Дождь хлынул с новой силой. Он хлестал ручьями в дрожащие стекла кареты. Карета вязла в грязи. Один из нас должен был попеременно сидеть против мертвеца, чтобы поддерживать его. Мы должны были приехать на место в десять часов и поминутно вынимали часы… Никто не говорил ни слова. Даже мой приятель прекратил балагурство. Только «Prosit! Prosit!» раздавалось в нашей карете. И мы пили.
Наконец мы были у цели нашего путешествия. Служитель побежал через сад в дом, а мы в это время дали кучеру есть и пить.
Из дома к нам вышли два сторожа, а за ними пожилой господин — управляющий заведением. Мой товарищ представился ему и изложил свою просьбу, которая показалась врачу, очевидно, в высшей степени тягостной.
— Уважаемый коллега, — промолвил он, — это крайне неприятное обстоятельство для нас. Мы совершенно неподготовлены для таких случаев. Я совершенно не знаю, куда мы денемся с трупом. Нельзя ли вам…
Но мой товарищ настаивал:
— Невозможно, доктор! Куда же мы-то денемся?.. Впрочем, вы обязаны взять у нас тело и составить протокол. Дуэль происходила в пределах вашего округа.
Врач поиграл своей цепочкой и спросил кучера:
— Не можете ли вы описать мне место?
Кучер описал место, и мрачная физиономия у врача просветлела.
— О, я чрезвычайно сожалею, господа, но эта лужайка лежит вне нашей границы. Она принадлежит общине Гуген. Поезжайте туда в провинциальную лечебницу для душевнобольных, и там у вас возьмут тело.
Мой товарищ стиснул зубы:
— Долго ехать туда?
— Ну, два с половиной или три часа, смотря по тому, как поедете.
— Ага. Смотря по тому, как поедем. Это значит, по меньшей мере, четыре часа. В такую погоду и на усталых лошадях, которые уже с пяти часов утра в работе…
— Мне это очень грустно, господа.
Мой товарищ начал новую атаку:
— Господин доктор, неужели вы в самом деле хотите спровадить нас в таком состоянии? Могу вас заверить честью, наши нервы по дороге к вам совершенно измочалились…
— Мне это очень грустно, — повторил врач, — но все-таки не могу принять от вас труп. Вы должны обратиться в ее соответствующую общину. Я не могу взять на себя ответственность…
— Знаете, доктор, на вашем месте я все-таки в подобном случае взял бы на себя ответственность…
Пожилой господин пожал плечами. Мой товарищ молча раскланялся с ним:
— В таком случае поезжайте, кучер, в провинциальную лечебницу в общину Гуген!
На этот раз забастовал кучер. Он-де не сумасшедший, замучить лошадей до смерти. Мой товарищ искоса взглянул еще раз на врача, но тот опять пожал плечами. Тогда мой коллега подступил к козлам:
— Вы поедете! Понимаете это? Что выйдет из ваших лошадей — безразлично. Это уж мое дело. А вы получите сто марок на чай, если мы через четыре часа приедем в Гуген.
— Хорошо, сударь! — промолвил кучер.
К нам подошел наш служитель.
— Если господам все равно, так нельзя ли мне сесть на козлы? Это будет удобнее для вас троих. Вчетвером внутри так тесно….
Мой товарищ рассмеялся и схватил его за ухо.
— Ты предусмотрителен, Факс, но и мы не останемся у тебя в долгу. Ты простудишься там наверху под дождем, и твоя хозяйка будет горевать. А поэтому марш в карету!
Он обратился еще раз к врачу чрезвычайно холодным тоном:
— Покорнейше прошу вас, доктор, рассказать нашему кучеру, как ехать.
Пожилой господин потер себе руки.
— Охотно, уважаемый коллега. От всего сердца. Все, что только могу для вас сделать…
И он описал кучеру путь до мельчайших подробностей.
— Бессовестная каналья! — шипел мой товарищ. — И я не могу никак вызвать его на дуэль!..
Мы снова уселись в карету. С помощью ремней, в которых была упакована корзина с провизией, и наших подтяжек мы накрепко привязали мертвеца в его углу, чтобы по крайней мере освободиться от противной обязанности поддерживать его. Затем мы забились в наши углы.
Казалось, что день сегодня так и не наступит. Все более и более воцарялись эти тоскливые серые сумерки. Облачное небо, казалось, опустилось до самой земли. Дорога была так разжижена дождем, что мы на каждом шагу застревали в грязи. Грязь брызгала на окна желтыми глинистыми ручьями. Наши старания разглядеть сквозь оставшиеся незамазанными части стекла, где мы едем, были тщетны — мы едва могли различать деревья по сторонам дороги. Каждый из нас всеми силами старался быть господином своего настроения, но это не удавалось. Отвратительный, холодный и промозглый воздух, спертый внутри маленького помещения, заползал в ноздри и рот и оседал по всему организму.
— Мне кажется, он уже пахнет, — промолвил я.
— Ну, это с ним, вероятно, случалось и при жизни, — ответил товарищ. — Зажги сигару.
Он поглядел на меня и на служителя: я думаю, наши лица были так же бледны, как и у мертвеца…
— Нет, — промолвил он, — так нельзя… Надо устроить маленькую выпивку.
Бутылки с красным вином были откупорены, и мы стали пить. Товарищ командовал:
Прежде всего мы споем официальную песню: «Юность заботы не знает».
И мы запели:
Юность заботы не знает.Братья, нам утро сияетСолнцем надежд золотых.Да, золотых…Песнями юность прославим,С песней и жизнь мы оставим.Тихо уйдя от живых,Да, от живых, —В тень кипарисов немых…
— …Прекрасная песня. За здоровье веселых певцов!
Да, мы пили. Одну бутылку за другой мы откупоривали и пили. И снова пели. Мы пили и пели. Мы пьянствовали и орали.
— Траурная саламандра в честь нашего тихого гостя, господина Зелига Перльмуттера! Ad exercitium salamandris, раз, два, три… Salamander ex est![34] Факс заканчивает. Остатки долой.
— Черт возьми, Перльмуттер, старый пивопийца, вы могли, бы по крайней мере хоть сказать prosit, раз в вашу честь воздвигли саламандру. Пей же, тихоня! — Мой товарищ поднес ему к носу стакан. — Ты не желаешь, дружок? Ну, погоди же. — И он вылил красное вино ему на губы. — Получай. Вот так. Prosit!
Служитель, уже совершенно пьяный, крякал от удовольствия:
— Хе-хе, не желаете ли покурить? — Он старательно зажег длинную Виргинию и всунул ее мертвецу между зубами. — Вино да табак — славная жизнь!
— Тысяча чертей, ребята! — воскликнул товарищ. — У меня с собой имеется игра карт. Мы перекинемся в скат. Вчетвером. Один пасует.
— Пасовать будет, очевидно, главным образом господин Перльмуттер? — заметил я.
— С чего ты это взял? Он играет так же хорошо, как и ты. Вот увидишь. Готово! Сдавай, фукс!
Я сдал карты и взял десять себе.
— Не так, фуксик. Ты даешь карты господину Перльмуттеру. Воткни их ему в пальцы, пусть он играет сам. Конечно, он сегодня немножко вял, но мы не будем принимать это в дурную сторону. Поэтому ты должен помочь ему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
