– Нас прощупывают, – пробормотал Крайт, стряхивая сонное оцепенение. – Трое… нет, четверо. Ничего серьезного, так, любопытство.
Еще презрение. Пожалуй, немного зависти – чему завидовать? И ревности, которая прячется в нервном изгибе губ.
– Райгрэ Виттар, – у этой женщины низкий хрипловатый голос, и разговаривает она негромко, привыкла, что к ней прислушиваются, – ваше поведение заставляет меня сомневаться в вашей разумности.
На ней темно-зеленое платье, отделанное изумрудами и перьями колибри.
– Я тоже бесконечно рад видеть вас. Ваше очарование растет день ото дня. – Райгрэ поцеловал руку дамы.
– А ваша сегодняшняя выходка может дорого вам стоить. Эту премьеру собиралась почтить своим присутствием ее величество. – Точеные ноздри дамы раздулись. – О боги! Вы потеряли всякий стыд!
– Мы постараемся не попадаться на глаза ее величеству, – спокойно ответил райгрэ. – Думаю, это будет несложно. Желающих засвидетельствовать свое почтение ее величеству хватит.
Даму ответ не удовлетворил, но и настаивать на том, чтобы райгрэ ушел, она не посмела. За весь разговор Тора не удостоилась и взгляда. Ее словно бы вообще не было…
– Леди Брюнн, статс-дама ее величества. – Райгрэ спокойно направился к лестнице, и девушке ничего не осталось, кроме как следовать рядом. – И ближайшая подруга, пожалуй, из тех, кто действительно друг.
У королевы друзей не бывает.
Зачем? Для игр хватает и врагов… Макэйо сказал, что его сестра привыкла видеть врагов. И что не стоит на нее обижаться. Глупость какая, разве можно таить обиду на королеву?
Тора ведь выжила.
И шрам остался только один. Тора коснулась его, проверяя, на месте ли. Впрочем, куда он денется.
– Зачем мы здесь? – шепотом поинтересовалась Тора, когда дверь, ведущая в ложу, закрылась.
– Во-первых, я люблю оперу. Во-вторых, ее величество после смерти мужа редко покидает дворец. И потому сегодня здесь соберутся все, кто хоть что-то да значит в этом городе.
Смотреть они будут не только на сцену. К утру не останется никого, кто не знал бы о Торе… а слухи, жила первозданная, какие о ней пойдут слухи!
– Именно. – Райгрэ поправил завиток, лежащий на шее. – Я хочу, чтобы они знали, что ты действительно принадлежишь мне.
Та дама будет молчать, не из сочувствия к Торе, но из воспитания: о таких, как Тора, в приличном обществе не упоминают. А вот остальные… Некоторые подходили достаточно близко, чтобы учуять.
– Кстати, у солистки весьма приличное сопрано, хотя, конечно, я бы не назвал его уникальным. Скажем так, до Кларинды ей далеко. – Райгрэ задумчиво поглаживал пальцы Торы. – Жаль, что она больше не выступает…
На сцену девушка почти не смотрела, ей казалось, что все, включая солистку, глядят именно на нее, Тору. Райгрэ, от которого скрыть волнение не удалось, вздохнул:
– Пожалуй, тебе следует выпить. В антракте любопытных станет больше.
И он оказался прав.
Райгрэ не позволил прятаться в ложе, как не позволил отступить и на шаг от себя. Их окружали, при этом словно бы не замечая. И вновь шелестели юбки и веера, до Торы долетали обрывки фраз.
Чей-то смех.
Фырканье.
– Ты не устала? – Райгрэ был рядом. – Сейчас мы вернемся… Пожалуйста, посмотри налево. У колонны. Тот светловолосый, который беседует с леди… с леди в красном. И бокал держит. Узнаешь? Нет, не на него смотри, в зеркало. И не так откровенно. Вот умница.
Высший.
Тора впервые его видит, она бы такого запомнила. Высокий и статный, уже немолодой, но еще красивый, наверное, как все высшие. А длинные волосы, не светлые – белые почти, собраны в хвост.
Черты лица крупные, массивные, только подбородок как-то по-детски округл.
– Не узнаю, – так же шепотом ответила девушка.
– Уверена? Не спеши.
Тора смотрит, запоминает. Но… она уверена.
– Обрати внимание на рисунок родинок. Он индивидуален. По нему ты точно отличишь одного высшего от другого.
Словно их можно друг с другом перепутать.
– Я его в первый раз вижу, – призналась она и добавила: – Я до вас только в Каменном логе… высших встречала.
И о той встрече папа велел забыть.
Ничего не было… в Каменном логе всякое привидеться может, тем более что прошло столько лет.
– Странно… – Райгрэ выглядел разочарованным. – Переговоры тянулись несколько месяцев. Макэйо в них участвовал…
И райгрэ думает, что Тора его сопровождала? Тогда, наверное, она действительно могла бы встретить этого светловолосого, который в свою очередь разглядывает Тору через зеркало. Он не знает, что в зеркале живет Хильда, а она не боится чужих взглядов.
– Мне запрещено было встречаться с кем-либо. Выходить из покоев. – Выпитое шампанское сделало Тору разговорчивой. – Даже… даже со слугами нельзя было разговаривать.
Слуги были немыми.
– А с кем можно?
– С Макэйо.
– А если его нет?
Макэйо часто не было, даже когда он возвращался во дворец. Он слишком любил жизнь, чтобы долго выдерживать одиночество, пусть и в компании Торы.
– У меня… у меня был попугай. Очень красивый. Я его говорить научила.
Глядя на солистку в белоснежном костюме Дивы, девушка вспоминала своего какаду. Она надеялась, что птица осталась жива… да и то дело, кому надо с птицами воевать? Он умный. И знает больше двухсот слов.
Райгрэ молчал. Вряд ли его очаровала опера, скорее уж он вновь погрузился в собственные мысли, и самым разумным было не мешать. Молчание затянулось до самого дома, и лишь поднявшись на второй этаж, райгрэ словно очнулся.
– Тогда не понимаю, – сказал он. – Ничего не понимаю.
Наверное, он очень надеялся, что Тора узнает беловолосого.
– Не бери в голову, найденыш.
Райгрэ приглушил свет газового рожка и вытащил серьги, бросил на столик перед зеркалом, туда же отправил маску.
С тихим шелестом соскользнул плащ.
– Все хорошо? – Вынув шпильки, райгрэ запустил руки в волосы Торы. – Ты не слишком устала?
Она устала, но… да, пожалуй, ей было хорошо.
– Мне весь вечер хотелось с тебя это стянуть…
Пуговка за пуговкой платье уступало райгрэ. Пуговок было много, а он не спешил, ни расстегивать, ни говорить. Но вот чудесный наряд очутился на полу.
И нижняя юбка с кружевами цвета экрю.
И турнюр.
– Тебе не больно? – Его руки чувствовались даже через корсет. – Мне эти штуки всегда казались жуть до чего неудобными… хотя выглядишь ты очаровательно. Но мы от этого избавимся, ладно?
Тора соглашается.
От корсета… нижней рубашки… перчаток, о которых райгрэ вспоминает в последнюю очередь. В перчатках к нему неприятно прикасаться, а Торе хочется.
И она поддается желанию.
Это из-за шампанского… оно легкое, но коварное.
На этот раз все иначе, чем днем. Райгрэ не спешит, он дразнит Тору и позволяет дразнить себя, и в этой игре на двоих она не выдерживает первой.
Уже не страшно. И не больно, но хорошо настолько, что Тора понимает – привыкать нельзя…
– Что не так, девочка моя? – Его дыхание выравнивается очень быстро.
Все так, но…
– Что будет со мной потом?
При других обстоятельствах Тора не решилась бы спрашивать, но сейчас как-то все стало иначе, пусть и ненадолго.
– Я о тебе позабочусь.
Макэйо тоже обещал. И, наверное, позаботился по-своему, дал шанс выжить.
А этот?
Выставит за дверь? Или подарит еще кому-нибудь? Например, тому, из театра… или не высшему, но кому-то из своих людей.
– Я не хочу врать, – большой палец райгрэ скользит вдоль позвоночника, – но женитьба на тебе исключена. Ты милая девочка и мне нравишься, но этого мало.
Тора понимает.
– С женитьбой вообще вопрос сложный… но через год или два, когда соберусь, тебе придется уехать. Разумеется, все мои подарки останутся при тебе, за исключением родовых драгоценностей. Я куплю тебе поместье. Подберем что-нибудь со стабильным доходом, чтобы ты не нуждалась. И присматривать буду.
Что ж, во всяком случае, ее не вышвырнут из дома.
А свое поместье… это почти свобода.
Всего-то через год. Или два. Это быстро, и Хильде понравилось бы.
– Если у тебя получится родить ребенка, я буду рад. Мальчик получит мое имя, домен и право наследования остального имущества, пусть и после законных детей. Или же, если других детей не будет, станет наследником. Девочку я обеспечу хорошим приданым. А ты будешь иметь уважение и статус, который полагается матери моего ребенка.
Наверное, это много, на большее рассчитывать смешно.
Но почему тогда Торе плакать хочется?
Определенно из-за шампанского.
Глава 17
Танцы на ветру
Вейник кланялся ветру. Тонкие стебли выгибались под тяжестью пушистых соцветий, и сама равнина казалась седой. То тут, то там седину прорывали розовые пятна клевера, словно заплаты на старом платье. Я лежала, разглядывая небо, жевала травинку и ни о чем не думала.
Было просто хорошо.
Осталась позади деревня. И лес уже два дня как закончился, уступив место степным просторам, но в кои-то веки открытое пространство меня не пугало. Травы поднялись высоко, да и места нынешние были приятно безлюдны. Еда у нас имелась, пусть за прошедшие дни запас изрядно уменьшился: отсутствием аппетита Оден не страдал. А я не стремилась ограничивать его – возможности надо использовать.
