И биологически они были совместимы с нами. Да и вообще они почти такие же. Пожалуй, если бы не богатое оволосение, – чем не люди? Шея, плечи, спина, ноги их были покрыты густым волосом. С подшерстком, между прочим. А вот на животе волос не было никогда. На шее и груди, от ушей через кадык до линии ключиц, у мужчин вырастал целый воротник. Сзади он сливался с волосами на голове. Воротник они холили и лелеяли, однако на федеральной службе мигом сбривали. Ниже ключиц волос скуднел, на уровне сосков вовсе исчезал и появлялся лишь в паху. И передняя сторона конечностей слабо покрыта шерстью. В сущности, видишь индейца сзади – ну медведь, и все тут. А спереди – человек как человек, только борода растет ниже подбородка. Мужчины и женщины одинаково рослые – около ста восьмидесяти сантиметров, – стройные, гибкие, очень подвижные. Половой диморфизм выражен если только в густоте волоса: у женщин его почти не было, а перемещенные индианки часто сводили шерсть полностью и наслаждались, когда их путали с человечками. Ну еще, пожалуй, в сложении – типичный индеец производил впечатление очень плечистого мужчины.
Тан выглядел как типичный перемещенный. Воротник он брил начисто, щеки тоже сверкали белизной – индейцы чаще всего рыжевато-песчаной масти, а она подразумевает очень светлую кожу. Что у него на спине, под одеждой не видно, но я подозревала, что и там волос нет: шерсть хорошо хранит запах, а от Тана почти не пахло. Слабо-слабо. Если не принюхиваться, моментально привыкаешь и перестаешь замечать.
– Мне сказали, ты родился на Саттанге.
– Да, мэм.
– Почему твои родители переехали?
– Духи поощряют тех, кто путешествует, мэм.
– Называй меня по имени, хорошо?
– Хорошо, Делла. Раз ты разрешила, я скажу тебе: на Саттанге нельзя говорить настоящее имя. Духи сильны. Им не интересно, что происходит здесь, но на Саттанге они видят и слышат все. Тебе следует взять еще одно имя.
– Это не настоящее.
– Ты очень предусмотрительна, Делла.
– Я знала, куда лечу.
– Это правильно. Надо чтить традиции того места, куда едешь. Так меня учили.
– Я уважаю ваши традиции. И чтобы я по незнанию не сделала ошибку, генерал Рублев отрядил тебя. Ты молод, но ты должен давать мне советы, как не оскорбить Духов.
– Я сделаю так, Делла. Я знал коммандера Люкассена. Он был хороший человек. Он никогда не говорил, что индейцы – животные.
– Какие ж вы животные? Люди, просто выглядите иначе. И мы, бывает, та-ак выглядим, что лучше и не глядеть…
– Коммандер Люкассен так говорил. Он знал, что мы, индейцы, умные и дальновидные. Он слушал наши советы.
– Ты вот что скажи, Тан: как тебе эльфы? Я слыхала, вы их не выносите. А мне они нравятся.
– Мне не нравятся эльфы. Они угодливые, вороватые, никчемные существа. Индейцы не уважают слабых. Но есть два вида эльфов. Люди мало о том думают, а мы знаем. Есть эльфы такие, как я сказал, их большинство. А есть другие. Они вроде эльфийской знати. Повыше ростом и смелые. Высокие эльфы – они из родов хороших охотников. Если эльф охотник, он не слабый. Таких мы уважаем.
– Что ты сказал бы про эльфа, чистого эльфа, который пошел служить в армию, честно отслужил снайпером, и кстати, неподалеку от Саттанга?
– Он высокий или низкий?
Я показала – чуть пониже меня.
– О, это очень высокий. Знатный.
– Он в четвертом поколении перемещенный.
– Ничего не значит. От предков зависит. Если предки охотники, значит, ели много мяса. И добывали его. А мясо бывает с когтями, зубами, рогами и копытами. Смелость нужна. Потомки охотников всегда рослые и смелые. Такому я не дал бы в жены ни сестру, ни дочь, ни жену. Но если бы он пришел в мой дом и попросил еды – я накормил бы его. И сказал бы: завтра мы пойдем на охоту вместе. Ты хочешь взять в команду такого эльфа?
– Нет. Его убили в прошлом году. Он не попросил бы у тебя родственницу в жены – он женился на человечке, растил детей. Не воровал и зарабатывал один на всю семью.
– Хороший эльф. Надеюсь, его убил не индеец. Это было бы некрасиво.
– Человек.
– Совсем некрасиво. У тебя много таких друзей?
– Нет, не очень. Есть еще один – но он не человек и не эльф. Квартерон. Прекрасный стрелок и безудержный охотник.
– Четвертушки всегда умные получаются. Они берут лучшее от двух родов, всегда. Я знаю одного орка – у него дедушка индеец. Он умный. В моей школе учился и окончил ее. Сейчас телохранитель. За очень большую плату служит. У него ум, как у дедушки-индейца, а сила и ловкость – как у орков. А Кер, который с коммандером Люкассеном пропал, взял в жены Санту. У Санты бабушка – оркушка. Санта ничего не боится и умеет ходить так тихо, как умеют только орки. И умная. Очень умная. Большая удача была Керу, что он в жены ее взял. Красивая. Волосы белые совсем. Квартеронов от эльфа не видел. Наверное, должен быть умный, как человек, и хороший охотник, как эльф. Если бы он пошел с нами и слушал меня, как надо вести себя на Саттанге, я показал бы ему хорошее место для охоты и пошел бы с ним.
– Тан, это какой-то вежливый оборот?
– Да. И нет. Вежливость в том, чтобы так сказать и потом так сделать. Духи не прощают, когда говоришь и не делаешь.
– Понимаю. Тебе сказали, как умер коммандер Люкассен?
– Да, Делла. Сказали. Мы найдем его тело, отвезем в священное место, попрощаемся с ним и отомстим за его смерть.
– Я хочу, чтобы его похоронили дома. Там, где он жил до армии. Там живет его семья, там похоронены его предки.
– Это хорошее место, – уважительно сказал индеец. – А там ходят посторонние, которые могут оскорбить память мертвых?
– Нет. Это большой дом из камня, называется склеп. Он заперт, и туда могут войти только родственники и друзья. Еще священники.
– Я помогу тебе. Тогда коммандер будет спать спокойно. А потом я найду убийц и скормлю их самым жадным Духам.
– Я сама отомщу.
Тан посмотрел на меня с восторгом. Кажется, он решил, что я знаю толк в пытках.
– Ты тоже будешь мстить?
– Он был моим мужем. Давно.
Тан посерьезнел.
– Женщины не мстят. Но… Ты смелая женщина. Тебе можно. Если ты будешь мстить, я пойду с тобой, и тогда твоя месть будет совсем праведной. Но по нашим законам женщина, которая мстит, потом никогда не становится женой.
– Я не хочу другого мужа.
– Тогда ты все верно делаешь. Тебя совсем не приходится учить, ты почти все знаешь.
Нет, не знаю, подумала я.
Я просто не слишком обременена гуманизмом.
* * *
Мы стояли у челнока. Фомичев переминался с ноги на ногу, чувствуя неловкость. Ему отчего-то казалось, что он принял слишком малое участие в моей судьбе. С другой стороны, он устал бояться – пограничников, патрулей, словом, всех, кто имел право досмотреть корабль и мог бы обнаружить на нем лишних пассажиров и дополнительный челнок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
