не люблю боп, по правде не люблю, он для меня как ширка, слишком многие торчки бопмены и я в нем слышу наркоту». – «Что ж, – Мак поправляет очки, – это интересно». – А я подхожу и говорю: «Но тебе же никогда не нравится откуда ты» (глядя на Марду). – «В каком смысле?» – «Ты дитя Бопа», или дети бопа, что-то в этом духе, на чем Мак и я сходимся – так что потом когда все мы всей бандой налаживаемся в сторону дальнейших празднеств ночи, и Марду надев длинный черный бархатный пиджак Адама (на ней длинный) и безумный длинный шарф тоже, похожая на маленькую девочку из польской подземки или на мальчика в канализационной трубе под городом и миленькая и хипповая, и на улице мечется от одной группы к той в которой я, и я весь вытягиваюсь к ней когда она приближается (на мне фетровая шляпа Кармоди на самой голове типа хипстера прикола ради и по-прежнему моя красная рубаха, теперь уже непригодная для выходных) и смахиваю ее крохотность с ног и подхватываю и прижимаю ее к себе и иду себе дальше неся ее, я слышу Маково оценивающее «У-ух» и «Давай» смех где-то позади и гордо думаю «Он теперь видит что у меня по-настоящему великолепная девчонка – что я не сдох а продолжаюсь – старый непрерывный Перспье – никогда не стареющий, всегда тут внутри, всегда с молодежью, с новыми поколениями…» Разношерстная компания как бы то ни было спускающаяся по улице что с Адамом Мурэдом облаченным в полный смокинг одолженный у Сэма накануне ночью чтобы смочь пройти на открытие чего-то по бесплатным билетам от его конторы – шагая к Данте и в «Маску» снова – эта мне «Маска», эта старая остохреневшая «Маска» все время – у Данте это где в подъеме и реве светского и трепливого возбуждения я много раз поднимал глаза поймать взгляд Марду и поиграть в гляделки но она казалось сопротивлялась, абстрагировалась, размышляла – больше не расположенная ко мне – с надоевшей всей нашей болтовней, с Бромбергом снова приехавшим и с великолепными дальнейшими дискурсами и с этим особенно пагубным групповым энтузиазмом который ты просто обязан ощущать когда вот как Марду сейчас ты со звездой всей компании или даже я имею в виду просто с членом этого созвездия, как шумно, утомительно это должно быть для нее было когда приходилось ценить все что бы мы ни сказали, изумляться новейшей колкости слетающей с языка одного и единственного, последнейшему проявлению той же старой тягомотной загадки личности в КаДже великой – в самом деле казалось ей и было противно, и она смотрела в пространство.
Поэтому позже в своей пьяности я умудрился затащить Пэдди Кордавана за наш столик и он пригласил нас всех к себе кирять дальше (обычно недосягаемый светский Пэдди Кордаван из-за своей женщины которой вечно хотелось идти с ним домой одной, Пэдди Кордаван о котором Бадди Понд сказал: «Он так прекрасен что глазам больно», высокий светловолосый, с квадратной челюстью, мрачный монтанский ковбой неторопливый в движениях, неторопливый в речи, неторопливый в плечах) Марду не впечатлилась поскольку все равно хотела отвязаться от Пэдди и всех остальных подземных из «Данте», кому я только что заново досадил снова завопив Жюльену: «Валяй к нам, мы все идем на балёху к Пэдди и Жюльен тоже идет», на что Жюльен немедленно подпрыгнул и рванул обратно к Россу Валленстайну и остальным что сидели в своей кабинке, думая: «Боже этот ужасный Перспье орет на меня и пытается опять затащить в свои дурацкие шалманы, вот бы с ним кто-нибудь что-нибудь сделал». На Марду же нисколько не произвело дальнейшего впечатления когда, по настоянию Юрия, я сходил к телефону и поговорил с Сэмом (звонившим с работы) и договорился встретиться с ним попозже в баре через дорогу от его конторы – «Мы все пойдем! мы все пойдем!» уже ору я и даже Адам с Фрэнком зевают готовые отчаливать домой а Джоунз так давно уже ушел – носясь вверх и вниз по лестнице у Пэдди звонить еще и еще Сэму и вот в одном месте я влетаю в кухню к Пэдди чтоб заставить Марду поехать со мной встретиться с Сэмом и Росс Валленстайн пришедший пока я звонил из бара говорит, возводя кверху глаза: «Кто впустил сюда этого парня, эй, кто это? как ты сюда попал! Эй Пэдди!» на полном серьезе продолжая свою первоначальную неприязнь вместе с этим приколом «ты-что-педак», который я игнорировал, говоря: «Братишка я побрею твой персик если ты не заткнешься», или какой-то сходный облом, не помню уже, достаточно крепкий чтоб он сделал направо кругом по-солдатски, как он это обычно делает, вытянувшись по стойке «смирно», и отбыл – я таща Марду вниз к такси чтобы лететь к Сэму и весь этот вихрь ночи дикого мира и она своим крохотным голоском я слышу как протестует издалека: «Но Лео, дорогой Лео, я хочу пойти домой и лечь спать». – «А-а к черту!» и я даю адрес Сэма таксисту, она говорит НЕТ, настаивает, дает Небесный переулок: «Сначала отвезите меня туда а потом поезжайте к Сэму» но я по-настоящему серьезно залип на том неоспоримом факте что если я сначала отвезу ее в Небесный переулок такси до закрытия ни за что не доберется до бара где нужно ждать Сэма, поэтому я спорю, мы горячечно швыряем разные адреса водителю который как в кино ждет, но неожиданно, с таким красным пламенем тем же самым красным пламенем (за неимением лучшего образа) я выскакиваю из такси и вырываюсь наружу и там стоит еще одно, я запрыгиваю внутрь, даю Сэмов адрес и он пулей рвет с места – Марду брошенная в ночи, в такси, больная, и усталая, а я намереваюсь расплатиться за второй мотор тем долларом который она вверила Адаму чтобы тот купил ей сэндвич но об этом в суматохе было забыто и он отдал его мне чтоб я вернул ей – бедняжка Марду поехавшая домой одна, снова, а пьяный маньяк исчез.
Что ж, думал я, это конец – я наконец сделал шаг и ей-Богу я отплатил ей за то что она мне сделала – это должно было прийти и вот оно – плюх.
Разве не хорошо знать что зима подходит – и что жизнь станет немножко поспокойнее – и ты будешь дома писать и хорошо кушать и мы будем проводить приятные ночи обернутые друг вокруг дружки – а ты сейчас дома, отдохнувший и хорошо кушаешь потому что тебе не следует слишком грустить – и я чувствую себя лучше когда знаю что тебе хорошо.
