Вдруг восковый вождь открыл глаза, поднял в приветствии полусогнутую руку, и из гроба донеслась грамофонная маршево-траурная мелодия. Нюра упала в обморок, запасливый Афиныч плеснул ей на лицо флакон нечистот. Шизик сиял. Ожившая Нюра сказала слабым голосом:
– Тебя как звать-то? – это относилось явно не ко мне.
– Алеша, – ответил я.
– Ну ты живой, Алеша, отсюда не уйдешь. Оформим тебя инженером мертвого инвентаря по высшему разряду. Щас пойдем в кадры. Документ имеешь? Ладно, без документа. Согласный? Жрачка пять раз в день в столовке руксостава. Ночлежка надо?
– У меня или здесь? – спросил я инженера. Он показал пальцем в анфиладу музея.
– Идем-ка, – велела Нюра, и вся наша процессия потянулась за ней.
– У меня которые краны не робют, – осторожно завернул Афиноген.
– Погодят, – отрезала Нюра.
В совершенно стерильной чистой комнатенке с древнеегипетскими барельефами по стенам на голове божества Гора стоял электрочайник, и на ушах цветной кошки мудрости висел пакет с редкими теперь пряниками. В глубине, в ложе саркофага покоилась мумия знатного гражданина пятой династии. Нюра по-простому сгребла фараона и поставила в уголок, из углового шкафа вынула матрас, простыни, подушку, одеяло и розовую накидочку в цветочек. – Примеришься? – спросила.
– А у меня вентиль один текеть, – осторожно сообщил Афиноген.
– Погодет. Ну как? – обернулась Нюра к пришельцу. Шизик сиял.
– Ну вот и сладилось, – устало стерла Нюра пот со лба розовой накидочкой. – Располагайся, как мумий тролль. – И тут уж наконец обратилась ко мне: – Ни у кого не поспрашивал, мумий толкануть? Только площадь занимает.
– А вот это, Нюра, ты зря, – желчно высказался пожарник. – Покамест не спеши. Надо погодить.
– А и то, – согласилась дама и яростно поправила тесный ее крупному бюсту лиф.
Алеша на секунду нежно обнял меня.
– Пошли-ка, – пригласил бывший метростроевец. – Покурим.
Мы вышли.
– Петруня, – сказал курящий, прокашливаясь. – Петруша, ты на меня зла не бери. Что за спуск баллы хотел с тебя драть. Бес попутал. Ничего не возьму, так, если что, провожу. Может, вы кушать хотите? Пошли, у меня и тушеночка, и сгущеночка всего сто лет выдержки, свежак.
Так шизик Алеша очутился во временных служащих Краеведческого музея, инженером по особо сложному инвентарю.
На обратном пути я зашел к Доре, она молча выслушала музейный отчет и потом обратила в мою сторону такую брань, переживая за мальчика Алешу, от которой могла бы навсегда покраснеть и восковая Мэрелин Монро, а не то что скромный бездельник, любовник и авантюрист Петрпавел. Дома я съел взглядом пару чудовищно дородных тараканов и упал в койку. Ночь провел спокойно, в своей постели, мечтая здесь же и завершить по ошибке начатую жизнь.
* * *
Лимпиада инвалидов – это огромный праздник. Поскольку большинство категорий народонаселения, заполняющих край, приписаны или приравнены к инвалидам по психологическим или смешанным показаниям, праздник воистину всеобщий. И это – день нерабочий.
Поэтому я очнулся в своей койке около десяти. Поводил рядом рукой – девушки Антониды как не было, так и нет. В сумеречном состоянии, поминая вчерашнее, собрался и после уже подумал, куда идти.
Возможно, к шести следовало заглянуть, как вольноприглашенному, на заседание Избирательного Сената, где, может быть, Пращуров поведет и вправду настолько серьезный разговор, принципиально поставит на рассмотрение статус края, новые избирательные стратегии, и развернет перспективы провалов, оползней и катастроф так, что отпадут мои желания, нелепые дергания к задвижкам, любопытство метродиггера и потуги отсрочить естественный бег времени и закономерное окончание столетий зомбестроительства.
Я тогда вообще не нужен, отпаду и исчезну в сливах, как слабый, переставший быть фабрикой кислорода листок, осиновый или лавровый. А мне начхать. Нужна была Тоня, послушать мои бредни, опломбировать их советом. И тогда я спокойно, как и со всяким женским советом, поступлю наоборот.
Я взялся пробираться через погрузившийся в спорт город к Училищу Евгения. Конка из-за разгула соревнований не ходила, птицы скрылись от лучников и копьеметателей, а голуби забились в щели строений, чтобы уцелеть от злого сглаза мелькокалиберных снайперов и вконец ошалевших латышских стрелков. И чтобы срать на это все.
Идти пришлось задами, проулочками и тупиками, которые тоже, впрочем, перегорожены были волейбольными сетками, под которыми метались звереющие игроки, или увешаны корзинами для оффисного мусора, куда стремились завалить мяч до полусотни гоняющих по одной площади баскетболистов, людей по виду тучных, болезненных и ненавидящих все скачущее.
За какой-то арочкой в проходной двор, по которому мелкий ветер гонял крупное тряпье, я присел на камень и скукожился. Тут скоро туда же заскочил еще человек-спортсмен со сломанной ракеткой для настольного тенниса.
– А ну их, – в сердцах сообщил он, обтираясь пригнанной ветром к нашим ногам ветошью. – Взмок, как русак… рысак… рысачить тут им. Я настольный, а ты с какого спорта?
– Домино, – ответил я вяло.
– Рыба! – воскликнул сосед. – Пять-пять, дай пять, – и он стукнул по моей еле протянутой ладони. – Туго, и чего они этот спорт на шею содют? Так бы, знаешь, я сейчас со своей Ёлкой… так зову… метелкой, как рыбу бы чистил. А у вас в домине… в доминах какие призы?
– Поездка в пригород. На крытый ипподром, и кило желудей.
– Ух ты! – восхитился сосед. – А мне по черту все эти обрыдшие выделывания. «Встань пораньше… утрись-оботрись… на закалку…. зарядку по струнке становсь!» Как будто я кумулятор, заряжать ему меня надо. Ладно, мужик, вижу тебя только рыба «пусто-пусто» водит, ну и давись на зарядках. А мне плевать.
– И мне плевать, – тупо, автоматически сообщил я, думая о маршруте.
Сосед встал, свистнул в грудной свисток и предъявил цифровой код работника Группы здоровья нации, управления продленного дня. В арочку сунулись еще двое и меня повели к учетчику, сидевшему на улице за столом с «Групповым дружком».
– Этот клеветал об спорте, плевал в лицо мастеров и собирался скрыться на праздничных задах, – сообщил столоначальнику мой сосед по арке.
– Ладно иди, – махнул тот, и я собрался убраться, но оказалось «иди» – это не мне.
– Пошли за следующим, из щелок выковыривать, – отчеканил теннисист и скрылся, стуча по шарику ракеткой.
– Пук давай, – тупо протянул руку спорторганизатор.
– Вижу, прикрываешь внеочередного подлеца, – выдавил я. Козел воззрился на меня, словно получил тумака по грыже. – Козел ходит забивает штатных спортсменов. Я, к примеру, уже отмечен в двух видах – борьба на пальцах и скоропись клинописью. Клевещет на руководство, говорил: «Пращуров – сука», я так этого не оставлю. Я недавно видел Пращурова на похоронах памяти революционных бойцов, совсем он не сука, а наоборот. Мы все там, метатели прокламаций и декламаторы Конституции. Ты мне ответишь, – тихо сжал я губы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
