Соклей снова вздохнул.
«Вот и еще один повод для беспокойства, — подумал он. — Как будто у нас и без этого их мало».
ГЛАВА 4
Менедем проснулся затемно, палуба «Афродиты» довольно резко покачивалась. В паре локтей от него на юте лежал на спине Соклей и храпел, издавая звуки, которые могла бы издавать вгрызающаяся в камень пила. Менедем попытался снова уснуть, но громкий храп двоюродного брата и его собственный переполненный мочевой пузырь помешали ему это сделать.
Что прикажете делать с храпуном? Разве что пнуть его хорошенько и разбудить. Но Соклей был не единственным источником шума, а всего лишь ближайшим; раздавался гул голосов многих моряков, что вовсе не делало ночь тихой.
«И мне не помешало бы помочиться», — подумал Менедем, поднимаясь.
Он встал у борта. Казалось, что «Афродита» одна во всем море и в целом мире. Блуждающая звезда Зевса вот-вот должна была зайти на западе, значит, сейчас приблизительно полночь. Растущий серп луны уже исчез. Все, что он мог видеть, — это испещренный звездами купол небес и иссиня-черное полуночное море. Хиос на севере, азиатский материк на востоке… Менедем знал, где они сейчас, но не смог бы доказать это, во всяком случае, по различимым глазом приметам.
Волны одна за другой бились о торговую галеру. Волнение было сильнее, чем вчера. Менедем надеялся, что это не означает надвигающегося с севера шторма. В начале сезона навигации такое вполне могло случиться.
— Владыка морей Посейдон, помоги мне целым и невредимым достичь Хиоса, и я принесу тебе жертву, — пробормотал Менедем.
У морского бога имелся храм на этом острове, недалеко от города.
Все, что Менедем мог сейчас сделать, — это молить небеса о хорошей погоде. Помолившись, он снова лег, завернулся в гиматий и попытался опять уснуть, хотя сомневался, что ему это удастся, ибо у самого его уха Соклей издавал просто ужасные звуки. Зевнув, Менедем натянул толстую шерстяную ткань гиматия на голову и некоторое время мысленно недобрыми словами поминал двоюродного брата.
Следующее, что он осознал, — это что солнце поднимается над далекой землей материка на востоке. Менедем перевернулся, чтобы разбудить Соклея, но обнаружил, что тот уже в царстве бодрствующих — и глядит на него укоризненным взором.
— Я почти не сомкнул глаз этой ночью, так громко ты храпел, — пожаловался Соклей.
— Я храпел?! — Столь несправедливое заявление возмутило Менедема. — Это ты все время ужасно храпел!
— Чепуха, — заявил Соклей. — Я никогда не храплю.
— О, конечно же нет, — с невыразимым сарказмом сказал Менедем. — Это так же верно, как и то, что собаки никогда не воют на луну!
— Я не храплю, — настаивал Соклей.
Менедем рассмеялся ему в лицо.
Соклей побагровел. Он помахал рукой Диоклею, который потягивался на банке, где провел ночь.
— Пусть он нас рассудит, — предложил Соклей. — Кто из нас храпел прошлой ночью, Диоклей?
— Не знаю, — зевая, ответил келевст. — Как только я закрыл глаза, я уже ничего не слышал — пока не проснулся на рассвете.
— Я слышал. — Это сказал Аристид, остроглазый моряк, которого часто назначали впередсмотрящим. — Если уж на то пошло, вы оба порядком храпели и сопели, господа.
Соклей принял оскорбленный вид. Менедем тоже почувствовал себя обиженным. Потом они ненароком взглянули друг на друга, и оба начали смеяться.
— Ну, хватит об этом, — сказал Соклей.
— Отныне я собираюсь спать на баке, — заявил Менедем. — Там мне будет некого обвинять, кроме павлинов.
Он внимательно вгляделся в северном направлении.
На горизонте не было облаков, хотя бриз и впрямь свежел.
— Надеюсь, погода продержится, пока мы не доберемся до Хиоса. Как ты думаешь, Диоклей?
Если кто-нибудь на борту акатоса и был способен предсказать перемену погоды, то это начальник гребцов.
Менедем наблюдал, как келевст не только повернулся на север, но и внимательно оглядел весь горизонт, как почмокал губами, пробуя воздух, словно хиосское вино.
Наконец, как следует все взвесив и обдумав, Диоклей изрек:
— Думаю, все будет в порядке, шкипер.
— Хорошо. — Менедем и сам так считал, но хотел, чтобы кто-нибудь подтвердил его предположения. — Смотри, если ты ошибаешься, я буду винить в плохой погоде тебя, так и знай, — ухмыльнулся он келевсту.
Диоклей пожал плечами.
— Если судно нормально перенесет шторм, мне будет все равно.
Он снова пожал плечами и заключил:
— А если мы все потонем, то мне тем более будет все равно, верно?
Несколько моряков потерли свои амулеты, чтобы отвратить злое предзнаменование.
Соклей, однако, заинтересовался.
— Значит, ты считаешь, что душа человека умирает вместе с ним, так? — спросил он Диоклея.
Менедем расценил его вопрос как приглашение к философской дискуссии. Но Диоклей ответил так, будто его спросили о чем-то обыденном, — точно таким же тоном он отвечал на вопрос о погоде:
— Что ж, господин, чего только об этом не толкуют люди: одни говорят одно, другие — другое. А я твердо знаю лишь то, что никто из ушедших на дно вместе с судном не возвращался, чтобы рассказать мне, на что это похоже.
Это вызвало оживленную дискуссию среди моряков: они обсуждали этот вопрос, пока выбирали якоря и перебрасывали их с кат-балки на нос (вообще-то это самая обычная на корабле работа, которую клетки с павлинами на баке сделали трудновыполнимой). Судя по выражению лица Соклея, в своем драгоценном Лицее он привык к совсем другим дискуссиям. Многие моряки были твердо убеждены, что видели привидения, а некоторые даже заявляли, что разговаривали с ними. Спустя некоторое время Соклей повернулся к Менедему с расстроенным видом.
— Не хочу никого оскорбить или рассердить, — негромко сказал он, — но за всю свою жизнь я еще ни разу не слышал столько чепухи.
— Будь мы на твердой земле, я бы наверняка с тобой согласился, — ответил Менедем. — Но здесь… — Он пожал плечами в точности, как Диоклей. — Здесь половина вещей, над которыми я посмеялся бы на суше, кажутся правдивыми.
Он засмеялся — но в его смехе было меньше веселья, чем ему самому бы хотелось.
— Здесь, особенно после того, как мы провели ночь в море, я даже не знаю в точности, где нахожусь. А если я не уверен даже в этом, то как я могу быть уверен в чем-либо другом?
Менедему удалось если и не убедить брата, то хотя бы его отвлечь. Соклей указал на далекий азиатский материк.
— Очертания береговой линии подскажут тебе, где ты.
— Что ж, это верно, — согласился капитан «Афродиты» хотя они ничего бы не сказали новичку в морском деле. Но когда мы поплывем на запад к Элладе, мы проведем некоторое время там, где не будет видно земли. А потом такое случится снова, когда мы станем пересекать Ионическое море, направляясь к Италии. Там ничто не укажет тебе точно, где ты находишься. Я бы хотел, чтобы все было по-другому.
