Сегодня спасение каждого, каждой трудовой семьи — в смене уклада, а не в свержении отдельных постылых правителей. И выбирать в Думу надо людей, которые видят корень бед. Таких, которые будут думать о стране, а не выторговывать лишнюю миску чечевичной похлебки. Нас довели до голода, чтобы мы только и думали об этой миске, и ею власть манипулирует: то одной области подкинет, то другой, то у шахтеров вырвет, чтобы дать учителям, то у учителей, чтобы дать офицерам. На этом пути нас всех ждет угасание.
Только если мы снова станем народом, а не «населением регионов», только если по городам и селам России выберут честных и стойких людей, они смогут правовым путем пересилить прикормленную обслугу тех, кто уселся нам на шею. Только тогда можно будет восстановить уклад жизни, а не подконтрольного вымирания.
1999
Чем нас повязали
Государство держится на силе и согласии. Только когда большинство граждан уважают верховную власть, она легитимна. Это — более важно, чем «законность».
Легитимность — это уверенность граждан в том, что установленный порядок непреложен как выражение высших ценностей, что он обеспечивает благо и спасение страны и людей. И обретение легитимности, и ее утрата происходят в общественном сознании. Для признания государства праведным или несправедливым важен не абсолютный уровень потребления, привилегий или репрессий, а его восприятие людьми.
Это — теория. До сих пор она отвечала нашему опыту: утрата легитимности самодержавием привела в 1917 г. к его краху, оно рухнуло, как карточный домик (не стало согласия — и иссякла сила). Таким же был крах СССР: граждане даже не стали антисоветскими, просто их согласие перестало быть активным. Они равнодушно наблюдали, как ничтожное меньшинство (около 1% населения Москвы) уничтожало государство. Так что и теория, и опыт говорили: режим, который не завоевал (или потерял) авторитет и уважение большинства граждан, неустойчив и утрачивает власть.
Однако мы уже восемь лет наблюдаем странное явление: в России возник режим, не обладающий авторитетом и уважением ни в какой социальной группе, но он устойчив. Ельцинизм — режим, не обладающий легитимностью, он разлагает все вокруг, сеет порок и гибель, явно ведет страну к катастрофе, но не обнаруживает признаков собственной гибели. Как раковая опухоль, пожирающая организм. Режим не падает — что бы там ни говорили вожди оппозиции, исходя из теории и здравого смысла.
То, что режим Ельцина не обладает благодатью и не заслужил ничьего уважения, факт очевидный. Достаточно послушать его же телевидение и почитать его же прессу. Пресса Запада, который из циничных соображений поддерживает режим Ельцина, исполнена к нему омерзения.
Что же происходит? Мы входим в новый период истории. Возникают режимы, которые держатся на каких-то еще не вполне изученных подпорках. Они отвергают обычные, вековые нормы права и приличия и демонстративно отказываются от уважения граждан. Их силу поэтому нельзя подорвать путем разоблачения грехов и преступлений — они их и не скрывают. Они сплачивают своих сторонников не идеалами, а круговой порукой безобразий и пороков. Есть много признаков того, что это — процесс мировой.
Нам надо понять образ действий режима, иначе он, как раковая опухоль, действительно всех нас уморит. По оценкам Международного экономического форума в Давосе, Россия сегодня — самая нестабильная страна. Почему же это не превращается в действия тех, кто отвергает этот режим? Как он, поставив страну на грань катастрофы, ухитряется удерживать равновесие? Затрону здесь три самых грубых «технологии».
Первым средством парализовать волю народа было быстрое и резкое обеднение — с обогащением меньшинства. Меньшинство оказалось повязано неправедностью своего богатства, а большинство просто не имеет сил, чтобы заниматься чем-либо кроме поиска хлеба. В отличие от крестьян, городской человек лишен автономного жизнеобеспечения, и бедность (особенно угроза голода) — мощное средство контроля за его поведением. Средний класс — база демократии, а демократия для режима Ельцина — смерть.
Конечно, это положение нестабильно. Режим уже не пытается получить одобрение народа, он озабочен лишь тем, чтобы у людей не высвободились силы, чтобы релизовать свое возмущение. Он не может допустить улучшения жизни народа. Примаков, который успокоил людей и самими простыми и разумными мерами снизил напряженность, именно поэтому был неприемлем. Если так, то надо отбросить всякие надежды на то, что при нынешнем укладе может быть преодолен кризис. Режим Ельцина не может позволить России встать на ноги. Шумные кампании по улучшению смехотворно малых бюджетов, дебаты по мелочам налоговой системы — прикрытие политики режима.
Вторая технология — утомление народа. К нужде добавляется тоска, вызванная пошлостью, которая нагнетается через слово, жесты, образы и действия. Человека утомляет принижение его устремлений, осмеяние идеалов, отвлечение его к низменному. Это прием власти безрелигиозной и безыдейной. На это обратил внимание Ленин летом 1917 г. Он предупредил, что Временное правительство взяло курс на утомление трудящихся, и в этом опасность. Успешное утомление ведет к утрате воли.
Третье — шантаж населения с показом возможности исполнить угрозу. Были быстро разрушены системы жизнеобеспечения страны. Подрыв сельского хозяйства позволяет шантаж голодом. Пресса настойчиво внедряет мысль, что крупные города 70% продовольствия получают по импорту и «с колес», так что даже складов нет. Разрушение энергетики позволяет шантаж холодом. В любой момент режим может наказать людей лишением их энергии. Видели, как выглядит замороженный город? Видели, каково готовить пищу на кострах? Выключатель — у Чубайса, кран газопровода — у Черномырдина.
Эти три способа держаться у власти используются режимом как технологии (даже если они ни в каких тайных протоколах не описаны). Поэтому обвинения режима в «некомпетентности» глубоко ошибочны. Должны же мы определить, что происходит в России.
И отсюда, а не из мелочей, надо выводить свою позицию на выборах. Поддержка ставленников и выдвиженцев режима — это не попытка укрепить демократию или капитализм, не месть большевикам. Это — поддержка уклада, который не ведет ни к какому жизнеустройству. Продолжение его власти — это гибель страны и угасание народа.
1999
Песенка про дефицит
Нынешняя власть называет себя демократической. Действительно, говорить разрешается что угодно — мели, Емеля. Убийц не ловят, воры в Париж на собственном самолете летают. Государственные чиновники или выборные деятели со скромным жалованьем имеют, оказывается, состояния в сотни миллионов долларов — и ничего, снова выбираются и назначаются. В такой демократии есть кое для кого много привлекательного.
На чем же держится эта власть — без кнута и пряника для простого гражданина? На манипуляции его сознанием. На том, что он послушно бредет за волшебной дудочкой телевидения — даже если эту дудочку проклинает. Так крысолов из страшной средневековой сказки увел из города и утопил всех крыс. Но он, как оказалось, был самим дьяволом — и таким же образом увел из города всех детей.
Дудочка телевидения и обещает неслыханные радости, и пугает. Перед выборами избирателя принято запугивать дефицитом. Мол, если выберете противников рыночной реформы, то вновь вернется дефицит, как при советской власти. А сейчас «в магазинах все есть», через каждый километр бензоколонка, и на ней — никакой очереди. Тут они, впрочем, лукавят — есть очереди на бензоколонках — там, где бензин чуть дешевле. А представьте, что на какой-то колонке его дают по советской цене — какая была бы очередь?
Так давайте разберемся со словом «дефицит». Это слово означает «нехватка». Каков же был дефицит до реформы, точнее, до 1988 года, когда эта реформа реально началась? Был дефицит двух типов: «дефицит витрин» и «дефицит престижных товаров».
«Дефицит витрин» был вызван тем, что покупательная способность людей превышала поступление некоторых товаров в торговую сеть, и эти товары не залеживались — быстро раскупались и переходили на стол. Сыр в магазинах самообслуживания нарезали кусками по полкилограмма, апельсины люди брали авоськами, арбузов я, постояв в очереди, загружал себе полный багажник «Жигулей». Это ненормально, такого нельзя увидеть ни на каком Западе. В университете в Испании мой приятель-профессор, идя домой, покупал к обеду для семьи ломоть арбуза. Ему обтягивали его красивой пленкой, и он клал его в портфель — то-то детям радости.
Причина второго дефицита тоже известна. В СССР был недостаток производства и импорта ряда престижных товаров. Спрос, пусть и не массовый, на них не удовлетворялся — одни страдали без баночного пива, другие без видео.
