был он в соломенной шляпе и легкой рубашке, рядом отдыхали его модные лакированные ботинки. Человек лениво разгребал песок босыми ногами и поглядывал на реку. За кустами, окружавшими пляж, виднелась пролетка, стреноженный конь щипал молодую траву. Пляж и окрестности были пустынны, только чайки кружили над водой. Карманные часы проиграли незатейливую мелодию, человек вытащил их, щелкнул крышкой – семь часов.
Из-за кустов, со стороны города, показалась легкая прогулочная лодка. На веслах сидел мужчина, с виду дачник: в широкополой панаме, майке и шароварах. Он медленно греб, держась недалеко от берега.
Дачник обернулся, заметил сидевшего на пляже и кивнул ему. Подтабанив правым веслом, он причалил и выскочил на сушу.
– Салют, атаман! – весело поздоровался прибывший.
– Здравствуй, Федор, – отозвался сидевший на пляже и строго спросил. – Хвоста не приволок?
– Обижаешь, всю дорогу ухлил [58], как бы шкапуна [59] не вышло.
Федор уселся рядом, достал золотой портсигар и закурил.
– Понятно. Надеюсь, ты после субботнего дельца никуда не вылазил? – справился Гимназист.
– Само собой. Залег на хазе у Шурки, так и были два дня в неразлучке, – усмехнулся Фрол.
– Что за увлечение, твоя Шурка? Не спалит? [60]
– Не, забава [61] справная, некукливая [62]. К тому же я ей набаял [63], будто работаю в профсоюзе, – успокоил Федька.
– Ну, не мне тебя учить… Звал вот зачем: пора тебе, Федя, покочевать [64] месяц-другой. Бери вейс-шварц [65], поезжай в Москву, отдохни. Мы тоже заляжем на дно. Как только опера успокоятся, я дам тебе знать, – распорядился Гимназист.
Фрол бросил окурок в воду:
– Эх, погулять – оно, конечно, неплохо, да дела хочется! Такого, чтоб душа пела. С марта сидим, как хорьки по норам.
– Есть у меня дело, приготовиться надо, – отозвался Гимназист.
– Стоящее?
– Куш приличный, и риска достаточно, как ты любишь, – улыбнулся Гимназист.
– Давай, атаман, перешебуршим этот городишко! – засмеялся Фрол.
– Это будет наш последний грант [66], Федя.
– Что так?
– А так. Хватит. Погуляли мы на славу, пора нам из города котумать[67] . Предчувствия у меня недобрые.
– Чуешь ты локш [68] похлеще меня, атаман, уж я-то знаю. Куда хочешь вести нас?
– Пока не решил. Выберем большой город, купим себе концессию или магазин, будем честными гешефтмахерами [69]. Надоело мне, Федя, стрелять да резать. Устал… По Закону ты волен получить свою долю и лететь на все четыре стороны. Нашим я так же объявлю. Только Никиту заберу да Кадета – жалко мне их, пропадут они. Эти ребята – часть старого мира, в новом им без меня не выжить. Геня пусть поступает как хочет, ему неплохо и в тени, и на солнце, а вот Яшку придется нам смарать [70].
Фрол насупил брови.
– Агранович слишком завелся нашим промыслом, – продолжал Гимназист. – Он без дела не проживет, потому и сгорит. А если схватят его легавые – сдаст он нас, слабенький Яшка нутром. Как начнут жилы тянуть – все растолкует, как на духу! На последнем скоке[71] это и надо сделать. Выставим его на огонь оперов, может, и не придется лишний грех принимать, кореша [72] губить.
– А коли не увачкают [73] его легавые? – осторожно спросил Фрол и покосился на главаря.
– В таком случае ты его, Федя, и успокоишь, – отрезал Гимназист.
– Да, – кивнул Фрол.
Гимназист посмотрел Федору в глаза:
– Знай, если примется за нас сам Черногор – хана. Верь мне, пора, пора нам уходить.
– А я, пожалуй, с тобой пойду, атаман, – задумчиво проговорил Фрол. – Попробую новую жихтаровку [74] наладить. Где ты, там и я.
Гимназист поднялся:
– Увидим, потумкать-то время есть.
Он прихватил с песка свои ботинки и направился к экипажу. Бросил через плечо.
– На поезд садись не здесь, а в Биркине. Туда доедешь на перекладных. Свидимся!
Фрол махнул вслед Гимназисту рукой, встал и пошел к лодке.
Глава XX
Припомнив рассказ Вираковой о местах обитания беспризорников, Андрей сменил выходные брюки и туфли на более пригодный для посещения трущоб военный наряд. Теперь неподходящим для предстоящего мероприятия показался разве что орден Красного Знамени, и он решил оставить боевую награду дома.
Около семи вечера определенные в рейд комсомольцы завода собрались у проходной. На удивление вовремя появился Самыгин. Организовав «летучий» митинг, секретарь ячейки объявил, что предстоящий рейд – часть государственной политики по «ликвидации беспризорщины» в республике.
Вскоре прибыли представители власти – оперуполномоченный угро Борис Борисович Непецин в сопровождении милиционера. Отряд построился и направился в сторону городского кладбища.
– По имеющимся данным, в склепе графа Бобруйского повадились собираться беспризорные, – объяснял план кампании Непецин. – Мы тихонько окружим усыпальницу и всех их повяжем. Предупреждаю, товарищи коммунары: ребятишки лихие, без боя в руки не дадутся, так что будьте готовы к беготне, слезам и даже драке. Тем не менее приказываю обращаться с детьми без грубостей и силу применять лишь в крайнем случае.
Андрей обратился к шагавшему рядом милиционеру Коле:
– Скажите, товарищ, неужели в склепе можно прятаться?
