— Не знаете ли, где находится войско оджака?
— Знаю. Через день будут у анатолийской части города. Также как и вы — безнадёжно опоздали. Всё?
— Да, эффенди.
— Запомнил, кто сейчас здесь нужнее?
— Сапёры и райя с лопатами. Они поторопятся.
— Скажи Еэну, но только ему, в городе погибло, не знаю точно, но скорее всего более ста тысяч человек. Нам их быстро не похоронить. О том, чтобы хоронить до заката, как заповедовал пророк, не может быть и речи. Если не закопать тела немедленно, в городе могут начаться болезни. Торопитесь.
— Слушаюсь, эффенди.
"Море, море…" Квитень (апрель) 1638 года от Р. Х.
Оставив за спиной местами весело (смотря для кого) горящий, местами уже дымящийся, а кое-где просто ограбленный Стамбул, казаки втянулись в Босфор. Началась самая трудная часть операции.
Для человека несведущего Босфор, относительно короткий, без подводных скал и мелей по фарватеру, не представляет серьёзной опасности или каких-либо особых трудностей для мореплавания. Однако не случайно все селения у входа в пролив со стороны Чёрного моря, у Румелифенери и Анадолуфенери, построены были из обломков от кораблекрушений. Корабельные катастрофы там случались с пугающей регулярностью каждый год, нередко гибли целые эскадры, в том числе — гребных судов. Обычный в этих местах северо-восточный ветер блокировал возможность выхода в море, а скорость течения в весенние шторма достигала пяти узлов. Что для тех времён было непреодолимым препятствием.
На момент атаки Стамбула течение было относительно мирным, спокойным, колеблясь между узлом и полутора узлами. Ветер дул почти равномерно, пять-семь метров в секунду. Для выхода из пролива на север условия неблагоприятные, но преодолимые. В любом случае, оставаться в разорённом городе означало напрашиваться на какую-нибудь мучительную казнь.
Грести больше суток против ветра и сильного течения — удовольствие очень сомнительное. Гребли казаки не боялись и чёрной работой её не считали, приравнивая этот выматывающий труд к несению дежурств и прочим "прелестям" военных тягот. Но атаманов предстоящий уход тревожил. Они знали, что за их головами будет охотиться большое количество взбешённых и не склонных к сентиментальности людей.
Чтобы облегчить себе возвращение назад, казаки и захватили лоцманов, осуществлявших проводку судов по Босфору. Их помощь должна была значительно упростить обратную дорогу, а прихваченные в аманаты семьи — обеспечить надёжность проводки. Существует и большое обратное течение в черноморскую сторону, оно направляется преимущественно по европейскому берегу и заметно от стамбульского порта до Арнавуткёя, от Беоска к Румелихисары, где при встрече с северным течением образуется водоворот, а потом от Балталимана к Еникёю, где это течение уже теряет свою силу. Были подобные обратные поверхностные течения и ещё в нескольких местах. Если бы не досконально знавшие их лоцманы — вряд ли удалось бы казакам вывести в Чёрное море парусники, да и гребцам пришлось помучиться куда как сильнее.
Не обошлось и без неприятностей. В отличие от фарватера, обратные прибрежные течения не лишены подводных, иногда и надводных скал. О такой — уже ночью, засветло выбраться из пролива не удалось — разбилась одна из каторг, а потом и буксируемую ею поллуку. Несмотря на темноту, большую часть людей с них удалось спасти. Ещё один парусник, тартана перевернулась на фарватере. Неожиданно, сразу. Видимо, очень уж неудачно расположили груз в трюмах, спешили, да и опыта такого у налётчиков не было. Вот с неё спасли всего несколько человек, остальные пошли на дно вместе с кораблём. На счастье казаков из тащившей его каторги, буксировочный трос вовремя лопнул, и они отделались лёгким испугом.
Аркадий не видел этих катастроф, хотя почти не спал. Караван из более чем двухсот кораблей растянулся на много километров, углядеть что-то можно было только на соседних судах. Даже днём окружающая местность не радовала глаз, скорее — угнетала. Казалось бы, юг, море… однако как раз в Босфоре немалая часть его берегов выглядела неприветливо, а то и совсем мрачно. Высоченные скалистые берега с бурунами возле торчавших из воды скал невольно наводили на неприятные мысли. Напряжение последних дней спадать не желало, нервная система успокаиваться не спешила.
Шалили нервишки не только у него. Какая-то толстая гречанка, видимо, из семьи лоцмана, к вечеру закатила истерику. Орала что-то по-гречески, выпучив глаза чуть не дальше здоровенного красного шнобеля, и брызгала слюной не несколько метров. Как врач-психиатр успокаивает женщину в подобном случае, Аркадию видеть доводилось. Знал он и о заразности истерик, потому немедленно подошёл к гречанке и отвесил ей хлёсткую пощёчину. Она замолкла, покачнулась, беззвучно пошевелила нижней челюстью. Не увидев в её глазах просветления, попаданец повторил лечебную процедуру с другой руки. Женщина испуганно попыталась заслониться от стоявшего перед ней мордоворота руками. Лицо её приобрело испуганный вид, поэтому, всё так же молча, Аркадий вернулся на место, где сидел до этого.
"Ох, чую, если не носом, то чем-то ещё, ничего ещё не окончено и нахлебаемся мы по дороге неприятностей… так что они в нас влазить перестанут. Лишь бы солёной водички не наглотаться, опускаясь на дно. С другой стороны, если сравнивать… утонутие с перспективой попадания в руки до предела осчастливленных нашим визитом турок… то путешествие к Нептуну выглядит куда привлекательнее. Почему-то мне кажется, что у него мы найдём куда больше понимания и сочувствия, чем у стамбульцев".
Через некоторое время он заметил, что рядом с успокоившейся женщиной сидит человек со смутно знакомым лицом и что-то шёпотом ей рассказывает, искоса поглядывая на него.
"А морда-то у этого сплетника знакомая. Наверное, азовский грек. Представляю, что он ей нарассказывает про страшшшного и ужжжасного колдуна. Как бы её со страху опять не переклинило. Нам только истерик женских для полного счастья и не хватало".
Более суток мучений в проливе были только прологом неприятностей возвращения. На исходе первого дня путешествия по морю стал усиливаться ветер, не меняя при этом направления. Совсем не случайно так разнятся сроки преодоления Чёрного моря. От двух суток, при набегах казаков на чайках и стругах, до двух с лишком месяцев — для торговых парусников, пытающихся добраться до северных портов. Ветер, как раз такой, как дул в это время, мешал продвижению на север. Естественно, при усилении ветра и волны стали крупней. Пришлось парусники отпускать в свободное плавание и благодарить господа, что это изменение погоды произошло не в момент прохождения через пролив, тогда там бы сгинуло большинство участников налёта.
Такой вариант событий рассматривался, все капитаны кораблей знали, куда надо идти. Галеры, пусть имеющие низкие борта, направились почти строго против ветра к южной оконечности Крымского полуострова. К великолепным бухтам Балаклавы, занятой в этот момент казацким гарнизоном, и к развалинам Сарыкамыша, уничтоженного казаками ещё несколько десятилетий назад. То, что татары не отстроили город на месте древнего Херсонеса (нынешнего Севастополя), говорило очень о многом.
Неожиданно или вполне предсказуемо, но шторм, пусть и далеко не жестокий, здорово осложнил всем жизнь. Многие казаки не имели моряцкой закалки, их настигла морская болезнь. В двадцать первом веке её принято воспринимать с юмором, ну прорыгается человек, помучается и, если у него нет какой-нибудь проблемы с чувством равновесия, привыкнет. Лекарства уже есть, правда, не на всех действующие. Здесь и сейчас страшная угроза нависла над всей гребной флотилией. Ходить галсами при таком ветре с такой высотой нижней, гребной палубы — означало рисковать сверх всякой меры. Грести же навстречу ветру при половинном составе гребцов — тяжело неимоверно. Большинство новиков и молодыков временно потеряло трудоспособность. Они не могли теперь усваивать проглоченную пищу и, из-за нарушений в координации, не были способны работать вообще. Прекращать же греблю было никак нельзя. Иначе корабли могло выбросить к туркам, скорее на румелийское, чем на анатолийское побережье.
Возникшая опасность не была ошибкой атаманов, затевавших поход. Точнее, опасной авантюрой был он сам. А взять в него преимущественно бывалых, имевших опыт морских набегов казаков было невозможно. Их всего-то было ненамного больше числа вышедшего в море. Считая больных, ушедших в запой, принципиально не желавших ходить в походы под началом этих атаманов, засевших в городках с молодыми жёнами… К тому же и дома опытных бойцов оставить надо было. В Азове, Темрюке и захваченных у черкесов сёлах, в прибрежных городах Крыма, на пограничье с калмыками… Мало было казаков. Вот и пришлось комплектовать команды галер молодёжью. В бою она не подвела, а качки не выдержала. Над победоносным флотом, в который уж раз за этот поход, нависла угроза гибели.
