Вот это меня напугало по-настоящему. Но отступать… Что там у него в глазах, могло и показаться. А если отступить сейчас, то все. Потом будет поздно. Это я знаю точно.
Я посмотрел Старику в глаза.
– Всех, конечно, не спасу, но сам спасусь. И вытащу всех, кого смогу. Может быть, придется убежать, но мы хотя бы сможем вернуться, когда она уберется отсюда. Живые. Обратно в город. И начать все заново. Чтобы город остался чистым.
– Не много на себя берешь, Храмовник? – спросил Виктор. Хмыкнул мне пренебрежительно… но, кажется, было за его усмешкой что-то еще. Не оскорбительное вовсе, а… – Не надорвешься, Храмовник?
– Не знаю, – сказал я. – Но знаю, что если буду заниматься с ней, и не раз в месяц, а раза два в неделю, то смогу гораздо больше. Тогда, может быть, смогу.
– Звучит убедительно, Крамер… – сказал Старик. И что-то в его голосе мне не понравилось. И обычно он смотрел мне прямо в глаза, когда говорил, а сейчас почему-то уставился на свою руку, на обрубки ног. – Очень может быть, что так оно и будет, если я допущу тебя до моей девочки два раза в неделю. Но…
– Что – но? – быстро спросил я, пока Старик не передумал и не ушел в глухую оборону.
– Но тогда-то ты ведь точно не усидишь в городе. – Старик поднял глаза. – Так?
– Ну… – Я не удержал улыбки. Теперь уже я опустил глаза.
Все-таки сдался Старик?! Неужели?! Даже не верится…
– Так, – сказал Старик, подтверждая. И в голосе его не было радости. Тоска и обреченность.
Я вскинул на него глаза: отчего он говорит так? Неужели он вовсе не сдался?
– Ты не усидишь в городе. Но и выпускать тебя из города я тоже не могу себе позволить. И остается что?
– Что? – переспросил я, холодея.
– Остается единственный выход. Позволить тебе заниматься с моей девочкой, чтобы ты стал тем, кем ты, безусловно, можешь стать. Но при этом сделать так, чтобы ты не выбирался из города. Не мог выбраться из города, даже если я, Виктор и Гош одновременно свалимся в беспамятстве и не сможем за тобой следить. Гарантированно не мог.
Я поежился.
Покосился на Виктора – тот уже не усмехался. А когда наткнулся на мой взгляд, отвел глаза.
– Это как же? – спросил я.
– Очень просто. – Старик вдруг проворно перегнулся через подлокотник и стукнул ребром ладони мне по бедру, а потом по второму, будто отсекая. – Вот так! Обе! Будешь на колясочке кататься возле меня. Девочка моя тебе нужна? Два раза в неделю? Будешь каждый день рядом с ней!
– Деда Юра…
Я пытался поймать его взгляд, чтобы убедиться – он шутит! Он просто не может говорить это всерьез!
– Сможешь заниматься с ней сколько хочешь. Вон там поселишься! – Старик мотнул головой на потолок. Второй этаж был пуст уже долгие годы. – А заодно точно будешь со мной, если какая-то сука случайно заявится в наш город. Вместе-то мы, дай бог, и правда выдержим…
Он вдруг повернулся к Гошу, словно вопрос был решен.
– Гриш, ты найдешь обезболивающее, или на водке продержится?
А может быть, и не словно… Может быть, и не пугает он меня…
Вопрос в самом деле решен.
– Ты не сделаешь этого… – прошептал я.
– Я не сделаю этого? – Старик опустил глаза, положил ладонь на обрубок ноги.
Я сглотнул.
Старик поднял на меня глаза. Холодные-холодные.
– Шутки кончились, Крамер.
Я молчал. И вокруг было тихо-тихо. Так тихо, что кажется, я мог слышать, как скребутся крысы в своих клетках в том конце дома.
– То, что ты говоришь, – сказал Старик, – это верно. Все так и есть. Если будешь заниматься с моей девочкой регулярно, многое сможешь… Но и я, и ты сам знаешь: тогда ты точно не усидишь в городе. И я вижу лишь один выход.
Я сглотнул.
Посмотрел на Гоша, но Гош отвел взгляд. Виктор… Шатун, красный как вареный рак, глядел на свои стиснутые пальцы.
Если Старик скажет, они это сделают. Сделают…
– Ты все понял, малыш? – спросил Старик. В его голос вернулась капелька прежней теплоты. И еще там была горечь. Потому что сейчас он проявлял слабость. Делал не так, как подсказывал ему холодный расчет…
Эта горечь напугала меня больше холода, что минуту назад был в его глазах.
* * *
Старик давно укатил в кабинет, к книге этой чертовой суки, а я все сидел сам не свой, вывернутый наизнанку.
Как в тумане слышал остальных – таких знакомых и почти чужих…
– Так… – Голос Виктора. – Книжки мне сегодня больше не видать, это ясно как божий день… А вот сучий подарочек со мной еще надолго… – Он осторожно потрогал руку. Побаюкал ее. – Гош, сколько еще будет действовать та штука, которую ты мне вколол? Когда кончится?
Гош задумался, покосился на часы. Разлепил губы:
– Скоро.
– Угу… А вторую подряд можно? Или…
Гош мотнул головой.
– Ясненько… Тогда подъем, Шатун! Труба зовет. Довезешь меня до дома, пока рука не разболелась.
Неужели это конец?
И накатывал стыд, жгучий стыд. Опять струсил, чертов маленький трус… А надо было идти до упора. Спорить до конца…
Но готов ли я идти до конца? Или все еще надеюсь, что это был блеф?
Только со Стариком шутки плохи. Он-то не шутил. Не шутил, черт бы все побрал! В этом все дело. Не шутил…
И если сунусь из города, а он узнает… Он не будет ждать, когда я к нему явлюсь с покаянием. Нет, не будет. Не даст себе остыть, не даст жалости растопить себя.
Он позвонит Виктору и Гошу, и они выловят меня. Сразу, как приеду в город. Гош открывает любые двери. И будет держать меня за ноги, пока Виктор будет связывать руки. А потом отвезут к Старику. Не знаю, кто будет пилить, может быть, Старик и сам будет пилить. Его одна рука сильнее моих двух…
И от них не спрятаться. Гош умеет находить где угодно.
Разве что бросить все и сбежать. И никогда не возвращаться сюда.
Но… Но ведь в одиночку мне ни одной сильной суки не завалить! Даже эту, последнюю – в конце я был с ней Почти один на один… Почти. Но что было бы, если бы она вцепилась по-настоящему в меня не в подвале, а чуть раньше? На входе?..
Сколько я стоял между колонн, почти утонув в воспоминаниях? Миг? Секунду? Минуту?
Если бы кавказец не отвлекся на Гоша с Виктором, он бы успел подойти ко мне и всадить заряд дроби в упор. Сделал бы из меня решето.
Или, если Старик прав, просто оглушил бы, а потом переломал руки-ноги, но убивать сразу не стал, и сейчас бы я не здесь сидел, а лежал в одной из комнат того дома, привязанный к кровати, как девочка Старика. А та сука не спеша вытаскивала из меня все, что я знаю…
Черт возьми!
Что ни делай выхода нет! Нет выхода! Никакого!
Неужели это конец?!
Я огляделся, пытаясь найти… Кого? Что? Гоша? Его взгляд? Не знаю.
Наверно, да. Последняя надежда. Гош всегда прикрывал меня, даже против Старика…
Но я был один в комнате. И даже стол убран.
* * *
Внизу одной машиной стало меньше. Правда, пропала не синяя «девятка» Шатуна, а красная «итальянка» Виктора, такая же выпендрежная, как он сам, с закрывающимися глазками. Выходит, этот пижон совсем обнаглел. Мало того, что его довезут до дома, так потом еще Шатуну придется сюда возвращаться за своей машиной… А, к черту! К черту его, этого подлизу и подпевалу!
Гош был еще здесь. Я бросился к нему, пока он не успел захлопнуть дверцу.
– Гош! Но у нее ведь остался мальчишка…
Но Гош, не останавливая движения, размашисто захлопнул дверцу перед самым моим носом. Только… Или показалось? Его губы…
Джип заурчал и тронулся прочь, ноги обдало теплой струей выхлопа, а я все стоял, пытаясь понять – показалось или…
Была ли то просто досадливая гримаса, или он что-то шепнул мне?
Я обернулся к дому. В одном из окон неуловимо дрогнуло, краем глаза я зацепил какое-то движение, но что – не рассмотрел. Какая-то створка жалюзи, наверно. Придерживали, чтобы было лучше видно. Вон в том окне, кажется.
Ну да. Там же кабинет Старика…
Движение Гошевых губ вдруг сложилось: не здесь.
Я потер лоб. Поглядел вслед «лендроверу».
Я правильно тебя понял, Гош? Или зря обманываю себя надеждой?
* * *
На выезде с пустыря на дорогу я чуть не проскочил задницу «лендровера», залезшего в кусты.
Затормозил, сдал назад. Сердце било в груди сильнее, чем урчал двигатель «козленка». Подрагивающими пальцами вырубил мотор. Вылез.
В осеннем воздухе, чуть мягко-прелом на вкус, резало табаком. Гош, прислонившись спиной к дверце, ритмично и глубоко затягивался, в несколько глотков приканчивая сигарету.
Гош… Гош курил!
Сладковатый запах, но в горле запершило. Я сглотнул. Неужели…
Я ужасно хотел в это поверить и еще больше боялся ошибиться. На ватных ногах подошел к нему.
Гош встретил меня мрачным взглядом, снова от души затянулся. И тут же, пока сигарета еще не догорела, закурил от нее вторую.
– Ты же бросил, Гош.
В молодости он курил, но потом бросил. Иногда мял сигарету в пальцах, нюхал, но и только.
