Собственно говоря, я не имел никакого представления о том, чем должен заниматься настоящий сотрудник УСС. Неужели УСС не изживет себя и после войны? Неужели эта организация рано или поздно не будет выброшена на свалку, как танки, бомбы и миллионы километров колючей проволоки? Что я буду делать в такой организации?
Майор и на этот раз отгадал мои мысли.
— Видите ли, Петр! Всем ясно, что после войны править миром будет наша страна. Немцы натворили на Востоке такое, что русские не оправятся и через тридцать лет. Можете мне поверить, у меня точная информация! У нас же есть все: деньги, хорошо налаженная индустрия и демократия. Правда, наша демократия далеко не совершенна, и мы оба это прекрасно понимаем, но все же это самая лучшая демократия… Конечно, мы не будем распространять ее огнем и мечом, но наша задача — укоренять ее, где только возможно. Подумайте, где только не развевается наш флаг! На Тихом океане, в Азии, в Исландии, разумеется, в Германии и очень скоро в Японии! И мы не уйдем ниоткуда, пока не будем уверены, что там восторжествовала демократия нашего образца! Разве это не превосходная задача для такой организации, как УСС?
— Хорошо, тогда почему мы не делаем этого сейчас в Аахене?
— Глупости. У вас детская болезнь роста. Я гарантирую вам, что лет через пять ни одного нациста в Германии и не услышишь. Они будут чистильщиками сапог или же ассенизаторами, не больше!
— В том числе и директора «ИГ Фарбен» и Объединенного стального треста?
— Некоторые специалисты поначалу будут нам помогать разбираться в этом хаосе, но они будут под контролем. Это тоже наша задача. Я думаю, нам хватит работы. Лет на десять—пятнадцать.
Удивительно, но он говорил, как Падовер, только с большим пафосом…
В Париж мы приехали затемно. Улицы освещались плохо, по после провинциальных городков и это было великолепием. Мимо нас мелькали солдаты с женщинами под ручку, девушки без солдат, частные машины, которых в Люксембурге почти не было, и снова девушки.
— Ваша Магги Харингтон гостит сейчас здесь, — заметил Шонесси, когда мы проезжали мимо афиши.
«Моя» Магги! Я видел ее всего один-единственный раз в жизни — из двадцать третьего ряда кинотеатра для солдат в Меце, и только!
— В Париже ей не до меня, — осторожно ответил я.
Встал я в семь утра и, выпив кофе, вышел на улицу. Мимо проехал разносчик газет на велосипеде. «Франс тирер» сообщала, что русские войска в районе между Кенигсбергом и Эльбингом разрезали на две части кенигсбергский котел. В Бреслау идут ожесточенные уличные бои, а на чехословацкой земле — недалеко от Моравска-Острава.
«Анни» обманывает Петра
В день моего возвращения из Парижа в особняке на улице Брассер состоялась конференция.
Полковник коротко рассказал нам о положении на фронтах. По общему мнению, до окончательного краха Германии осталось не больше шести недель. В Южной Германии немцы почти не оказывают сопротивления. Город Мангейм о своей сдаче заявил по телефону. И только в Рурской области шли ожесточенные бои. Войска Красной армии вступили в Австрию и теперь сражались за Вену. На севере русские заняли Кюстрин и Кезлин.
В некоторых западных районах Германии, сказал далее полковник, за последнее время наблюдаются отдельные случаи сопротивления. Фанатично настроенные нацисты, так называемые «вервольфы», создали молодежную организацию «Пираты эдельвейса». Однако это не так опасно, как кажется. В основном немцы довольно спокойно ведут себя в захваченных союзниками районах.
Однако с одним фактором приходится считаться. Радикальные элементы под влиянием русского наступления могут попытаться кое-где заранее отстранить от власти нацистов и создать своего рода местное самоуправление. Вот тогда нашей военной администрации придется туго, так как эти группы, ссылаясь на свою антинацистскую деятельность, будут требовать для себя определенных прав. А пример Аахена показывает, что очень трудно определить, кто был противником Гитлера, а кто нет.
Слова попросил Дирк:
— Если я вас правильно понял, господин полковник, то задача «1212» — удержать немцев от опрометчивых шагов. Так сказать, статус кво до передачи…
— Напротив, — перебил его Шонесси, — это нас дискредитирует. Нельзя на протяжении нескольких месяцев проповедовать антигитлеровские настроения, всячески поощрять их, играя роль патриотов, и вдруг неожиданно затормозить все это и призывать к бездействию! Вы знаете старый американский предвыборный лозунг: «Если не можешь побить противника, присоединяйся к нему»? В тех районах, которые мы не контролируем, нам вряд ли удастся помешать немцам вести борьбу с нацистами… И в то же время нужно попытаться направить эту деятельность, поскольку она есть, в нужное русло!
— Великолепно! Мы тогда создадим организацию Сопротивления! — с готовностью ответил Дирк.
Шонесси улыбнулся, заметив такое усердие:
— Вы слишком далеко заходите, сержант Дирк. Пусть немцы создают свои революционные организации, — при этих словах майор взглянул на меня, точно хотел напомнить наш разговор в машине, — организации против нацистов. Это будет способствовать продвижению наших войск. Однако ни в коем случае нельзя допускать, чтобы такие организации становились политическими органами. Для этого немцы еще не созрели. Не так ли, Петр?
Я растерялся.
После обеда, встретившись с Сильвио, мы пошли навестить семью Баллоу. По дороге я признался Сильвио:
— Мне казалось, что нам только на руку, если немцы устроят у себя революцию. И почему только мы должны…
— … направлять их в нужное русло? — закончил за меня Сильвио. — Почему? Потому что это нас не устраивает. Не забывай, как тесно связаны наши тузы с немецкими промышленниками!
— Но ведь если немцам удастся прогнать промышленников Рура до нашего прихода, то это придется по вкусу не только мне и тебе, но и нашим собственным тузам?
— Спроси об этом доктора Баллоу. Он тебе скажет, — предложил Сильвио.
Доктор, очень трезвый и рассудительный человек, видимо, не раз думал об этом.
— Ваш генерал Эйзенхауэр неоднократно и очень ясно заявлял, что все немецкие тресты должны быть распущены. При нацистах тресты стали очень сильны, сильнее, чем когда-либо. Это им обязан всем Гитлер! Однако я не могу понять одного. Посмотрите сюда…
Он отодвинул занавес и показал рукой на светло-серые здания люксембургского стального треста.
— Когда сюда вернулась герцогиня, было всеобщее ликование. Но в это же самое время сюда вернулся еще кое-кто, но в полной тишине. Вам что-нибудь говорит имя Алоизе Мейер? Он был не только директором этого треста, но и председателем международного стального картеля. Его назначил сам директор германского объединенного стального треста. Следовательно, этот господин руководил при нацистах всей экономической группой Люксембурга. По словам вашего верховного главнокомандующего, такой человек — безусловно военный преступник. Между прочим, я его хорошо знаю, до войны он был моим пациентом. Пациентов ведь не выбирают…
— Объединенный стальной трест финансируется в Америке фирмой «Диллон, Рид и К°». Таким образом, они связаны американским трестом… — вставил Сильвио.
— Видите ли, — сказал в заключение доктор. — Здесь такой запутанный клубок, в котором трудно разобраться…
На обратном пути мы продолжили нашу дискуссию.
— Сегодня на совещании ты прекрасно слышал, что мы обязаны делать, — заметил Сильвио.
— Я знаю: «Анни» должна пропагандировать борьбу с нацистами, не затрагивая существующий порядок. Способны ли мы это сделать? И вообще возможно ли это?
Сильвио ехидно хихикнул:
— А почему это невозможно? Придумал же ты легенду о семи танкистах в Эйфеле. Теперь придумаешь подходящую историю о германской революции 1945 года.
Мне было не до смеха.
— Знаешь, один из чешских писателей сорок лет назад ради потехи создал «революционную партию умеренного прогресса в рамках законности». Нечто подобное напоминает мне и вся эта история. Однако я лично не собираюсь сегодня призывать немцев переложить ружье с одного плеча на другое, а завтра строго-настрого предупреждать их, чтобы они, ради Бога, были очень осторожны — не то что-нибудь случится с господином Круппом.
Я действительно не смог заниматься этим. Через несколько дней я пришел к Шонесси и попросил на некоторое время использовать меня только на фронтовых известиях. Пропаганда групп «Новой Германии» — это название придумал сам Шонесси — была мне не по душе.
Майор с каменным лицом выслушал меня и, не сказав ни слова, отпустил.
Через три дня на нашей вилле появились два новых редактора. Дитер Хейн, рассудительный, сухой и энергичный берлинец, очень скоро освоил всю технику деятельности «Анни». В находчивости и способности на различные комбинации он превзошел даже Ханнеса Дирка. Там, где Дирк видел возможность для небольшого шума, Дитер Хейн умел разглядеть крупный конфликт.
