— Ты ещё скажи, что это неправда.
Барон не отвёл взгляд, но язвительно ухмыляться перестал.
— Не скажу, — немного помолчав, ответил граф, взяв себя в руки. — Но думаю, герр де Лонэ и герр де Лер не интересуются нашими семейными делами. И тебе лучше о них помолчать. Матушка умерла, а как она жила после смерти отца, никого, кроме неё и её исповедника не касалось. В конце концов она была взрослой, свободной женщиной, вдовой, приличий не нарушала, люди её уважали, а прочее — не наше дело, и трепаться тут незачем!
— Как скажешь, — с напускным равнодушием пожал плечами барон. — Мне тоже не доставляет удовольствия это вспоминать. Я хоть и не простил «любимую невестку», но всё равно тянуло быть с ней рядом, видеть её. Прямо болезнь какая-то. Чего мне тогда стоило сдерживаться! Сколько раз думал, что всё, не выдержу — схвачу её и возьму силой прямо в замке, на столе или на полу, пусть потом хоть казнят! Плевать — зато Жозефина была бы моей! Или поженят, женщине после такого одна дорога — под венец с тем, кто ею овладел, и она это, похоже чувствовала. Недаром со мной виделась только в присутствии толпы стражников. И женить старалась побыстрее. Только и радости было, вызвать такого её любимчика после отставки, а порубить в фарш! Эх, как же она бесилась, до сих пор приятно вспомнить! А больше-то и вспоминать не о чем. Не про то же, как был годами на побегушках у неё, а потом у тебя.
— Тебя за это щедро наградили, барон фон Ротенфельд, — граф смотрел на дядюшку с нескрываемым отвращением. — Титул, замок, земли, выгодный брак…
— Да уж, щедро! — скривился барон. — Намалевали на гербе баронскую корону, тоже мне радость! Баннер пожаловали[5]. Мне не пятнадцать, чтобы красоваться с этими финтифлюшками. Дали старую развалюху и два десятка населённых оборванцами деревень. Тоже мне, выгодный брак… Да, Агнес была достойной женщиной, мне с ней было хорошо, и приданое она принесла изрядное. Но наследника так и не родила — одни девки!
— Эти претензии к Всевышнему, дядюшка, не ко мне. — граф впервые улыбнулся.
— Тебе легко скалиться, твоя-то сына всё же родила!
— Вернёмся к делу, — граф не стал реагировать на слова Бертольда. — Когда ты связался с шайкой Адольфа?
— Три года назад. Решил, что сотня отборных подонков так или иначе пригодится. Предупреждал их об облавах и ловушках, давал прятаться на моей земле, пережидая опасное время, благо чащоб там хватает. Адольф не трогал тех, на кого я указывал, ну и отстёгивал долю малую.
— Не думал я, что ты настолько забудешь о чести, чтобы пойти на такое! — не удержался граф. — Хотя, где ты и где честь?.. Ладно, ты мне лучше скажи, зачем украл Малу и Зиги? Как тебе это удалось? И что ты собирался с ними делать?
— Убивать мальчишку и девчонку я не собирался, — усмехнулся Бертольд. — Я всё же не царь Ирод. Да и смысла не было. Луиза ещё молодая, новых бы тебе нарожала. Думал провернуть всё это, когда ты уйдёшь с Кайзером в Сирию, твоя супруга за спасение детей на всё бы пошла. Но ты под кабана угодил. Хотя, так тоже было неплохо. Луиза день и ночь от тебя не отходила, детей подзабросила. Слуги недоглядели, а детишки-сопляки народ любопытный. Заманить их в безлюдное место было нетрудно, а там мешки на голову — и к Адольфу в лес. А для чего? Из-за денег, понятно! Ради своих отпрысков ты бы скупиться не стал. И выкуп бы доставил я — большую часть в свой кошель, ясно. А с Адольфом мы договорились. Он решил развязаться с разбоем и исчезнуть из Германии с награбленным, но делится со своими не хотел. Вот и условились что большую часть его разбойников я перережу пьяных и сонных, и освобожу любимых внучатых племянников. За головы негодяев была бы награда и от герцога, и от тебя. А Адольф с ближниками собирался пересидеть в укромном месте, чтобы после уйти подальше.
— И ты всерьёз думал, что никто ничего не узнает, и что Адольф с прочими мерзавцами будет молчать?
В голосе графа сконцентрировалось столько презрения, что, казалось, в него можно воткнуть ложку.
— Я всегда был умнее тебя, племянничек, — ухмыльнулся барон. — Этот болван Адольф не подозревал, что Рябой знает лес лучше, чем вся его шайка. Он отыскал «укромное место», где Адольф с ближниками собирался укрыться, когда я пустил бы под нож его шайку. Правда, Рябой не успел найти захоронку Адольфа с награбленным, но они бы сами её вытащили. А там бы я и их прикончил, и вернулся из леса не только героем, покаравшим злодеев, спасителем детей сюзерена, но и прибрав всё ценное. А дальше меня бы здесь ничего не держало. Жена умерла, дочери замужем, у них своя жизнь. А с деньгами Вельфы приняли бы меня как родного. Купил бы в Баварии землю и замок получше, женился на богатой наследнице или молодой красивой вдовушке, с Божьей помощью наследника бы себе сделал, может, и не одного, я ещё не старый для этого. А на вас всех я бы плевал! И всё бы получилось, если бы тойфель не принёс этих французов!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он с бросил в нашу сторону полный ненависти взгляд, от которого мне сделалось слегка не по себе.
— Брабантцев. — вставил Пьер. — Я и оруженосец мессера де Лонэ — из Брабанта.
— А наши с моим другом дю Шатле слуги, ваши соплеменники из Саарбрюккена, барон, — добавил я.
— Да теперь уж всё равно, откуда вы взялись! — барон с усталой злостью мотнул головой.
— Вот что я скажу, дядя Берти, — заговорил граф фон Хельфенштейн. — Больше всего мне хочется повесить тебя на воротах замка, как собаку. Если меня что-то удерживает, то только нежелание позорить наш род. Но если ты не примешь предложение, которое я намерен тебе сделать, клянусь, я забуду про родовую честь!
Бертольд с интересом взглянул на племянника.
— И что же ты собираешься мне предложить?
— В монахи пойдёшь? — коротко спросил граф.
— Пойду! — после недолгого раздумья ответил барон. — Лучше уж монастырская келья, чем видеть всех вас!
— Ну вот и договорились! — с видимым облегчением вздохнул граф. — Несколько дней посидишь в темнице, подумаешь о жизни, пока допросим твоих людей и девку, сравним ваши признания. А потом я сам отвезу тебя в аббатство Эльванген, к нашему родичу, аббату Губерту. Я его попрошу, чтобы занял тебя делом в обители и следил за тобой. А то боюсь, такие как ты могут и в сутане не уняться.
После этого граф позвал стражников, которыми командовал рослый широкоплечий зеленоглазый блондин с подстриженной бородкой и лихо закрученными усами, на вид лет около тридцати пяти, немного напоминавший лицом Арамиса из советского фильма «Три Мушкетёра». Ещё раньше он отконвоировал в темницу Фриду и людей барона. Хозяин замка называл его Эвальд. Судя по прозрачным намёкам барона, это был сводный брат графа, рождённый его матерью во время весёлого вдовства от одного из её любовников. Внешне граф и Эвальд мало походили друг на друга, хотя это было неудивительно, учитывая, что у них разные отцы. Но несмотря на это, единоутробные братья явно были близки, недаром барон назвал Эвальда верным псом графа. Из рассказа Зигфрида во время поездки из Танненберга в Хельфенштейн я узнал, что Эвальд имеет фамилию фон Мюлендам, по названию деревни с мельницей и усадьбой, пожалованной ему графом вместе с рыцарским званием, что он командует графской дружиной, и живёт в основном в замке с женой и детьми. Зиги хвастался, что «дядя Эвальд» учит его мечу. Судя по простодушному рассказу ребёнка, он и не подозревал, что «дядя Эвальд» реально приходится ему дядей. Рановато ему ещё знать такие вещи. Что ж, Эберхард фон Хельфенштейн обошёлся со сводным братом куда великодушнее, чем с Адольфом поступили законные сыновья его отца. С другой стороны, графу и опасаться нечего. Незаконнорожденный сын его матери ни при каких обстоятельствах не сможет получить графство, а вот признанный бастард графа вполне мог бы унаследовать владения отца, если бы с единокровными братьями что-то случилось.
Пока я об этом раздумывал, Эвальд и стражники увели барона, а граф повёл нас с Пьером и с Эрихом, вернувшимся с конюшни с нашими вещами, сгруженными с лошадей, в донжон, где нас должны были устроить в гостевых покоях.
