– Готово, командир? – спросил он, опуская безжизненное тело на подушки заднего сиденья.
– Готово. – И тут вражеская цепь вдруг взорвалась судорожным, беспорядочным огнем.
– Они что, на штурм собрались? – вскрикнул капитан, срывая с плеча автомат.
– Не похоже, – остановил его порыв подпоручик. – Скорее истерика перед отходом… А знаешь что? На хера нам их с собой тащить? Заводим мотор и поедем с шиком. Все равно за стрельбой никто не заметит…
– А ты умеешь? – с сомнением спросил командир. – Я – нет.
– Разберусь. – Подпоручик полез на водительское место и начал что-то нажимать и дергать. Через минуту мотор вдруг взревел, из выхлопной трубы и из-под капота повалил вонючий дым.
– Поехали, ваше благородие. Вали этих краснюков в кучу и сам сверху садись…
– Сейчас. – Капитан умело обмотал запястья и щиколотки пленных длинным капроновым шнуром, грубо, как старый смотритель морга, побросал тела в задний отсек автомобиля.
– Езжай. До холма, как договорились. А я позабавлюсь. Давай мне свои подсумки…
Действительно, уходить, оказавшись в тридцати метрах позади ничего не подозревающей цепи, увлеченной стрельбой по поезду, было бы глупо. Штабс-капитан надвинул на глаза мягкий нарамник ноктовизора и поднял ствол автомата. На его первую очередь тут же отозвались выстрелы и гранатные разрывы с правого фланга.
А посередине поезда вдруг расцвел оранжевый пульсирующий цветок. Так воспринималось через фотоумножитель дульное пламя автоматического гранатомета. Раздался гулкий рокот, и вдоль переднего края неприятеля один за одним с немыслимой скоростью стали вырастать огненно-дымные факелы. Раздражающе яркий свет залил все поле зрения, и капитан, чтобы не ослепнуть надолго, уткнул объектив прибора в сухую траву. И уже не видел, как первый частокол разрывов пришелся точно по брустверу, второй – на десять метров дальше, как раз по дну ложбинок и окопов, где укрывались от огневого налета бандиты.
Поручик Юрченко вновь продемонстрировал свой талант.
Через пару минут все было кончено. Штабс-капитан выбросил шестой расстрелянный магазин. Живых перед собой он больше не видел. И там, где работали Кондрашов с Иловайским, тоже утихла стрельба. Он встал во весь рост и поднес к губам командирский свисток.
– Веселое дело, – путаясь ботинками в бурьяне, появился из лощинки прапорщик Иловайский. – Намолотили мы их несчетно. Полные придурки! Серега гранату – я очередь по вспышке. Потом наоборот. Как на рыбалке с острогой и факелами…
Договорить прапорщик не успел. Со стороны поезда небо озарила гигантская вспышка, и тяжелый грохот заставил офицеров рефлекторно упасть на землю…
…Сам едва переставляя непослушные от контузии ноги и ведя под руку дважды раненного подпоручика, Шульгин добрался до паровоза.
Только пулеметчики оставались еще на всякий случай у своей турели, все прочие толпились у насыпи. Сашка как-то равнодушно – слишком гудела голова от удара взрывной волны – отметил, что потери в отряде сравнительно невелики. Правда, почти на каждом офицере белели повязки. И Лариса тут же, с карабином в руке.
Различив в бледном предутреннем свете перемазанного грязью и кровью Шульгина, она бросилась ему на шею, не стесняясь окружающих. Взрыв в конце поезда был такой, что увидеть Сашку живым она уже не надеялась.
– Все в порядке, я целый, это только царапины и ссадины, – успокоил он девушку, осторожно отстраняясь. Поискал глазами командира отделения. Капитан с неаккуратно перебинтованной головой помогал вытаскивать из-под вагонов тела убитых. Этим не повезло: ни толстые колесные диски, ни бронежилеты не спасли их от шальных пуль. Заметив начальника, он подошел, сбивчиво отрапортовал, что нападение отбито, неприятель в большинстве уничтожен. Кому-то, возможно, удалось бежать, это уточняется. Наши потери – двое убитых. Еще убит кочегар, помощник машиниста ранен в голову, неизвестно, выживет ли. Хорошо, машинист цел… Доедем…
– Добавьте еще поручиков Слесарева и Нелидова. Нелидов нас всех и спас. На моих глазах. От него не осталось ничего… Слышали, как рвануло? Пудов десять динамита, не меньше…
Капитан кивнул. Продолжил доклад:
– Наша разведгруппа, как и намечалось, обошла неприятеля с тыла. Четверо взяты живьем… Остальные… Потом посчитаем.
– Приведите. Хочу посмотреть.
Два рейнджера в грязных, висящих клочьями камуфляжах грубыми тычками откидных автоматных прикладов подогнали со стороны паровоза пленных.
Один из них, как сразу понял Шульгин, интереса не представлял. Типичный махновец или григорьевец, в свитке, перетянутой ремнями, грубых сапогах и курпейной папахе. Морда небритая и похмельная. Зато остальные как раз такие, как он и ожидал. И одеты хоть разномастно, но аккуратно, и лица достаточно цивилизованные. С этими можно побеседовать.
– Окажите помощь раненым, капитан, погибших уложите на платформу, в Харькове похороним. И прикажите тщательнейше осмотреть поле боя. Особо обратите внимание на любые нестандартные предметы… – Уловив недоумение в глазах офицера, Сашка пояснил: – Я имею в виду любые предметы, наличие которых маловероятно или невозможно у обычных степных бандитов. Уловили? Оружие собрать, трупы обыскать и прикопать в подходящей яме. Заставьте вот этих поработать. – Он указал на пленных. – Только сначала пусть завал на путях разберут, чтобы в любой момент можно было трогаться. Я приведу себя в порядок, потом поиграем в контрразведку… Да, – вспомнил вдруг он. – Этого Грицка сами допросите, выбейте из него все – откуда взялся, кто командир, когда, как и где собирались, чего им обещали и все прочее. Он, может, и дурак, по глупости кое-что интересное рассказать может. Потом на паровоз поставьте, за кочегара поработает. И вот что еще. – Сашка потер ладонью гудящую и кружащуюся голову. – Ваша фамилия Короткевич? – спросил он неизвестно к чему. – Из тех самых? Почему так вышло – три самые знаменитые польские фамилии, из них Вишневецкие и Радзивиллы – князья и магнаты, а ваши – нетитулованные и бедные? Чем объяснить?
Капитан пожал плечами.
– Думаю, как раз тем самым. Ощущением самодостаточности и шляхетского гонора. Мы – это мы. Стали бы князьями – даже вот вам и спросить не о чем было бы…
Капитан даже после тяжелого боя смотрел на Шульгина задорно и с вызовом.
– Нормально, командир, хороший ответ. Живы будем, еще на эту тему пообщаемся…
Со стороны поля вдруг появился поручик Юрченко. Неизвестно где и когда, но явно добавивший еще. Он залихватски улыбался и тащил в руках какой-то прибор.
Подошел, откозырял.
– Позвольте доложить, господин генерал, лично осмотрел неприятельские позиции. Огнем «Пламени» отправлено в штаб Духонина, как красные выражаются, двадцать две штуки… Их. С пулевыми дырками мои осколки не спутаешь.
Юрченко сообразил, что Шульгин смотрит на него слишком пристально, и прервал тираду.
– И вот такую штуку на поле боя нашел…
Сашка взглянул мельком.
– Отнесите ко мне в вагон. – Он повернулся к капитану. – Нечто в этом роде я и имел в виду. Прочешите еще раз все поле, тщательно обыщите автомобиль.
…Лариса скрылась в своем купе, чтобы умыться и переодеться. Юрченко замер у порога, стараясь незаметно опереться о стенку. Трофей он по-прежнему держал перед собой в обеих руках.
– Бутылку успел высосать или больше? – Шульгин сам знал в этом деле толк и понимал, что после тяжелого боя меньшая доза была бы просто незаметна.
– Да кто ж считал, Александр Иванович… Стаканчик здесь, стаканчик там…
– А теперь надеешься, что тебе за сегодняшнее дело еще и Георгий положен? Вообще-то положен, конечно, особенно за эту вот штуку. Ладно. Вон налей себе еще стопарь, и чтоб до Харькова я тебя не видел. А там разберемся…
Выпроводив бравого поручика, Шульгин первым делом поднял броневые заслонки с окон. И порадовался, что вовремя догадался их опустить. Хоть стекла целы и можно дальше ехать в тепле. В офицерском вагоне не осталось ни одного, и вообще он стал похож на консервную банку, по которой упражнялись в стрельбе пьяные охотники. Потом Сашка стянул грязную и рваную куртку, разделся до пояса, сел на табурет посреди столовой. Вновь успевшая переодеться в платье, умытая, причесанная и даже слегка надушившаяся «Пуазоном», Лариса тампонами с перекисью водорода смыла с его лица и шеи корку засохшей пополам с пылью крови. Пинцетом долго выковыривала вонзившиеся в кожу осколки гравия и железную окалину, сбитую взрывом с вагонных колес и рамы. Время от времени шипя при особенно неаккуратных ее движениях, Сашка рассказывал не слишком связно, путаясь в словах и повторяясь:
– Килограммов, наверное, двести они на дрезину загрузили. Скорее всего мелинит, уж больно дым ядовитый и вонючий. Воронка здоровенная получилась, целое звено рельсов будто испарилось. Опоздал бы поручик, от нашего поезда только колеса бы остались. Он и сам рассчитывал спастись, грамотно в кювет отвалился, да уж больно заряд был большой.
