Скандал вышел знатный! Покладистый духовник за свою любезность лишился сана и был отлучён от Церкви, королю Папа и Примас тоже грозили отлучением если он не покается (что король и сделал — правда приложив к покаянной голове неплохой кусок земли в солнечной Гаскони, пожертвованный Риму). Но дело было сделано — Грейс уже оказалась в доме своего мужа, а деньги в королевской кубышке.
Впрочем, через два с небольшим года муж Грейс помер — не иначе Бог покарал педофила, если, конечно, он протянул руки не только к приданому девочки — и юная леди, которой едва стукнуло двенадцать, как несовершеннолетняя, снова оказалась под опекой короля, решившего провернуть удачную сделку с продажей замуж, с ещё одним своим приближённым, содрав с того ещё больше денег. Ведь и Грейс стала богаче, получив помимо своего приданого немалую часть состояния своего мужа в качестве «вдовьей доли». На этот раз уже ни один священник в Англии ни за какие коврижки не соглашался венчать Грейс с новым мужем — урок с бывшим духовником короля запомнился хорошо. Но король нашёл какого-то иностранного монаха, находившегося в Англии проездом, и как-то убедил того совершить бракосочетание. Какие санкции получил этот монах от своего церковного начальства, и как король объяснялся с Церковью, история умалчивает. Но известно, что и этот муж умер через три года, а король, опять став опекуном пятнадцатилетней Грейс, решил в третий раз продать её руку (о сердце речь явно не шла) очередному приближённому, взяв с того больше чем с двух предыдущих. Наверное, потому что невеста стала ещё богаче, унаследовав вторую «вдовью долю», а может и от того, что Грейс росла и хорошела.
Пятнадцать лет в Средневековье считаются нормальным возрастом для замужества, так что против третьего брака юной вдовы Церковь не возражала, и Грейс быстренько отправилась под венец, а деньги её очередного супруга — в лапки предприимчивого монарха. Новый муж отличался лошадиным здоровьем (возможно к сожалению короля, похоже, вошедшего во вкус), зверским характером, прожил долго, и жизнь с ним бедняжке Грейс явно мёдом не казалась. Остаётся только надеяться, что у Малу с этим Людвигом сложится удачнее, примерно, как у её родителей, которые, судя по их взглядам на своих половин, явно любят друг друга. С графом и графиней было ещё несколько довольно хорошо одетых мужчин и женщин, видимо приближённые, а также немолодой монах в тёмной сутане, возможно, тот самый учитель Зиги.
Мелкие, увидев папу с мамой, с громким визгом бросились к ним и буквально повисли на родителях. Ну а дальше сопли, вопли, обнимашки, поцелуи, расспросы старших, и сбивчивые, взахлёб, попытки младших рассказать о своих приключениях, с маханием руками в нашу сторону. В общем, всё ожидаемо, когда в такой ситуации встречаются родители со своими чадами.
Наконец, после нашего представления графской чете, слегка успокоившихся детей графиня и другие женщины увели в замок, заявив, что Зиги и Малу должны привести себя в порядок с дороги, а мы остались с графом.
— Герр де Лонэ, герр де Лер, мастер Эрих, — оглядев нас, заговорил владетель Хельфенштейна на неплохом французском, видимо выученном с помощью жены, а может и раньше, при многоязычном дворе кайзера. — Я и моя супруга очень благодарны вам за спасение наших детей. Род Хельфенштейн перед вами в вечном долгу, как и перед отсутствующими из-за ранений вашим герром дю Шатле с его слугой Ульрихом, и вашим оруженосцем герром ван Арнвейлером. Здесь вы все можете рассчитывать на любую помощь, если она не идёт вразрез с клятвами верности моему сюзерену — герцогу Швабскому, и нашему Кайзеру. О нарушении законов чести не говорю — уверен, никому из вас это не придёт в голову.
После этих слов суровое лицо графа смягчилось, сквозь железную маску средневекового феодала проглянули человеческие чувства.
— На наш дом последнее время сыпятся несчастья. Сначала этот кабан, чтоб его душу в аду зажарили! Потом Зиги и Малу пропали. Луиза чуть с ума не сошла от беспокойства, а и я места себе не находил. Ещё и поисками сам заняться не мог. Слава Богу, пославшему вас! Дети сказали, что у вас схваченные разбойники, и с ними мой дядюшка, барон Бертольд… Поверить не могу, что и он во всём этом замешан! — граф резко помрачнел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ваша Светлость, разбойница у нас только одна, — я изобразил почтительный наклон головы в сторону графа. — Некая Рыжая Фрида, любовница убитого главаря шайки Адольфа Железные Зубы. Есть ещё двое слуг вашего дядюшки и, собственно, он сам, мы их захватили, когда они заявились в разбойничье логово.
— Наслышан я про Адольфа и эту Фриду, — мрачно усмехнулся граф. — Говорят, та ещё тварь! Герцог давно уже приказал поймать эту шайку, я и другие вассалы не раз на них охотились, но разбойники ускользали, как вода из корзины. Видно, предупреждал кто-то. Ничего, теперь узнаем, что и как. И для вас я не светлость, а просто граф. С вашего позволения, герр де Лонэ, я их заберу?
— Они ваши, граф, — развёл я руками, — к вам и везли.
По знаку графа закованных в цепи барона с слугами и сверкавшую здоровенной шишкой на лбу разбойницу, стражники вытащили из повозки.
— Знакомые лица, — с недоброй усмешкой кивнул граф, — кроме рыжей. Ну что же, даму надо пропустить вперёд.
Фон Хельфенштейн перешёл на местное наречие, и Пьер стал переводить:
— Отведите её в темницу и заприте получше. Потом допросим. Надо выяснить всё о шайке Адольфа и их злодействах.
— Ничего я тебе не скажу, свинская собака! — выкрикнула Фрида тоже по-немецки, после чего прибавила на том же языке ещё что-то, видимо настолько нецензурное, что стражники заулыбались, и даже на мрачных физиономиях барона и его слуг мелькнули ухмылки, а покрасневшие Пьер и Эрих затруднились с переводом. Только граф остался невозмутим.
— Скажешь, никуда не денешься, — прищурился граф. — Мой палач, Буркхард, настоящий волшебник, великий Мастер. У него любой все грехи вспоминает, ещё не было случая, чтобы кто-то запирался больше суток. Ему бы в аббаты пойти, цены бы такому исповеднику не было. А с другой стороны, как бы я тогда без него обходился?
По знаку хозяина замка стражники поволокли в темницу упирающуюся девку, сыпавшую ругательствами и угрозами, в основном на немецком, но один раз, оглянувшись, выкрикнула на ломаном французском:
— Я всё равно сбегу! И убью вас всех, проклятые французы!
Интересно, кого она имеет в виду под словом «всех»? Строго говоря, французы в этом деле только мы с Роландом. Эрих и Ульрих являются уроженцами Германии, хоть и от франкоязычного отца, а Пьер и Вим — Бельгии. Не то чтобы угрозы Рыжей Фриды меня сильно напугали, но история Миледи показывает, что и недооценивать таких опасно, если не для самого себя то для близких.
— Граф, — обратился я к фон Хельфенштейну, — а ведь с Рыжей и правда станется сбежать. Например, соблазнив кого-то из тюремщиков. Внешность ей позволяет. Нам, конечно, её угрозы не страшны, мы вполне способны за себя постоять. Но девка может захотеть отомстить не только нам. А у вас жена и маленькие дети, над которыми эта тварь уже издевалась. Решать, конечно вам, но по мне, девку стоит покрепче приковать в темнице, держать при ней сразу несколько стражников, чтобы следили друг за другом, а заходить к ней в камеру с едой и по другим надобностям лучше позволять только женщине поздоровее, и не замеченной в наклонностях к особам того же пола. И после того как вызнаете у неё всё — не тянуть с казнью. Сразу вздёрнуть или голову с плеч. Так спокойнее будет.
— О, не беспокойтесь, герр де Лонэ, — кивнул граф. — Всё так и сделаем. Буркхард своё дело знает, у него ещё никто не сбегали девка не станет первой, кому это удастся.
После этого, по команде графа, стражники увели в темницу Рябого и Одноглазого, Эрих повёл наших лошадей на конюшню, а мы с Пьером, по просьбе хозяина замка, отвели барона в небольшое помещение рядом с донжоном. Граф сел на короткую скамью и недобро глянул на родственника:
— Ну что же, дядюшка Берти, теперь поговорим.
